Исходя из двух определений культуры: обобщающего, когда в ее состав включается вся искусственная среда, созданная человеком, и узкого, ограничивающегося сферой нематериальной культуры, можно рассматривать две основные линии ее влияния на социальные изменения.

Согласно материалистической точке зрения, именно материальная среда, техника и технология наиболее сильно влияют на изменения в обществе. Американский социолог Герхард Ленски, чтобы обозначить изменения, происходящие в обществе по мере развития технологий, использовал понятие социокультурная эволюция (1970). Он выделил четыре ступени в развитии обществ, основанных на применении технологий различного типа. Обществу охотников и собирателей соответствуют примитивные орудия. Земледельческие и скотоводческие общества используют простейшие ручные орудия и технологии одомашнивания животных. Третья ступень – аграрные общества – основаны на технологиях агрикультуры с применением животной силы. Последней, по Ленски, ступени – индустриальным обществам – соответствуют крупные машинные технологии.

В последнее время эту типологию дополняют следующим этапом – постиндустриальным, где промышленные технологии заменяются информационными, предъявляющими принципиально иные требования к профессиональной подготовке и качествам работников. Подобно тому, как индустриальные технологии объединили разрозненные традиционные общины, создав национальные экономики, постиндустриальные способствуют построению общемировой экономической системы.

Ряд представителей структурного функционализма (У. Огборн) также считают материальную культуру источником социальных изменений. Именно изобретения в сфере материальной культуры дают толчок социальным изменениям. Нематериальная культура, включающая социальные ценности, нормы, убеждения и социальные институты, должна реагировать и адаптироваться к изменениям в материальной сфере. Поскольку ей приходится постоянно «догонять» материальную культуру, между двумя формами образуется культурное отставание или культурный разрыв. Темпы изменений в различных сферах и сегментах общества являются неодинаковыми, что приводит к неожиданным негативным последствиям. Так, изобретение автомобиля привело к появлению целых новых отраслей промышленности, в том числе нефтеперерабатывающей, шинной и т. п., к строительству дорог и, одновременно, к загрязнению окружающей среды. Согласно этой концепции, возникновение социальных проблем проистекает из «общественной дезорганизации», когда социальные институты отстают от изменений в технике и технологии.

Другой аспект влияния культуры на темпы и направления социальных изменений представлен теорией диффузии – «просачиванием» культурных образцов одного общества в другие. Основными каналами и механизмами проникновения внешних культурных влияний являются завоевания, торговля, миграция, колонизация, подражание и др.

Классическим примером исследования роли нематериальной культуры – ценностей индивидов – в экономическом развитии является труд М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» (1904–1905). Сравнивая распространенность той или иной религии и уровень экономического развития в разных странах, М. Вебер выявил, что в наиболее успешных капиталистических странах сильно влияние протестантизма. По его мнению, такое совпадение объяснялось тем, что одной из главных особенностей этого религиозного течения было признание практической хозяйственной деятельности «богоугодным занятием». При этом принцип мирской активности сосуществовал с принципом личной аскезы– необходимостью воздержания, ограничения потребления и самоконтроля, что соответствует требованиям, предъявляемым рыночной экономикой к человеку. Таким образом, Вебер, в противовес марксизму, показал роль культурных ценностей в самом появлении и развитии капитализма и соответствующих ему социальных изменений.

Соотношение и взаимодействие социологии и экономики можно рассматривать по-разному: как научных дисциплин и как отраслей научного знания, изучающих общественные явления с различных точек зрения, и т. д.

Взаимодействие экономики и социологии как наук, претендовавших на исчерпывающее объяснение закономерностей функционирования и развития общества, весьма неоднозначно. Еще в 30-е гг. XIX в. О. Конт, обосновывая необходимость «позитивной» науки – социологии, обвинил уже существовавшую политэкономию в метафизичности. Отношение же экономистов к социологии и социальному в доиндустриальном обществе, в целом, мало отличалось от того, которое демонстрировала советская, а теперь – российская действительность.

Один из основателей современной экономической социологии, Н. Смелзер, в «Социологии экономической жизни» (1962) не без оснований укорял макроэкономистов в том, что, создавая высокие математизированные теоретические модели, они жертвуют сложностью неэкономического мира. Только начиная с 70-х гг. ХХ в. можно говорить о повсеместном (в цивилизованном мире) понимании недостаточности чисто экономических подходов для адекватного объяснения современных общественных явлений и методов регулирования общественного развития.

Глобальная тенденция научно-технического и социального прогресса ХХ в. – изменение роли субъекта труда и развитие социальных наук. Данная тенденция обусловила впервые появившуюся реальную (и с этого момента оправданную экономически) возможность влияния на уровень производства путем регулирования условий для развития и использования индивидуального и группового потенциала работников в массовом масштабе.

Следствием этого явилось широкое распространение социологических исследований как метода выявления и учета мнений и оценок работников. Таким образом, работники становятся объектом целенаправленного регулирования в интересах производства. В целом индустриальная социология на Западе возникла, оформилась и развивается сейчас в тесной связи с потребностями менеджмента и предпринимательства.

Следует особо подчеркнуть, что объектом широкого научного и практического интереса «человеческий фактор» экономики стал лишь тогда, когда в условиях жесткой конкуренции была доказана и подтверждена связь между экономической эффективностью функционирования организации, с одной стороны, и особенностями производственного взаимодействия работников как целостного процесса, с другой. Этому предшествовал достаточно длительный, начиная с исследований Ф. У. Тейлора в конце XIX в., этап поисков резервов эффективности производства путем рационализации труда индивидуального работника. Работник тогда рассматривался исключительно как рабочая сила и являлся, по точной марксовой формулировке, – «частичным» работником.

С критикой тейлоризма за игнорирование им индивидуальных различий в физических и психологических характеристиках работников, которые, несомненно, оказывают влияние на процесс и результат труда, выступали, в частности, американские социологи Э. Мэйо, X. Ландсбергер и др. Примечательно, что помимо ученых, требования разработки способов и методов управления, обеспечивающих повышение эффективности производства за счет научно обоснованного использования человеческих ресурсов, были выдвинуты и представителями промышленности.

Объективный процесс развития общественного производства, повышение уровня сложности техники влекли рост квалификации и образования массовых слоев работников. Акцент на изучении атомизированной личности отдельного работника, ориентировавший на разработку все более изощренных средств внешнего контроля за его поведением, не позволял найти удовлетворительное решение производственных проблем. Требовал этого и надвигавшийся экономический кризис, признаки которого наиболее продвинутые промышленники ощутили значительно раньше, чем он разразился в полной мере. В 1926 г. на средства «Фонда Рокфеллера» был создан специальный отдел промышленных исследований при Гарвардском университете.