— Ну, вот еще!

— Князь, вы прозаик, — пошутил Фомин.

— Никакие личные отказы не принимаются, — заявила Муся. — Сергей Сергеевич, предложите всем высказаться о «Белом ужине»… Виктор Николаевич, вы самый младший… Ведь в Думе всегда начинают с младших, правда, князь?

— То есть ничего похожего!

— Я предлагаю предварительно выработать наш наказ, — воскликнул Никонов.

— И сдать его в комиссию для обсуждения.

— Господа, без шуток, ваше остроумие и так всем известно… Я начинаю с младших. Виктор Николаевич, вы за или против «Белого ужина»?

— Я не знаю этой пьесы, — сказал, вспыхнув, Витя и счел себя погибшим человеком.

Березин опять постучал по столу.

— Господа, я с сожалением констатирую, что Марья Семеновна узурпирует мои функции. — Это возмутительно!

— Призвать ее к порядку!

— Ах, ради Бога! Я умолкаю…

— Молодой человек прав, — продолжал Березин. — Никто не обязан помнить «Белый ужин». Насколько я помню, пьеса вполне подходящая. У нас вдобавок есть чудесная Коломбина, — сказал он, комически торжественно кланяясь Мусе. — Но ведь «Белый ужин» — вещица очень короткая?

— Помнится, два акта, — сказала Глаша.

— Даже один, если вам все равно, — поправил Фомин.

— Этого, разумеется, мало. Какие есть еще предложения?.. Нет предложений? Тогда, я даю слово самому себе… Господа, я буду говорить без шуток. — Лицо его внезапно стало серьезным, Муся тоже сразу приняла серьезный вид. — Господа, это очень хорошо — поставить милый, изящный французский пустячок, но ограничиться ли нам этим? Я знаю, у нас любительский спектакль, пусть! Однако всякий спектакль, не осиянный подлинным искусством, это — вы извините меня, господа — балаган! Пусть мы неопытные актеры, все же я прямо скажу: для меня в служении искусству нет разницы между любительским спектаклем и большой сценой!

— Браво! Браво!

— Я предлагаю поэтому, господа, в дополнение к «Белому ужину» взять что-либо свое, настоящее, полноценное! — с силой сказал Сергей Сергеевич.

— «Балаганчик»? — озабоченно спросила Муся.

— Да, хотя бы «Балаганчик». Впрочем, я выбрал бы другое. Господа, что вы скажете об «Анатэме»?

— «Анатэма» Андреева?

— Вы не шутите?

— Но ведь это длиннейшая вещь!

— Это очень vieux jeu[35], «Анатэма», старо! — возразил пренебрежительно Фомин. Березин быстро к нему повернулся.

— Старо, может быть, — отчеканил он, — но я за последним словом не гонюсь — было бы подлинное искусство!

— Браво!

— Все это хорошо, однако кто из нас решится играть Анатэму после Качалова? — спросил Горенский. Березин на него покосился. Но Муся тотчас загладила неловкость князя.

— Как кто? — возмущенно сказала она. — Это превосходная мысль! Господа, Сергей Сергеевич в роли Анатэмы, да это будет сенсация на весь Петербург.

— Ах, да, разве сам Сергей Сергеевич…

— Кто же другой?

— А вы, князь, будете Давид Лейзер.

Послышался смех.

— Нет, господа, я предложил бы поставить только один акт, ну, максимум, два… Целое, конечно, нам не под силу. Скажем, пролог, где всего два действующих лица: Анатэма и Некто, ограждающий входы. Потом еще какую-нибудь сцену… Сознаюсь вам, что у меня давно вертятся кое-какие мысли об этой пьесе. Кажется, выйдет недурно и свежо.

— По-моему, прекрасная мысль, — заявила Глафира Генриховна.

— Мало сказать, прекрасная! — воскликнула Муся. — Господа, наш спектакль станет событием!

В этот момент в будуар вошла Тамара Матвеевна. Гости поднялись с мест. Вслед за тем горничная подала чай, и совещание было скомкано. За чаем участники спектакля «в принципе» согласились поставить «Белый ужин», акт из «Анатэмы» и, быть может, что-либо еще, так чтобы для всех нашлись роли. Было постановлено собраться снова на следующий день, восстановить пьесы в памяти и приступить к распределению ролей.

