– О, Джесс… – только и прошептала Кирнан, по-прежнему нежась в его объятиях.
– А я боялся, что ты не придешь, – смущенно признался он.
– Почему?
Он поцеловал ее в лоб.
– Не важно. Не будем об этом, а то опять поссоримся. Она изумленно отстранилась.
– В чем дело, Джесс?
Он приподнялся на локте и взглянул ей в глаза:
– Вот-вот начнется война. Ты ведь слышала, что произошло в форте Самтер.
Она кивнула:
– Конечно. Газеты только об этом и пишут. Завтра законодательное собрание Виргинии начнет голосование по вопросу об отделении.
– Знаю, – коротко бросил он.
Непонятно, чем не понравился девушке его тон, но она вдруг взвилась как пружина. Дрожь пробежала по всему ее телу, должно быть, от холода, пронизавшего ее, едва они разжали объятия.
– Что с тобой, Джесс? – воскликнула Кирнан. – Как ты можешь отстраняться от всего, что…
– Я ни от чего не отстраняюсь! – раздраженно буркнул он. – Ну, разве можно быть такой близорукой, Кирнан? Ты всегда видишь только то, что хочешь! А надо смотреть шире, гораздо шире!
– Что значит «шире»? – строго спросила она. Глаза ее горели опасным огнем.
Джесс вздохнул.
Он тоже хотел, чтобы жизнь не менялась, тоже любил Виргинию, свой дом. Любовь эту не так-то просто выразить словами. В ней и память о родителях – он часто ходил на кладбище вместе с Дэниелом и Кристой сажать цветы на их могиле; в ней и стремительное течение реки Джемс, и пение негров, грузивших тюки с хлопком на суда, которые отплывали на Север.
Почему же, во имя всего святого, она считает, что он не патриот Виргинии? Как не может понять, что сейчас на карту поставлено не только будущее рабов и права штатов? Речь сейчас о судьбе всей Америки…
– «Дом, давший трещину, не может не рухнуть», – неожиданно процитировал он.
– Что?
– Так сказал Линкольн, когда стал сенатором.
Судя по реакции девушки, Авраам Линкольн не слишком ее интересовал.
– И он прав, Кирнан. Боже мой, мы же очень молодая нация! Нам меньше ста лет… В свое время американцы сумели выиграть у англичан – лучших воинов в мире – только потому, что были едины. Потому что Виргиния сражалась плечом к плечу с Массачусетсом…
– Нам помогли французы, – сухо возразила Кирнан.
– Дело не только в этом. Главное – что мы были вместе, – продолжал настаивать Джесс. – Мы – единая страна, и ее величие в равной степени зависит и от плантаций Юга, и от промышленности Севера.
– Ты хочешь воевать против Виргинии?
– Нет, я хочу воевать за Виргинию.
Сжав кулаки, Кирнан вскочила и в упор уставилась на Камерона, смешная в своем порыве и величественная в своей наготе.
– Ты толкуешь о доме, давшем трещину, Джесс. Но разве ты не понимаешь, что твой дом – Камерон-холл, Виргиния, я, наконец? Ты противник рабства? Прекрасно, не ты один! Со временем мы, возможно, и освободим наших рабов, но сами, по своей воле, а не по указке какого-то фанатика. Черт возьми, Джесс, да ты сам до сих пор используешь рабский труд! Как ты собираешься изменить мир, если не сумел навести порядок даже в собственном доме?
– Я отпущу рабов на волю! – страстно выкрикнул мужчина. Однако уже в следующее мгновение гнев его утих, сменившись тупой болью и горечью. – Я люблю Виргинию, Кирнан, – устало проговорил он.
– И что же ты будешь делать, если Виргиния отделится от Союза?
– Не знаю, – честно признался он и шагнул к любимой. Восторг и упоение от только что проведенных вместе часов почему-то вмиг растаяли, и Кирнан с негодованием отпрянула. Джесс, вскипев от ярости, сжал ее в объятиях и громко крикнул:
– Я люблю тебя, Кирнан!
Слезы навернулись на глаза несчастной.
– Но так ли сильно, Джесс?
– Черт возьми! – не сдержался он. – А ты?
Ей удалось, наконец, вырваться, и она принялась одеваться. Не успела Кирнан поднять с пола платье, как Джесс снова прижал ее к себе. Она попыталась вырываться, но он, не обращая внимания, целовал ее нежно и страстно, целовал до тех пор, пока губы любимой не приоткрылись ему навстречу… И все-таки Кирнан высвободилась.
– Отпусти меня, Джесс.
– Нет, только не сегодня.
