Риф был такой ловкий – мастер на все руки! Но что сейчас с ним? Доктор Олсон из Сендауэра дал ему чего-то снотворного. А что, если он больше никогда не проснется? Можно ли видеть во сне боль? Ведь видишь же разные вещи, например, когда боишься темноты и приходится выходить на двор перед тем, как идти в постель, а Рифу и Леону неохота провожать тебя. Эльза была уверена, что Риф видит во сне боль. Когда мать вышла за ворота, она прокралась наверх и слышала стон, доносившийся с постели Рифа. Приблизившись, она увидела его лицо: оно было цвета снятого молока. Тогда она выбежала из дому и укрылась на сеновале, где обо всем могла подумать наедине.
Здесь легче было переварить такие мысли. Здесь над головой переливалось бирюзой прекрасное небо, и можно было смотреть вдаль на бронзовые просторы зрелых нив, раскинувшихся до самого горизонта. Что-то успокаивающее было даже в деловитом царапанье, доносившемся со двора около риги, где куры усердно искали корм на покрытой щебнем земле. Самые строения фермы, казалось, старались внушить девочке, что жизнь – это упорное, налаженное дело, и даже самое ужасное несчастье – только рябь на поверхности ее потока. С того места, где лежала Эльза, она могла видеть все постройки фермы, за исключением хлева, где помещались свиньи, и загона, где они, точно мертвые, спали сейчас на солнце, усеянные мухами, ползавшими по их чешуйчатым розовым животам. Построек было немного, только самые необходимые. Тут был курятник, который следовало бы выстроить посолиднее в ожидании зимних холодов. Амбар, ясли и самый дом – все было построено из дешевых материалов и непрочно. До сих пор не было ни погреба, ни экипажного сарая, но зато старая ветряная мельница, ах!
Белая жесть ее крыльев, которая еще вчера рассекала воздух и отражала солнце каждым своим листом, теперь свешивалась вниз скрученными жалкими обрывками никуда не годного металла. Прошлой ночью налетел внезапный вихрь, подобный урагану. Риф взобрался в темноте наверх, чтобы освободить крылья. А между тем если бы Сет Кэрью заплатил полную цену за пол участка, который он купил у Стива Бауэрса, не было бы никакой надобности карабкаться в темноте наверх, чтобы освобождать крылья, так как весной на земле Бауэрсов была бы построена новая водяная мельница. Отец Эльзы часто говорил об этом. Может быть, еще удастся построить ее в следующую весну. Но что в том толку теперь, раз Рифу пришлось карабкаться наверх в темноте?
Внезапно Эльза обратила внимание на доносившийся с дороги смутный шум. Она уже позабыла об облачке пыли, которое медленно двигалось по дороге к югу от городка. Ее голова была занята тяжелыми мыслями о Кэрью, заплативших отцу меньше, чем стоил купленный ими у него участок земли. Она винила их в том, что случилось с Рифом. И как раз, словно по волшебству, через луг, направляясь к ферме Бауэрсов, ехали сейчас две женщины из семьи Кэрью. Эльза видела их и раньше – этих ли самых, или других, она не могла бы сказать – видела, как они проезжали по дороге из города, но никто из Кэрью ни разу к ним не заезжал, за исключением Сета, который однажды сам явился сюда для переговоров с отцом Эльзы. И вот сейчас – от неожиданности у нее прервалось дыхание – она увидела, что те, кого она втайне ненавидела за минуту перед этим, кому так недавно завидовала, въезжают теперь сюда и останавливаются под воротами приютившего ее сеновала.
Глубоко страдая от того несчастья, которым опалил ее душу этот день, Эльза не знала, ненавидеть ли ей еще больше этих Кэрью за то, что они захватили ее врасплох, или растворить все остальные чувства в той зависти, с которой она сейчас смотрела вниз. Лошадь Кэрью была золотисто-гнедой масти с паточного цвета гривой и таким же хвостом, завязанным внизу в плотный узел. Она стояла, перебирая копытами, напоминавшими желтые клавиши пианино у пастора в Сендауэре.
