Из Петербурга! Сердце у Филиппа екнуло: «Может, ему толмач нужен для нового посольства… Вдруг возьмет в Петербург и удастся вырваться из плена?»

Данияль-бий, видно, понял по лицу Ефремова, о чем тот думает. Усмехнувшись, аталык спросил:

– Скучаешь по дому, урус? Знаю, потому и позвал. Тут тебе весточка пришла, почитай.

С этими словами он кивнул послу, и тот протянул сержанту какую-то бумагу, свернутую в трубку.

Ефремов торопливо расправил ее. Знакомые буквы, родной язык!

На глазах у Ефремова выступили слезы. Откуда-то издалека донесся властный голос аталыка:

– Что это за бумага? Отвечай.

– Это паспорт, твоему послу выданный для беспрепятственного проезда через все места, под державой России находящиеся, - ответил Ефремов, не отрывая глаз от бумаги.

– Паспорт? - переспросил аталык, переглянувшись со своим послом. - А он правильный?

Филипп Ефремов недоуменно посмотрел на аталыка.

– Конечно. Вот и подпись и печать проставлена. Все как положено.

– Это я вижу, - махнул рукой аталык. - А почему печать стоит внизу, а не наверху?

Ефремов пожал плечами.

– У нас в России так полагается: сначала дело излагают, потом подписывают и внизу печать прикладывают.

Аталык снова переглянулся с послом, подумал, потом недоверчиво сказал:

– Ты лжешь. Печать поставлена внизу, чтобы унизить нашу магометанскую веру. А почему ты плакал?

Филипп Ефремов покраснел.

– От радости, господин аталык, - смущенно ответил он. - Сколько времени уже российского письма не видел! Отпусти меня домой, век буду бога за тебя молить.

Данияль-бий нахмурился.

– Что мне твой бог? Ты в моих руках, и я что хочу с тобой сделаю. Тебя кормят, одевают. А ты о чем просишь?

Он вскочил на ноги и выхватил паспорт из рук Ефремова.

– И как ты просишь? Эй, кто там, поставьте его на колени!

Подбежали два стражника, навалились на Ефремова, заставили его встать на колени.

– Я думал, что тебе можно верить, а ты высматриваешь, как бы убежать, - успокаиваясь и снова усаживаясь на подушки, сказал аталык. - Отсюда не убежишь. Почему не перейдешь в нашу веру? Большим начальником станешь. Вы, русские, хорошие воины. У хана Рахим-бия - мир праху его! - полковником был тоже русский. Смелый был, много городов взял. А ты не хочешь мне послужить? Отвечай!

Филипп Ефремов тихо ответил:

– Не могу, господин. Русским я родился - русским и останусь. Веру менять не стану.

Данияль-бий посмотрел ему в лицо тяжелым взглядом. Ефремов не отводил глаз. Тогда аталык махнул рукой и коротко приказал:

– Уведите.

Во дворе Филиппа Ефремова связали и посадили на солнцепеке у глиняной стены. Он сидел и смотрел, как стражники готовят ему пытку. Они налили в большое деревянное корыто горячей воды, а потом высыпали туда с пуд соли. Когда рассол остыл, Ефремова подтащили к корыту и положили на спину. Палач кинжалом разжал пленнику зубы и вставил в рот деревянную трубку. Потом он начал не спеша лить в нее соленую воду.

Филипп Ефремов слышал уже об этой страшной пытке. От нее многие умирали, потому что соль разъедала у несчастных все внутренности.

Но Ефремову не дали умереть. Когда он уже начал терять сознание, один из стражников, глазевших на пытку, принес по знаку палача котелок с растопленным овечьим салом. В горящий от соли рот пленника влили три большие чашки этого пойла. Сержанта вырвало, но жизнь его была спасена: сало вобрало в себя всю соль, дикая боль утихла.

Утром в подвал, куда бросили Ефремова, зашел начальник стражи, оскалив гнилые зубы, весело спросил:

– Ну, передумал?

Ефремов упрямо покачал головой.

Его опять вытащили во двор, и пытка началась сначала. И на следующее утро его снова поили рассолом, потом овечьим салом. За эти три дня ужасных пыток пленник совсем обессилел и еле мог шевелиться. Аталык сам пришел посмотреть на его мучения.

