Переписчик помолчал, потом досадливо махнул рукой.

– А, да что там говорить… – Он обернулся к Балласу. – Обстоятельства изменились.

Баллас вопросительно приподнял брови.

– Я не могу выполнить наш договор. До тех пор, пока ты не согласишься слегка видоизменить его… Так, чтобы он больше подходил нам всем.

– Я предупреждал, – сказал Баллас. – Если нарушишь обещание, я тебя убью.

– Валяй убей, – отозвался Элзефар. – Убей – и ты потеряешь свой единственный шанс на спасение… Я ведь немногого прошу: только чтобы после нашего побега вы доставили меня к Синему Ручью, это в пятидесяти милях отсюда. Да, вам придется сделать некоторый крюк на пути к горам, но не слишком большой.

– И зачем тебе к Синему Ручью?

– Там… там мой дом. Я прожил в нем много лет, когда копировал запрещенные тексты. Место безлюдное. Туда не ведут дороги, поблизости нет деревень. Там безопасно. Я жил один и теперь снова об этом мечтаю. Человечество все больше и больше раздражает меня. Я буду жить отшельником – как Кадарис в лесу. – Он усмехнулся. – Хотя не уверен, что способен жертвовать собой ради чего попало… Я прошу лишь об одном: помогите мне выбраться из города и доставьте к Ручью.

– Он не имеет права диктовать нам условия. – Краск встал рядом с Балласом. – Теперь мы все в одной лодке…

– Тебя доставят к Ручью, – сказал Баллас. – А теперь выкладывай, как мы будем выбираться из Грантавена?

Элзефар указал вниз.

– Канализация.

– Какая еще канализация? – нахмурился Баллас. – Ее здесь нет. Я не видел ни одного сточного желоба…

– Ее больше не используют, – отвечал Элзефар. – Канализационная система была построена триста лет назад и выводилась в Черную реку, которая уносила слив на вересковье. Но Черная пересохла, теперь от нее остался только ручей на краю города. Сточные желоба разобрали, а канализацию запечатали. Это случилось полторы, может, две сотни лет назад. В наши дни большинство людей и не догадываются о туннелях под городом. Сдается мне, что даже Церковь Пилигримов о них позабыла.

– Но ты о них знаешь, – перебил Баллас.

– Однажды много лет назад меня попросили сделать копию плана, который хранился в архиве на улице Папоротника. Сеть канализации сложна, как лабиринт. Если мы хотим выбраться отсюда, понадобится карта. Разумеется, добыть ее из архива будет не так-то просто. – Он улыбнулся. – Но ты, Баллас, справлялся с задачами и посложнее.

Вернувшись в свою комнату, Баллас опустился на кровать и уставился на череп Кадариса. Он чувствовал себя усталым и разбитым. Противно ныла рана в животе. Баллас решил немного поспать, но тут в коридоре послышались шаги. На пороге возник Люджен Краск.

– Мы можем поговорить?

Баллас, не ответив на поставленный вопрос, спросил:

– Этот священник, Рендейж, – что он за человек?

– Большой праведник, – отозвался Краск.

– Неправда.

– Да?

Баллас помахал пустой бутылкой.

– Освященное вино.

– И что же?

– Я пил его раньше, – сказал Баллас, вспоминая вино, украденное у отца Бретриена. – Я узнал вкус. Его дозволяется пить только во время церковной службы. Делая вот так, – он отхлебнул из бутылки, – я совершаю святотатство. Более того: пить вино – вообще большой грех. Четверо не дозволяли этого.

– Ты ошибаешься. Вино запретили не Четверо, а Церковь. А Рендейж – священник необычный. Он церковник по названию, но не по духу. И следует заветам Четверых, а не Церкви Пилигримов.

– Это он говорил, – кивнул Баллас. – Но я не знаю, можно ли ему доверять.

– Не забывай: он спас тебе жизнь.

– То есть ты считаешь, что можно?

– Элзефар доверяет, – сказал Краск, – а он, судя по всему, человек осторожный. Более чем… – Старик поморщился, словно разговор о переписчике оставил во рту неприятный привкус. – Когда стражи начали охотиться на него, Элзефар нашел убежище у Рендейжа. И попросил священника помочь нам. – Краск вздохнул. – Рендейж – странный человек. Но может быть, это потому, что он и впрямь праведен. А такая праведность – большая редкость.

