Нет, он не ошибся. У него было двое детей, и Джеймс понимал, что женщина не меняется так за несколько недель. Значит, Тила зачала ребенка раньше.

Когда?

Этот вопрос терзал его. Он вспомнил, как однажды спросил ее: «Ты когда-нибудь занималась любовью в воде? И она рассердилась: „Ты же знаешь, Джеймс. Знаешь!“

Но до этого они долго не виделись, не говорили много дней, ночей, недель. В мучительной тишине, в плену, уставившись на стены форта, Джеймс переживал заново все перипетии их отношений.

Тила убежала от Уоррена, спряталась в лесу. Но, вернувшись, покинула семью Джаррета и Джона Харрингтона, хотя и сделала вид, будто помолвлена с ним. Потом Джеймс видел Тилу в разгар боя рядом с Джошуа Брэндейсом и провел с ней ночь. Одну ночь. Наутро он снова ушел, а она уехала с военными. Проводила время с Тайлером и Брэндейсом, в своем кругу, с людьми, уничтожавшими семинолов. Тила жила в форту Деливеренс, шутила с офицерами, танцевала с ними, лечила их.

Пока он не встретил ее и не спас. И черт возьми, она не сказала ему о ребенке! И даже не попыталась увидеть его здесь.

Может, она решила и в самом деле связать свою жизнь с Харрингтоном? А что, если у нее есть на это причины? Может, между ними произошло нечто большее, чем фиктивная помолвка? Но вдруг это не Харрингтон, а кто-то другой? Например, Джошуа Брэндейс, доктор, так восхвалявший Тилу?

Теперь, когда он здесь, девушка явно отвернулась от него. Может, потому, что имя Джеймса запятнано? Или потому, что он метис. Девушка видела, как вели его в форт — пленного семинола, отступника, изгоя.

Будь она проклята!

Ему необходимо увидеть Тилу, поговорить с ней! Пора положить конец постоянным мучениям!

— Ладно, я пойду, — сказал он Дикому Коту. Тот улыбнулся:

— Думаю, нас хорошо накормят. Буду вспоминать об этом, когда снова начну воевать.

Джеймс сомневался, что у Дикого Кота появится такая возможность, но ничего не сказал ему. Однако тот, видимо, угадал его мысли.

— Я сын короля Филиппа, вождь микасуки. Моя мать — сестра Миканопи, вождя отряда апачуа. Я рожден вождем, Джеймс. Иногда Оцеола насмехался надо мной, считая себя самым лучшим вождем, приводившим нас к победам и славе. Он говорил, что мне удаются нападения на небольшие отряды, тогда как он воюет с генералами. Вот увидишь: мое время почти пришло. Я не останусь в плену, клянусь тебе.

— Надеюсь ты прав.

— Беги со мной!

— Я пришел сюда, чтобы быть с Оцеолой.

— Похвально. — Дикий Кот усмехнулся. — Но в какой-то момент тебе придется бежать. — С этими словами он отошел.

Чуть позже доктор Уидон попросил Джеймса пройтись с ним. Это был еще не старый человек, среднего роста, весьма спокойный. Его привлекательная жена и дети иногда приходили в форт, но с тех пор, как вспыхнула эпидемия кори, дети не появлялись.

— Оцеола очень болен, — сказал Уидон.

— Знаю.

— Я не могу помочь ему. Он позволяет лечить себя только шаманам.

Джеймс пожал плечами:

— Он доверяет им.

— Оцеола — интересный человек. На редкость интересный. У него необычные движения, речь, голос, чувство юмора. Однако цивилизация не затронула Оцеолу. Таким, как он, бесполезно давать образование. Впрочем, я глубоко симпатизирую ему.

Джеймс пристально посмотрел на доктора.

— Странно, сэр. У меня были большие возможности получить образование. В детстве я не хотел учиться, но, оглядываясь назад, не припоминаю ни одного напрасно потраченного мгновения.

— Вы, сэр, наполовину белый и жили в цивилизованной среде. Это совсем иное дело.

— Кстати, в жилах Оцеолы, Билли Пауэлла, как многие зовут его, тоже течет кровь белых.

— Вы — иное дело, — твердо повторил доктор. — Но прошу вас, если вы имеете на него какое-то влияние, сделайте так, чтобы я мог осмотреть и полечить его.

Джеймс кивнул. Ему следовало радоваться, что Уидон симпатизирует «дикарю». Однако его охватило возмущение при мысли о том, что добрый доктор считает себя более достойным и образованным человеком лишь из-за цвета своей кожи.