Коляска – Эльза запомнила название, потому что Риф показал ей образец в каталоге экипажей, – называлась викторией. Она была на резиновых шинах и великолепно сверкала на солнце. Верх коляски был открыт, и под ним, кроме двух женщин, которых Эльза увидела первыми, сидел еще и один из мальчиков Кэрью. Мальчик, приблизительно возраста Рифа, сидел между этими двумя женщинами, и на коленях у него лежала раскрытая книга. Он не оторвал от нее глаз даже тогда, когда экипаж совсем уже остановился. Женщины посидели на месте, смотря на дом, потом как-то странно переглянулись и тотчас их лица приняли сухое, натянутое выражение. Затем старшая из них, которая правила лошадью, резко сказала что-то мальчику и слегка ударила его по плечу рукой в белой шёлковой перчатке. Он лениво поднял голову, захлопнул книгу и положил ее за спину. Потом, весело и открыто улыбаясь пухлыми красными губами, поднялся на ноги и потянулся, щурясь на солнце и все еще улыбаясь. Обе женщины, не говоря ни слова, сидели и ждали с терпеливым видом.
Эльза, широко раскрыв глаза, обрамленные длинными светлыми ресницами, наблюдала, как мальчик слезал с виктории. Вот он встал на землю – «ловко, как солдат», подумала Эльза, – и снял с головы круглую соломенную шляпу. Эльза не могла решить, серьезно ли он или только для собственного удовольствия приложил шляпу к своей блузе, вытянул свободную руку и отвесил глубокий поклон женщинам, сидевшим в коляске. Те в свою очередь поднялись, и он подал руку каждой из них. Очутившись на земле, обе поглядели вдаль с довольной улыбкой взаимного понимания. Мальчик занялся лошадью и отвел ее в узкую полоску тени за курятником.
Эльза почувствовала странную неловкость, когда увидела, что из дверей дома выглядывает во двор ее мать. Мать нервно ощупывала пальцами шею, как будто чувствовала себя неудобно в своем коричневом ситцевом платье с кудрявыми белыми листьями на оборке. Это было ее лучшее платье, и она всегда надевала его в случаях болезни ради визита доктора, а также для гостей. Но разве обе Кэрью могли знать об этом? Они шли уже по щебню на своих высоких каблуках – Эльза могла видеть только эти каблуки из-под их длинных юбок – и шли с таким видом, будто ношение хороших платьев не было сколько-нибудь заметным обстоятельством в их важной жизни.
Мальчик, продолжавший стоять рядом с лошадью, посмотрел наверх и увидел Эльзу. Он вгляделся в нее и потом угрюмо отвернулся. Но Эльза опять-таки не могла бы сказать, была ли эта угрюмость настоящей или притворной. Через прилегавшее к дороге поле брел человек, защищая рукой глаза от заливавших его солнечных лучей. Это был дядя Фред, который шел узнать, не понадобятся ли его услуги, раз теперь Риф потерял трудоспособность. Отец Эльзы уехал сегодня на дальний конец своих владений, на самый край Балки, и мог вернуться домой только к ужину. Эльзе придется спуститься вниз и помочь матери. Но ей ни за что не хотелось сходить в присутствии мальчика. Однако гостьи уже входили в дом, тщательно приподнимая на ступеньках юбки, так что из-под них чуточку виднелось кружево. Дядя Фред вошел в дом и разговаривал с мальчиком, указывая ему рукой на маленький луг к северу от риги, где можно было оставить отдыхать лошадь. Эльза выждала, пока мальчик двинулся вперед вместе с дядей Фредом, который повел в поводу лошадь. Тогда она встала, расправила передник и посмотрела, чистые ли у нее ноги.
