На дворе около амбара слышался шум. Это весело перекликались между собой в сумерках Леон и дядя Фред, смеявшиеся и обменивавшиеся шутками. Они обходили стойла, осматривая скот при теплом свете своих фонарей. Знакомый бодрящий звук тяжелых движений скотины дошел в полутьме до Эльзы, развеяв ее страхи и подняв ее душевное настроение. Вечера пятниц всегда были дома приятными вечерами. Для Эльзы в этот день кончалась ее трудовая неделя, да и Риф всегда устраивался так, чтобы пораньше вернуться в этот вечер домой из молочной Сендауэра, где он работал зимой по пять дней в неделю. После работы он до глубокой ночи сидел за своими книгами, готовясь к предстоявшим ему летом выпускным экзаменам. Какое-то безотчетное возбуждение овладело Эльзой и заставило ее быстро побежать по дорожке к дому. Она отворила дверь, и ее охватил теплый запах кухни.

– Здравствуй, мамуся! – поздоровалась она с матерью, снимая пальто и шляпу.

Мать, стоявшая за плитой, взглянула на нее и сказала:

– Поздненько ты сегодня! Должно быть, застряла у Филлипсов до темноты. Я начала было уже беспокоиться. Риф дома.

В ее голосе послышалось беспокойство.

– Риф дома? Уже? Но ничего дурного? – спросила Эльза.

– Он снова жаловался на головную боль. Я все время говорю ему, что нельзя жечь свечку с обоих концов, как он это делает, но он, разумеется, не хочет ничего и слушать…

Эльза заглянула в гостиную, где отец читал газету.

– Он лежит наверху, в своей комнате, – продолжала мать, – не нужно беспокоить его до ужина.

Через несколько минут возвратились со двора Леон и дядя Фред, и мать Эльзы стала расставлять дымящиеся кушанья на столе во внутренней комнате.

– Подымись наверх и позови Рифа, – сказала она Эльзе, – иди к столу, Стив!

Эльза взбежала по лестнице и увидела на полу крохотной верхней передней пятно света у открытой двери комнаты Рифа. Риф сидел за своим маленьким столом с книгой в руках.

– Я боялась, что ты, может быть, спишь, – сказала она, когда он поднял глаза, – не хочешь ли поужинать?

– Я чувствую себя отлично, – странным неестественным голосом ответил Риф. – У меня только моя обычная головная боль, вот и все. Но я не голоден. И я буду лучше чувствовать себя, если не поем вечером. Ступай-ка себе спокойно и ужинай. Я сойду вниз попозже.

Он снова принялся за чтение, а Эльза сошла вниз. Несмотря на отсутствие Рифа, семья оживленно провела время за ужином. Стив Бауэрс только что вычитал блестящее предсказание для следующего сезона и был необыкновенно весел. Он поддразнил Эльзу по поводу Джо Трэси и предложил сделать из Леона проповедника, если ближайшей весной урожай будет хорош. Даже дядя Фред принял участие в общем веселье и заявил, после тщательного исследования шишек на голове Леона, что этот младший представитель семьи Бауэрсов обречен провести большую часть жизни в арестантской одежде.

– У него голова преступника, – произнес он с полной серьезностью, быстро подмигнув Стиву, который сидел, улыбаясь, во главе стола, – совсем как в одной статье в городской газете. Если здесь, в Балке, произойдет какое-нибудь убийство вот в такой вечер, как сейчас, то…

Внезапно в комнате Рифа над головой раздался грохот, и вслед затем пронзительный крик, в котором трудно было узнать голос Рифа. Стив Бауэрс сорвался с места и побежал наверх. Эльза с матерью поспешили за ним. Чиркнув спичку, они увидели, что лампа, вдребезги разбитая, лежит на полу, а керосин разлился по лоскутному ковру. Риф лежал на кровати лицом вниз, весь вытянувшись и судорожно перебирая пальцами свое ватное стеганое одеяло. Покуда Стив побежал за доктором Олсоном, Эльза с матерью раздели Рифа, опустили его ноги в горячую горчичную ванну, потом, как можно осторожнее уложили его в постель. Риф не возражал и не сопротивлялся. Он был в полном изнеможении и, весь дрожа, лежал в постели, ничего не говоря, с закрытыми глазами и, по-видимому, не сознавая, что около него кто-то есть.

