Пока за ними не придет Джейми, если он вообще жив.

И тогда он, может быть, прикончит Поканока.

Только бы все осталось так, как есть…

Но призрачные надежды рухнули, когда к ночи Пован вернулся в хижину и вытащил обеих сестер к очагу. Он посмотрел на Джесси и дернул за шнурок от амулета, так что тот вывалился наружу и повис у нее на груди. Джесси брезгливо поморщилась от прикосновения чужой руки, и индеец улыбнулся – медленно, явно развлекаясь игрой. Вдруг он неожиданно рванул на Джесси платье, и она испуганно охнула, обнажившись до пояса. Все еще болевшие, тяжелые груди вывалились напоказ. Джесси попыталась прикрыться, но Пован поймал ее за запястья и притянул к себе, легко удерживая на месте одной рукой.

– Я тебя хочу, женщина Камерона.

Джесси лишь скрипнула зубами от унижения и боли, Потому что свободная рука Пована шарила у нее по груди, теребя сосок, на котором выступили капли молока. Ей хотелось драться и визжать, однако она понимала, что вряд ли Вырвется на свободу, – индеец был намного сильнее.

– Да, я тебя хочу… но Джейми Камерон воин, заслуживающий уважения.

Джесси вперила в него возмущенный взгляд: дикарь явно измывался над ней. Как будто уважение к Джейми Камерону и в самом деле может удержать этого язычника от желания изнасиловать его жену…

Но тут раздалось неожиданное шипение, и по гулкой спине Пована замолотили маленькие кулачки. Элизабет! Ради спасения Джесси она не побоялась даже индейского вождя!

– Элизабет! – вскричала Джесси, но было поздно. Пован уже отшвырнул ее в сторону и прижимал к себе Элизабет. Он смотрел на нее сверху вниз с такой же ленивой ухмылкой. И прижимал все сильнее и сильнее.

– Нет! Нет! – пыхтела та, отчаянно мотая головой.

– Пован! Прошу тебя!.. – закричала Джесси и кинулась вперед, стараясь развернуть к себе огромного мужчину. – Пожалуйста, не надо! Она же родственница Джейми! Она боится тебя, она тебя возненавидит!

Он громко расхохотался, откровенно разглядывая пышные груди и тонкую талию Элизабет.

– Но ведь она не его жена, а пленнице совсем не обязательно любить своего хозяина!

– Ты не посмеешь! – И Джесси кинулась в бой.

Она царапалась, пиналась и кусалась, и билась, как дикая кошка, однако ее в два счета сшибли с ног, несмотря па то что и Элизабет нападала на индейца сзади. Пован прижал Джесси к полу коленом, туго связал руки сыромятным ремнем, отволок в дальний угол и примотал ремень к толстому опорному столбу.

– Отпусти ее! – кричала Элизабет, молотя его по спине. – Отпусти!

Но Пован не спеша проверил все узлы.

– Отпусти ее! – кричала Элизабет.

Джесси увидела, как выпятился подбородок Пована, когда острые ногти до крови расцарапали широкую спину. Но он по-прежнему не обращал на это внимания и со значением взглянул на Джесси:

– Не заставляй меня забыть, кто ты женщина Камерона!

– Ты не посмеешь!.. – вырвалось у Джесси, но Пован уже повернулся и поймал Элизабет.

Джесси извивалась, силясь сорвать ненавистные путы. Она слышала, как, испуганно рыдая, мечется по хижине ее сестра.

Сжавшись в комок, зажмурившись, Джесси вслушивалась в звуки отчаянной борьбы, конец которой был предрешен заранее и которая закончилась ужасающе скоро.

В ушах зазвенел пронзительный вопль Элизабет.

А потом она услышала, как пыхтит Пован, овладевший телом ее сестры, как он вонзается в него все глубже и глубже. Она слышала, как индеец пробормотал что-то по-своему, видимо, выражая животную радость. Она слышала все от начала и до конца, и корчилась от нестерпимых мук, и хотела кричать, кричать так, чтобы окончательно оглохнуть и не знать, что происходит рядом с ней.

