– Воин! Ха! – пробормотала Джилли, фыркнув достаточно громко, чтобы Мердок мог ее расслышать.

Он сделал угрожающее движение к ней и выглядел при этом так, будто собирался задушить ее. Несмотря на его молодость, Флора уже теперь могла угадать, что со временем Мердок станет отличным воином, но сейчас он был слишком одержим юношеской гордостью, а Джилли попрала ее.

– Чепуха, Мердок, ты все делаешь очень хорошо, – сказала Флора, вставая между ними, чтобы их примирить.

У Мердока был такой вид, будто он предпочел бы любое другое занятие, но на этот раз ему пришлось подчиниться. Они уже разучили кое-какие танцы, популярные при дворе, включая живой танец галлиар, измененную лавольту, но без неприличного па, а также коранто. Теперь Флора пыталась обучить девушек рилу, а для этой цели им были нужны по крайней мере четыре человека, а еще лучше – восемь.

– Ладно, это моя вина, Мердок. Прошу прощения, – сказала Джилли покорно, хотя в глазах ее блестели мятежные искры. У Флоры возникло ощущение, что она всего лишь старается выиграть время, перед тем как обрушить свои ядовитые насмешки на бедного малого.

– Я, право, не понимаю, миледи, зачем вам брать на себя такой труд. Вряд ли Джилли когда-нибудь представят ко двору.

Губы Флоры дрогнули. Вероятно, ей не стоило так беспокоиться за него: Мердок сумеет за себя постоять.

Джилли уже была готова разразиться язвительной тирадой, но под выразительным взглядом Флоры смолчала.

– Сестер лэрда обязательно представляют ко двору, – сказала Флора, – так что им следует быть готовыми. Не попробовать ли снова? – Она сделала знак Данкену, волынщику, изо всех сил пытавшемуся удержаться от смеха.

– Мэри!

Мэри опять попыталась незаметно отойти подальше, и Флора, поспешив за ней, ободряюще сжала ее руку. Как мог лэрд обойтись подобным образом со своей сестрой? Чувство Мэри к Аллану никогда не пройдет, и перед Флорой стояла нелегкая задача – убедить в этом Лахлана.

– Идем, – обратилась она к Мэри. – На этот раз ты сыграешь партнера Джилли.

Заставляя своих учеников снова и снова повторять па танца, Флора думала о том, что ступила на опасный путь. Она все больше привязывалась к жителям замка и его загадочному лэрду, который будил в ней тысячи разнородных чувств. К тому же в ее памяти все еще живо ощущались его поцелуи. Воспоминание о его губах и языке, о его больших руках на ее теле и о том, как он накрыл ладонью ее грудь. В его объятиях она таяла, распадалась на части и готова была окончательно сдаться на его милость.

Одного Флора не могла понять: отчего она столь остро чувствовала его страсть и свой отклик на нее. Особенно ее беспокоило и раздражало то, что, когда он находился рядом, ей было трудно собраться с мыслями. Ей хотелось свернуться калачиком у него на груди и никогда не покидать этого убежища. Никогда прежде она не испытывала столь сильных эмоций. Его сила действовала на нее успокаивающе; она не могла вспомнить времени, когда бы чувствовала себя такой удовлетворенной. Принимая во внимание обстоятельства ее появления в Дримнине, все это было очень странно.

Тем не менее Флора не забывала, что она узница, и постоянно думала о побеге. В тот день на берегу она заметила лодку, стоявшую возле берега. Остров Малл дразнил своей близостью, и ночью она, возможно, могла бы до него добраться незамеченной, но что-то ее удерживало, и отнюдь не очевидная опасность.

Флора убеждала себя, что ждет Гектора, но чем больше проходило времени, тем отчетливее она понимала, что это ложь. Дни шли один за другим, а вестей от брата не поступало, и становилось все яснее, что Гектор не станет обменивать на нее замок Брекакадх.

План лэрда не принес плодов, зато теперь он на свой манер ухаживал за ней, и Флора была вынуждена признать, что необычное ухаживание без комплиментов и прочувствованных объяснений оказывало на нее заметное действие.