– Прошу тебя!
– Нет, – повторил он. – Черт побери, Кирнан, неужели ты не понимаешь, что сегодня я не могу отпустить тебя?!
Внезапно весь ее гнев куда-то улетучился. Она прижалась к нему щекой, и Джесс почувствовал, как по груди его катятся слезы.
Подхватив любимую на руки, он осторожно опустился вместе с ней на меховую накидку.
Поцелуями он осушил ей слезы. Кирнан калачиком свернулась у него в руках. На этот раз любовь их была долгой и нежной, а ночь, обнимавшая их, сладостной до боли.
…Они проснулись рано утром.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Джесс.
– Я знаю дорогу.
– Я отвезу тебя! – повторил он настойчиво.
Он посадил ее в седло, сам сел на чалого сзади и, подхватив поводья кобылы Кирнан, повел лошадей шагом.
И вот показался дом Маккеев.
– Высади меня здесь, Джесс, – проговорила она, оборачиваясь к нему. – Отец…
– Я доставлю тебя домой, Кирнан.
Джон Маккей уже ждал их на крыльце, широком, с высокими белыми колоннами, как и в доме Камеронов. Попыхивая трубкой, он прихлебывал виски. Увидев молодежь, Джон улыбнулся.
– Я не сомневался, что ты привезешь ее, Джесс, – негромко проговорил он. – Потому и не волновался, несмотря на поздний час.
– Не мог же я отпустить ее одну, сэр!
– Извини, папочка… – начала было Кирнан.
– Все в порядке. Когда ты с Джессом, я спокоен.
Вряд ли любой другой родитель на его месте был бы так же спокоен, но Джон Маккей всегда отличался от других. Пусть даже Кирнан и Джесс – любовники, счастье дочери для него было дороже условностей. Редкостный человек, представитель вымирающей породы…
– Пойду, пожалуй, в дом, а вы пока попрощайтесь. – Джон решил не смущать счастливую парочку.
Джесс соскочил с Пегаса и потянулся к Кирнан. На мгновение оба замерли, прижавшись друг к другу, и он запечатлел нежный поцелуй у нее на губах.
– Я люблю тебя, Кирнан.
– Я тоже люблю тебя, Джесс, – грустно отозвалась девушка, но тут же ее изумрудные глаза снова вспыхнули, и она с вызовом посмотрела на Камерона: – Но если Виргиния отделится, а ты не уйдешь из союзной армии, то больше меня никогда не увидишь, так и знай! – И, не желая длить расставание, метнулась к дому.
Джессу оставалось лишь молча смотреть ей вслед.
На следующее утро он проснулся с жуткой головной болью.
Отчасти виноват был он сам. Проводив Кирнан, Джесс провел остаток вечера и почти всю ночь в обществе Дэниела и бутылки бурбона: братьям было что обсудить. На рассвете Криста застала их там, где оставила. Девушка недаром носила фамилию Камерон – лихо опрокинув предложенный ей бокал бурбона, она, наконец, вытолкала братьев из-за стола.
Выбравшись из постели и завернувшись в простыню, Джесс, шатаясь, подошел к балконной двери. Отсюда открывался великолепный вид на цветущий сад, тянувшийся до самой реки. Неподалеку от дома Дэниел уже беседовал с какими-то всадниками. Одним из них оказался Энтони Миллер, при взгляде на которого голова Джесса разболелась еще сильнее, а вторым – сосед из Уильямсберга по имени Аарон Петере.
Камерон-младший с живейшим участием выслушал гостей и вдруг, сорвав с головы шляпу, подбросил ее вверх и издал воинственный клич.
– Что там еще, черт побери? – пробурчал Джесс, чувствуя, что голова у него совсем раскалывается.
Натянув бриджи и сапоги, он подошел к массивному комоду, стоявшему в углу спальни. Вытащив рубашку, Камерон вдруг замер и обвел помещение глазами, словно видел его в первый раз.
В этой комнате, как правило, обитал хозяин Камерон-холла. Джесс переехал сюда лишь несколько лет спустя после» смерти отца. Как старший сын, он являлся наследником всего обширного поместья, впрочем, раньше Джесс не придавал этому значения. Он был поглощен своей медицинской карьерой, а Дэниел с не меньшей страстью отдавался военной службе. Род Камеронов издавна славился своими военными. Первые представители этой фамилии, ступив на виргинскую землю, сражались с индейцами, и те, которые уцелели, положили начало династии. Камеронам случалось воевать и с пиратами, а дед Джесса принимал участие в войне за независимость, когда колонии боролись за свои права.