В ожидании доктора мать сидела на стуле Рифа, плача в передник, а Эльза стояла неподвижно в изголовье кровати. Она была в отчаянии. Уродливо сложившаяся жизнь представлялась ей сейчас еще более уродливой, и в душе было полное опустошение. Где искать спасения и убежища от ужаса Эльдерской балки? Она вспоминала свои романтические мечты о Джо Трэси, вспоминала, как она облекала его в блестящие краски своей фантазии. Теперь она тосковала о нем в своем пустом, одиноком и скудном мире. Она вспоминала о том теплом и светлом чувстве удовлетворения, которое владело всеми за ужином, о добродушных шутках отца, о грубом юморе дяди Фреда, о своих планах заняться приготовлением ячменного сахара сейчас же после мытья посуды; Риф должен был сойти вниз и помочь ей с сахаром… Она называла свои мечты спасением, убежищем! А сейчас где все это? Полузакрытыми глазами она уставилась в окно над столом Рифа, как будто ожидая найти лучи какого-нибудь света среди темноты.

К ее удивлению, в ее сознании вдруг всплыл образ Бэлиса Кэрью. Мысль о нем вызвала в ней горячий гнев. Она придавала ей силы и вызывающую, здоровую бодрость, освобождая ее от страха перед Балкой и обновляя жажду свободной, яркой жизни. Она представляла себе Бэлиса таким, каким он был в последний раз, в тот вечер, когда с надменной улыбкой в глазах стоял в свете факелов среди приветствовавшей его толпы. Сейчас, стоя у постели брата, Эльза в первый раз в жизни поняла, что ее внутренняя вражда к Бэлису Кэрью была движущей силой в ее жизни, настоящим пульсом ее существа. Думая о нем, она могла сделать что угодно и стать чем угодно! Она прижала руки к шее, к щекам. Глаза ее наполнились слезами, слезами мощной, опаляющей жизни. Она быстро повернулась и сошла вниз, оставив мать наблюдать за Рифом, и вместе с Леоном принялась убирать со стола и мыть посуду. А в уголке кухни около очага сидел дядя Фред, тихо покачивая головой. Он бормотал что-то, вздыхая, и его тонкий, высокий голос грустно сливался со стонами ветра среди тополей.

Снова наступил апрель, и темные тучи, проливаясь дождем, бродили по нависшему небу. Речонка в Балке шумно разливалась, и каждый день на мокрые, обнаженные поля садились большие стаи птиц, налетавшие словно внезапный порыв ветра и снова взметавшиеся кверху на своем пути к северу. Во время ранней грозы, которую дядя Фред объявил благоприятным признаком будущего урожая, молния ударила в норвежскую лютеранскую церковь в скандинавской колонии к востоку от Стендауэра и сожгла ее дотла.

Рифу около месяца пришлось оставаться в постели и забыть о своих книгах до тех пор, пока не восстановятся его истрепанные нервы. Эльза удивлялась терпению, которое Риф проявлял, лежа в кровати и целыми днями смотря в окно. Глаза Рифа, даже при таком слабом его состоянии, ни на секунду не покидало выражение решимости. Несмотря на изнеможение, он все-таки думал держать летом экзамен. Апрельский воздух позволял ему теперь пройтись. Риф уже два раза мог добраться даже до Флетчеров, где провел два вечера в беседе с Клэрис, вернувшейся из Гэрди домой, чтобы помочь в весенних посадках.

В последнюю апрельскую пятницу, в конце дня, когда Эльза распустила ребятишек и их веселый гомон уже затих вдали, в Эльдерскую школу вдруг явился Бэлис Кэрью. Он остановился, заполнив собою всю дверь, и со своей несносной улыбкой стал смотреть на Эльзу, работавшую за столом.

– Вы испортите глаза, если будете работать при таком свете, Эльза Бауэрс! – сказал он. – Разве вы не знаете, как поздно сейчас? Уже около пяти часов.

Эльза взглянула на него, презрительно наморщив нос. Ее глаза загорелись странным вызовом. Бэлис должен был сознавать, каким высоким, стройным и изящным казался он в рамке двери, на фоне мягкого апрельского неба за его спиной.

– Кто-нибудь да должен же делать дело в Эльдерской балке, Бэлис Кэрью! – сухо ответила Эльза.

– Я поспорил бы с вами по этому поводу, если бы был в настроении спорить, – продолжал он. – Я только не понимаю, как это вы можете сидеть здесь, когда могли бы…