– Теперь перейдешь в нашу веру? - спросил он.

Ефремов, собрав последние силы, мотнул головой.

Ноздри у аталыка гневно дрогнули. Заметив это, палач взялся за рукоятку своей сабли, ожидая привычного сигнала, чтобы срубить упрямцу голову.

Но аталык молчал, задумчиво глядя на осунувшееся лицо непокорного пленника.

– Ты крепкий, - с уважением сказал вдруг Данияль-бий. - Такие мне и нужны. Хорошо, оставайся при своей вере. Но служить мне будешь?

Ефремов знал: одно неосторожное слово - и ему конец. Сверкнет кривая сабля, покатится в пыль его голова. Так умереть глупо - надо жить, чтобы убежать отсюда. И, с трудом шевеля распухшими губами, ответил;

– Служить буду.

Аталык вздохнул с облегчением.

Стал теперь Филипп Ефремов именоваться юзбаши, по-российскому соответствовало это капитанскому чину. Командовал он сотней солдат, среди которых было двадцать человек из русских пленников и беглых крепостных, заброшенных причудами судьбы в Бухару.

Были в его сотне сыновья русских солдат из отряда Бековича-Черкасского, которого в 1717 году отправил Петр I к хану хивинскому послом. Поход этот кончился неудачей. Хивинский хан заманил Бековича-Черкасского в предательскую ловушку и перебил весь отряд. Только проводнику хадже Нефесу и казаку Михаиле Белотелкину удалось бежать.

Но Ефремов узнал, что погибли тогда не все русские солдаты. Сто из них были присланы в Бухару, где хан создал крепкую армию. Об этом еще ничего не знали в России.

Взял в свой отряд Ефремов и Степана Родионова, добившись, чтобы аталык отобрал его у муллы. Теперь они снова были вместе и еще крепче сдружились. Их сблизила тоска по родине.

Все кругом было иное: и дома, и одежда, и обычаи. Даже Новый год здесь праздновали по-иному: в февральское новолуние.

Вскоре встретили друзья еще одного земляка. Проезжая мимо придорожной кузницы, остановились они подковать лошадей.

– Эй, усто! (Усто - мастер) - крикнул Степан, подойдя к двери кузницы. - Салам алейкум! Коней ковать, быстро!

И вдруг в ответ хрипловатый бас ответил по-русски:

– Это кто там торопится, как поповна замуж? Успеешь.

На пороге появился старик в кожаном фартуке, вытирая рукавом лицо. Он отнял руку, и друзья увидели, что ноздри у него вырваны.

Так встретился Ефремов с Егором Прохоровым. Рассказал им старик, что каторжный свой знак получил на уральском заводе. Оттуда он ушел к Пугачеву. А после разгрома восстания, спасаясь от верной виселицы, убежал в степь. Долго странствовал по казахским улусам, пока добрался до Бухары. Здесь его ремесло было в большом почете.

Старый кузнец понравился Ефремову. Чем-то он напоминал ему родного отца. Такой же неунывающий, острый на язык и справедливый. И он уговорил Егора перейти к нему в сотню войсковым кузнецом.

Раньше Ефремов ни за что бы не поверил, что подружится он с беглым каторжником. Не против таких ли мятежников, как Егор, вел он свой отряд в оренбургские степи? Но, видно, прав был тот солдат, который как-то сказал ему вслед у костра: «Вот хлебнет горя горького, может, человеком станет».

О многом передумал Филипп Ефремов и сильно переменился, попав на чужбину. Стал он сам подневольным пленником, которым каждый мог помыкать, и понял, что такое рабская доля. Теперь ему стыдно было за те прежние, глупые юношеские мысли, когда покрикивал он на солдат и считал пугачевцев злоумышленниками и мятежниками. Он пытливее, сознательнее присматривался ко всему, что творилось вокруг. Видел, что богата и обильна Бухарская земля, а народ живет в бедности. С каждого дехканина, как называли здесь крестьян, ханские слуги драли по три шкуры. За все брали большие налоги: за землю, за воду, за урожай, за скот, даже за орехи, собранные в лесу. При малейшей провинности наказывали плетьми, сажали в подземные темницы, мучали и пытали, отрубали руки и ноги. Не было на это никаких законов, только приказ аталыка или его чиновников.