Всю жизнь ее приучали к мысли о том, что она не должна доверять горцам и ей следует презирать их образ жизни, но Лахлан был не таким, как все. Флора восхищалась тем, как он управляет своим кланом, восхищалась его силой и решительностью. Ей хотелось доверять ему, но как она могла это сделать, будучи пленницей?

И все же временами Флора чувствовала, что счастье где-то рядом. Мэри и Джилли – чудесные девушки, а лэрд при всех своих грубых манерах выглядел на удивление привлекательным, и, возможно, из него мог бы получиться отличный муж.

Но неужели она и впрямь думает об этом? Выйти замуж за горца, забыть обо всем, что знала, для того, чтобы жить среди этой суровой и дикой природы? В Дримнине не было привычной для нее роскоши, но никогда она не чувствовала себя лучше. Она могла бы соскучиться по пышным празднествам во дворце и ритуалам, но ведь ее не изгнали – в любой момент она могла вернуться! А ее приданого вполне хватило бы на то, чтобы привести в порядок старый разрушающийся замок. Хотя Флора скучала по прежней обстановке, но теперь перспектива жизни в горах уже не пугала ее – и все это из-за Лахлана Маклейна.

Вот только зачем он привез ее сюда? Горец поклялся, что не станет принуждать ее к браку, и она отчаянно хотела ему верить.

Они сделали еще одну попытку разучить рил, прежде чем Джилли в полном изнеможении упала на стул.

– Думаю, через пять минут я смогу еще попытаться, – уныло пробормотала она.

Флора рассмеялась:

– Попробуем еще раз станцевать лавольту.

Мердок издал стон, но Флора взяла его за руку и заставила занять нужную позицию.

– Не бойся, все не так уж плохо. На этот раз мы испытаем такой прыжок. Вся Англия пришла в восторг, когда королева Елизавета впервые исполнила этот танец с Робертом Дадли, графом Лестером.

Мердок пробормотал что-то неразборчивое по адресу придурковатых англичан, но Флора, пытаясь скрыть улыбку, притворилась, что не расслышала его.

Столкнувшись с непокорностью и готовностью к мятежу, Лахлан понял, что должен что-то делать с этим или, точнее сказать, кое с кем из своих людей.

Лахлан покачал головой, взбираясь по узкой лестнице башни, и тут же чуть не задел плечом камни стены. Эта лестница не предназначалась для удобства мужчин его роста; ее строили в расчете на то, что она послужит еще одной линией обороны на случай нападения, если враги атакуют замок. Но ни один враг еще не причинял ему такого беспокойства, как Флора.

Впрочем, ее дружба с его сестрами, ее интерес к замку и клану свидетельствовали о том, что отношение Флоры к нему смягчилось. В какой-то степени теперь она играла роль хозяйки замка, роль, предназначавшуюся для его жены. Лахлан, конечно же, заметил внесенные ею в убранство замка перемены – свежие полевые цветы в зале, драпировки на стенах, которые она добавила к прежним, и несомненное улучшение качества пищи.

А вот что касается его сестер – тут она зашла слишком далеко!

Миновав зал, Лахлан вошел в небольшую комнату: личные апартаменты служили ему чем-то вроде кабинета, куда он созывал на совет своих подчиненных.

Одно такое совещание состоялось этим утром, и потому Лахлан находился здесь, думая о предстоящей битве, которая, как он полагал, должна скоро последовать.

На мгновение Лахлан задержался снаружи, прислушиваясь к звукам волынки, потом открыл дверь и, войдя, остановился.

Мэри и Джилли хлопали руками в такт музыке, а Флора и Мердок кружились в танце. Все четверо смеялись, и он заколебался, не решаясь вторгнуться и нарушить веселье, – впервые за неделю он увидел улыбку на лице Мэри.

Лахлан тяжело переживал размолвку с сестрой. Он уже начинал думать, что, возможно, Флора права. Что, если Мэри и правда любила его капитана? И как в этом случае он должен поступить?

Лахлан был не из тех людей, кто не признает ошибок, и потому счел, что ему следует поблагодарить Флору.

Когда его взгляд обратился к ней, он ощутил стеснение в груди. Как, черт возьми, он желал ее! Ему следовало овладеть ею в тот день на берегу, но он так глубоко увяз в собственных чувствах, что перестал их понимать. И все же ему было ясно, что это не обычная страсть и не похоть.