После пятого урока Витя выбежал на передний двор и присоединился к кучке товарищей, собравшейся по обыкновению в воротах; это с давних пор называлось «поглазеть на Горемыкина» — против ворот Тенишевского училища находился дом председателя совета министров. Когда прозвонил звонок, означавший конец малой перемены, Витя незаметно скользнул на Моховую.

В библиотеке нашелся «Белый ужин», но за истекший месяц абонемента с Вити взяли шестьдесят копеек. Этот непредвиденный расход уменьшил его капитал до трех рублей. Витя, однако, рассчитывал, что на обед у Альбера, во всяком случае, должно хватить денег. Цены были ему, в общем, известны — ему давно хотелось пообедать в хорошем ресторане. У Альбера было не очень дорого, но, по словам знатоков, кормили вполне прилично. Витя счел возможным отделить от своего капитала двугривенный и взял извозчика — в ресторан лучше было подъехать на извозчике.

На углу Невского и Морской извозчик поспешно задержал лошадь — впереди на Морскую съезжала карета, запряженная великолепными лошадьми, с лакеем в красной ливрее на козлах. Витя, перегнувшись из саней, вглядывался в окно кареты. Хоть он был настроен довольно революционно и знал, что эти люди так жили «на народные деньги», двор внушал Вите жадное любопытство. Но он ничего не увидел — день кончался, на улице давно горели фонари.

В зале ресторана было жарко и душно. Витя, скрывая волнение, с видом привычного человека прошел в самый край залы, уселся за столик, нервно развернул накрахмаленную салфетку и взял карту. К его ужасу, оказалось, что напечатанные на карте цены (те самые, которые ему называли) зачеркнуты и вместо них всюду проставлены другие, более высокие. Витя спешно занялся вычислением — лакей, к счастью, долго к нему не подходил. Дешевле других блюд стоили супы. Их было два — борщок и консомэ. Оба названия нравились Вите. Он остановился на консомэ, так как борщок был, очевидно, разновидностью борща, который часто подавали и дома. На второе Витя выбрал телячью котлету — это было привычное, но вкусное блюдо; а главное, стоило оно не очень дорого и вместе с тем не было самым дешевым, так что лакей ничего не мог подумать. Очень его соблазняла гурьевская каша, но против нее значилось: 1 р. 20. Сосчитав мысленно все, Витя решился на гурьевскую кашу: денег хватало и по повышенным ценам, включая копеек сорок на чай; должен был даже образоваться еще небольшой остаток. Витя успокоился, положил карту на стол и нерешительно постучал ножом о стакан. Сказать «человек!» он не решился.

Лакей подбежал с салфеткой под мышкой и почтительно принял заказ. В спешке, чтоб не заставлять ждать лакея, Витя вместо телячьей котлеты по ошибке заказал бифштекс с картофелем. Но изменить заказ было явно неудобно. Впрочем, бифштекс стоит столько же, сколько телячья котлета.

— На третье гурьевскую кашу… Слушаю-с… Пить что изволите?

Витя похолодел — этого удара он никак не ожидал, о напитках он не подумал.

— Квасу нашего не прикажете ли? — с значительной интонацией в голосе спросил, улыбаясь, лакей.

— Нет… Сельтерской воды, — сказал Витя. — Я пью только воду, — добавил он, чтобы как-нибудь себя спасти во мнении лакея.

— Слушаю-с.

Сельтерская вода, наверное, стоила очень дешево, этот расход можно было покрыть из запаса. Витя принялся рассматривать зал. «Хорошеньких женщин что-то не видать…» Ему становилось скучно. Он вспомнил о «Белом ужине» и, достав книгу из портфеля, принялся ее пробегать. На террасе мраморной виллы над заливом слушала последние аккорды серенады Коломбина, «вся в белом, похожая на большой букет новобрачной»… На Витю вдруг нахлынула непонятная радость — от этих образов, оттого, что он был взрослый и один обедал в ресторане, что перед ним открывалась жизнь, что у него уже была своя Коломбина… «Я очень, очень рада», — вспомнил он, замирая. Веселый Пьеро, перескакивая через перила, бросался к Коломбине «с долгим раскатом смеха». Витя еще не знал, отчего Пьеро так весело, но он понимал его и вместе с ним испытывал радость. Дворецкий позвал Коломбину к «роскошно сервированному столу под пинией» — Вите как раз подавали суп.