Но Джесси не оглохла. И ясно видела, как Пован сполз с Элизабет, и слышала, как ее сестра рыдала всю ночь до рассвета. Но не могла подойти к ней, не могла даже поговорить и утешить. Индеец уложил Элизабет возле себя. В слабых лучах рассвета Джесси различила, что сестру все еще удерживает на месте тяжелая бронзовая рука. А сама Элизабет замолкла и затаилась. Может быть, даже заснула. Джесси же так и не удалось сомкнуть глаз в эту ночь.

Утром Пован отвязал ее от столба, прежде чем вышел по своим делам. Джесси вперила в дикаря яростный взгляд, но ему было все равно. Как только вождь скрылся, она поспешила к сестре. Элизабет болезненно скривилась, почувствовав ее прикосновение, и распахнула полные слез и боли глаза.

– Ох, Джесси! Ох, Джесси, это так отвратительно! Джесси утешала ее, как могла.

А Элизабет впала в ярость. Она повторяла и повторяла, что отныне ненавидит всех индейцев и что в один прекрас – ный день вырвет у Пована сердце голыми руками и швырнет в огонь прямо у него на глазах, пока он еще жив. Наконец Джесси уговорила Элизабет встать и постараться привести себя в порядок, чтобы можно было отправиться к ручью. По пути индейцы не спускали с них глаз, однако пленниц никто не пытался задержать. И Джесси тут же принялась оглядываться: надежда сбежать вспыхнула в ней с новой силой. Однако вскоре стало ясно, что, хотя им не мешают передвигаться, индейцы внимательно следят за каждым их шагом – и мужчины, и женщины. Вряд ли им удастся скрыться незамеченными.

– Он сделает это со мной снова! – На берегу ручья Элизабет разрыдалась.

И Джесси нечем было ее утешить. Защитить сестру силой она не могла. Пован расшвыряет их снова, как котят. И даже если предложить ему себя вместо Элизабет – ничего не выйдет, потому что вождь твердо решил придерживаться своих понятий о дружбе с Джейми и не станет претендовать на его жену.

– Мы сбежим отсюда, – пообещала она. – Мы обязательно сбежим!

Но возможность сбежать так и не представилась, а вечером Пован, несмотря на крики и сопротивление, опять привязал Джесси к столбу.

И снова овладел Элизабет. Разница заключалась только в том, что, когда все кончилось, Элизабет больше не плакала.

Им непременно нужно бежать!

Но и двумя неделями позже они все еще оставались в неволе.

Постепенно пленницы знакомились с образом жизни племени памунки.

Пован был великим вождем и почти все время проводил на совете старейшин, обсуждая важные вопросы. А кроме того, он слыл удачливым охотником и отважным воином и считал само собой разумеющимся, что ему будет служить любая женщина, которую он возьмет в свою хижину. Взрослый воин-памунки имел право на столько жен, сколько сможет содержать, и потому Повану так легко удалось оставить при себе обеих бледнолицых пленниц до тех пор, пока не начнутся переговоры о выкупе.

Индейские женщины, устроившие сестрам «радушный» прием, вроде бы оставили их в покое. Хоуп была неизменно дружелюбна и растолковывала, как постулат» в том или ином случае, объясняя что происходит в становище.

Ранним утром они купались в ледяном ручье и принимались за работу – толкли зерно, чинили одежду, потрошили диких уток или выделывали шкуры. Хотя обе пленницы не были неженками, с новыми обязанностями они справлялись с трудом – особенно тяжело давалось им искусство дубления и выделки кож. Памунки постоянно придирались к тому, что шкуры плохо выскоблены или неправильно высушены, и приходилось переделывать все заново. Джесси давно утратила счет дням. Кратким отдыхом были утренние купания в холодном ручье, потом начинался изнурительный труд, но Джесси приноровилась и к нему и даже радовалась, что есть возможность отвлечься от тяжелых мыслей.

Хуже всего было по ночам. Нечем было отгородиться от возни, которую устраивал Пован считал само собой разумеющимся, что ему будет служить любая женщина, которую он возьмет в свою хижину. Взрослый воин-памунки имел право на столько жен, сколько сможет содержать, и потому Повану так легко удалось оставить при себе обеих бледнолицых пленниц до тех пор, пока не начнутся переговоры о выкупе.

Индейские женщины, устроившие сестрам «радушный» прием, вроде бы оставили их в покое. Хоуп была неизменно дружелюбна и растолковывала, как постулат» в том или ином случае, объясняя что происходит в становище.