Тара, улыбаясь, вошла к Типе:

— У меня для тебя сюрприз.

Девушка с любопытством посмотрела на нее. И Тара, и Джаррет прилагали все усилия к тому, чтобы она была счастлива. Особенно в это трудное время. Посещение форта сбило девушку с толку. Ничего не понимая, она твердо знала одно:

Джаррет тоже страдает. Однако, пообещав Джеймсу не вмешиваться, держит слово.

Джеймс передал брату короткую записку, в которой сообщал, что здоров, и просил передать нежный привет дочери.

Но о Тиле даже не упомянул!

Гнев охватил девушку при воспоминании о том, с какой неистовой ненавистью смотрел на нее Джеймс. Слова Рили добили ее, лишив последней надежды. Если Рили прав, то Джеймс никогда не подпустит ее к себе. Ведь он сказал на прощание, что между ними все кончено. Нет, этого не может быть!

Почему он так негодует? Из-за того, что она осталась здесь? Или потому, что видела, как его, пленного, вели в форт? Джеймс ведь очень горд.

А вдруг он догадался, что Тила ждет ребенка? Может, Джеймс сердится, считая, что это сделает его жизнь еще более тяжкой?

Между тем физически Тила чувствовала себя прекрасно. Лучше, чем когда впервые ступила на эту землю. Ее больше не тошнило по утрам и огорчало лишь то, что она по глупости не поняла, в чем дело. Временами Тиле бывало безразлично, что думает по этому поводу Джеймс. Иногда то, что с ней происходит, казалось Тиле чудом, и она тихо ликовала, забывая обо всем на свете. С нетерпением ожидая появления ребенка. Типа знала, что будет беззаветно любить его.

Порою ею овладевал страх при мысли о том, что сделает Майкл Уоррен, узнав правду. В такие минуты она думала, что Тара и Джаррет правы и она должна уехать и тем самым защитить ребенка от отчима. Джаррет предлагал Тиле пожить у родных своей матери в Чарлстоне, но она отказалась, зная, что в мае, когда достигнет совершеннолетия, Уоррен утратит власть над ней.

Приехав в Сент-Августин, Тила была склонна к отъезду, но потом в крепость привели пленных. Увидев Джеймса, она поняла: ничто в мире не заставит ее уехать, пока он так близко. Даже то, что он отказывается встретиться с ней, а враги угрожают. Тила жила у друзей и любила их. Йен, чудесный мальчик, рос на глазах. Тара тоже ждала ребенка и, хотя была замужем, волновалась не меньше, чем Тила. Женщины обменивались мыслями и ощущениями, радовались предстоящему появлению детей. Тила проводила много времени и с Дженифер. Они питали друг к другу любовь и доверие. Тила часто читала девочке сказки, истории о путешествиях и приключениях, рассказывала ей о Джеймсе, при этом заверяя Дженифер, что сейчас тюрьма — самое безопасное для него место.

Джон Харрингтон всегда выражал готовность помочь. Приписанный к форту Пейтон, он нередко приезжал в город.

Джон тоже до сих пор не видел Джеймса, ибо вернулся на службу сразу после того, как пленников привели в крепость. Однако вскоре ему обещали дать короткий отпуск. Тилу мучила совесть, когда она обижала его. Джон постоянно предлагал ей дружбу и поддержку, ни словом не обмолвившись о положении Тилы, был неизменно честен с ней. Она мечтала когда-нибудь отблагодарить его за это.

Тила чувствовала бы себя вполне счастливой, если бы не отсутствие Джеймса. Ей иногда казалось, что она так нуждается в любви семьи Джеймса потому, что лишена любви самого Джеймса.

При мысли о том, что Джеймс бросил ее, у Тилы защемило сердце, но она улыбнулась Таре:

— Сюрприз?

— Бал!

— О Тара! Едва ли мне следует идти. Мое положение еще не заметно, но кое-кто из наших добропорядочных матрон часто бросает на меня косые взгляды. Не исключено также, что кто-нибудь позаботится и о том, чтобы Майкл Уоррен приехал в Сент-Августин.

— Друзья Джаррета предупредят нас о возвращении Уоррена, — заверила ее Тара.

— Все равно мне будет там не по себе. Слишком многие осуждают меня.

— Они не посмеют выказать этого. Что бы ни сделал Джеймс, Джаррет пользуется большим влиянием в обществе.