Над головой послышались шаги множества ног.

– Молельный зад располагается прямо над нами, – заметил Краск. – В двадцати футах там, – он поднял глаза к потолку, – собралась сотня людей. Простых людей, которые разорвали бы нас на части… – Он умолк. Раздался голос Рендейжа. Слов было не разобрать, но спокойный, размеренный речитатив церемонии долетал до них.

– Я устал, – сказал Баллас. – Хочу поспать.

Намек был более чем прозрачен, однако Краск не уходил.

– Ну? – спросил Баллас.

– Я хотел поблагодарить тебя. Баллас нахмурился.

– Ты спас мне жизнь. И, что более важно, спас мою дочь. Я… в долгу перед тобой и навряд ли когда-нибудь сумею этот долг выплатить. Спасибо.

Баллас презрительно сощурился.

– Я спас твою дочь, потому что она и ты приносите мне пользу.

Краск пристально посмотрел на него. Казалось, старик пытается заглянуть в самую его душу, выискивая крупицу доброты. Потом плечи Краска поникли, он развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Выспавшись, Баллас почувствовал себя гораздо лучше, хотя кинжальная рана в животе все еще кровоточила и сильно болела. Постанывая, Баллас поднялся на ноги. В бутылке, стоявшей возле кровати, еще оставалось немного вина. Баллас единым духом прикончил его и отправился в соседнюю комнату.

Краск, Эреш и Элзефар по-прежнему были здесь, но теперь к ним присоединился и отец Рендейж.

– Наш больной проснулся, – заметил священник. – Надеюсь ты хорошо отдохнул? Говорят, в подземельях спится лучше всего…

– Который час? – спросил Баллас.

– Поздний, – отозвался Рендейж. – Скоро полночь. Я собирался в постель. Зашел узнать, не нужно ли вам чего.

Баллас помахал бутылкой.

– Вина. Это все.

Кивнув, Рендейж вышел из комнаты и отправился наверх.

– Если бы каждый священник так же вольно обращался с выпивкой, – сказал Краск, провожая его взглядом, – Друин был бы славен своим благочестием… и пьяницами.

– Собирайся, – сказал Баллас, оборачиваясь к Эреш. – Мы идем в архив.

Девушка поднялась на ноги, и Люджен Краск последовал ее примеру. Баллас покачал головой.

– Что такое? – спросил старик.

– Мы пойдем вдвоем. Твоя дочь и я.

Краск заморгал. Выражение его лица с трудом поддавалось описанию. Баллас знал, о чем думает старик. Он помнил слова, сказанные несколько дней назад: Эреш обладает решительностью и отвагой, которые самому Краску отнюдь не присущи…

– Это опасно, – пробормотал он наконец. – Я пойду с ней.

– Папа, – сказала Эреш, накидывая плащ. – Баллас лучше разбирается в таких вещах, чем мы с тобой. Раз он говорит, что мы должны идти вдвоем, значит, так тому и быть. Наверняка он все рассчитал. – Она вопросительно посмотрела на Балласа. Тот задумался: быть может, Эреш поняла наконец-то истинную причину терзаний Краска? Не увидела ли она в отце то, что он сам давно за собой знал?..

– Вдвоем мы меньше нашумим, – сказал Баллас. – Она половчее тебя, Краск. Возможно, нам придется драться. Ты слишком стар для таких упражнений…

Краск судорожным движением утер пот со лба.

– Мне это не нравится.

– Не спорь, – сказал Баллас.

– Поклянись, что ты не бросишь ее в беде.

Баллас не ответил. Он молча отправился в свою комнату и натянул рубаху, прикрыв ею окровавленные повязки на животе. Пока он одевался, вошел Рендейж с бутылкой вина в руках.

– Вы уходите, – отметил он.

– Мы вернемся.

– Это, конечно, не мое дело, – сказал Рендейж, – но все же спрошу: куда вы собрались?

– Я не могу сидеть здесь вечно. Мне нужно кое-что предпринять, чтобы выбраться из Грантавена живым.

– Само собой. Я и не ожидал, что ты проведешь здесь остаток жизни… Однако хотелось бы знать, куда вы идете. На улицах опасно. Стражи в каждом переулке и на каждом углу. Их больше, чем червей в тухлом мясе.

– Ты равняешь защитников Церкви с червями? – насмешливо переспросил Баллас.