— Привет! Что, не ждали?! Совсем забыл родственников?!

Слово за слово, речь зашла и о маминой квартире.

Изя вообще-то собирался ее на год сдать, надеясь собрать таким образом деньги па ремонт, но Ося сразу его успокоил:

— Не создавай себе проблем и не морочь голову. Я сделаю ремонт у себя, а потом одним махом у тебя. О'кей?

Братья ударили по рукам, скрепив договор рюмочкой "Плиски'', и… ремонт начался.

Я не знаю, совпадало ли начало его со строительством Байкало-Амурской магистрали, но единственное, о чем с достоверностью могу судить: качество и быстрота работ у Баумовых были несравненно выше.

Боясь опозорить строителей магистрали, центральное телевидение, ежедневно освещавшее в теленовостях подвиги первопроходцев, старательно обходило тему Баумовского ремонта, по свободная пресса в лице московских корреспондентов Би-Би-Си и «Немецкой волны» уже дважды звонила в Одессу, уточняя дату презентации.

Опасаясь провокаций, Баумов сам написал об этом куда надо, попросив установить возле дома круглосуточный милицейский пост.

Естественно, разговор о ремонте зашел и на Шеллином дне рождения. Несмотря на занятость, со времени въезда в тетину квартиру Ося стал неизменным участником семейных торжеств.

Он поцеловал Шеллу в щечку, добавив при этом: «Что мне нравится у христиан, так это то, что целоваться надо три раза», — и вручил ей духи "Красная Москва''.

Тут же, смеясь, рассказал, как год назад пришел па именины его дочери родственник жены и вручил коробку с туфлями:

— Туфли стоят тридцать рублей. Пять я дал сверху. То, что сверху, — мой подарок. С тебя тридцатка.

Регинка долго хохотала, спрашивая сквозь смех:

— А сколько с нас?

Перебивая дочь, Шелла поинтересовалась.

— Ну, как твой ремонт?

Ося с гордостью сообщил об окончании очередного этапа и о новом своем изобретении.

— Вы обратили внимание, что вода в церкви хранится в серебряной посуде? Серебро убивает микробы и очищает воду. Так вот я, — он сделал паузу, внимательно осмотрев собравшихся, — установил серебряные краны.

Изя изумленно раскрыл рот, а Ося продолжил:

— Их сделали по спецзаказу, вмонтировав внутрь фильтр с активированным углем.

Гости восхищенно переглянулись, кто-то робко произнес:

— А мне?

Изя очнулся и побежал в кухню только тогда, когда в разинутый рот влетела мошка.

— Но рабочие попались какие-то пришибленные, — продолжил Ося, — они приходят в шесть, а в восемь уже складывают вещи. Я им говорю: "Останьтесь пару раз до десяти и одним махом все сделаете''. А они отвечают: "Пет,

у нас так не принято. Мы не можем перерабатывать и в девять часов должны быть дома". Но я же наблюдательный. Вижу, ни у кого из них нет часов. Тогда я взял и перевел все часы в доме на полтора часа назад. Они вкалывают и возмущаются: «Так долго длится день сегодня…» Короче, они переделали уйму работы. А на второй день приходят и говорят: ''Слушай, что вчера произошло? Мы пришли домой в десять вечера?" Я недоуменно: «Не знаю…» Так ничего они и не поняли.

Шелла засмеялась, вспомнив почему-то давнюю историю с узбеком, но ничего не сказала, а Ося, довольный вниманием гостей, продолжил:

— Но самое главное впереди. Это сюрприз.

Изя, откашлявшись, вернулся в комнату.

— Ося, я предлагаю тебе пойти дальше. Чтобы не засорять городскую канализацию, установи у себя в туалете серебряный унитаз. А потом и у меня.

— Если ты дашь серебро, — похлопал его по плечу Ося.

— Фи…— деланно сморщилась Шелла. — Мы садимся за стол. О делах — после еды.

Ося и дальше продолжал бы ремонт, оставаясь в тетиной квартире, если бы не письмо из Измаила, неожиданно пришедшее на имя Елены Ильиничны.

Тетя умерла четыре месяца назад, и Ося колебался, возвращать письмо отправителю пли передать Изе. Конверт был плохо заклеен, и любопытство в конце концов взяло верх. Ведь письмо могло прийти и незаклеенным.

Уважаемая Елена Ильинична!

Извините, что я написала не сразу. Чувствую себя неловко перед Вами за свои визит и долгое затем молчание, но Игорек с первого сентября пошел а садик, и всах деток фотографировали. Вы были к нему так добры, что я подумала, что Вы будете рады, имея последнее фото внука. Он меня часто спрашивает: «Когда мы опять поедем к бабушке?» На деньги, которые Вы тогда дали, я купила ему сандалики и пальтишко на зиму. Он такой забавный. Одел дома пальто и ходит перед зеркалом: «Это бабушкино пальто…»

Ося обескураженно прочел письмо, внимательно вглядываясь в фото.

"Да, что— то есть… Глаза… Его цвет глаз… И овал лица…

Вот так Изя! — восхищенно улыбнулся он. — Не даром говорят: в тихом омуте черти водятся. А какой тихоня! Такой моралист!"

Ося вспомнил давний конфликт с ним, еще раз перечитав письмо, сложил его и положил в портфель.

Несколько диен он носил письмо с собой, так и не решив, что с ним делать. Шелла нравилась ему давно. И это был повод умокнуть ее и унизить. Столько лет она отбивала все его намеки, и то время как муж развлекался на стороне. И тетя, оказывается, все годы знала правду и молчала. Семеечка… Может, теперь Шелла захочет им отомстить и станет сговорчивей? В любом случае, он ничего не теряет. Письмо пришло незапечатанным, и по старой дружбе, раз все годы ее обманывали, он обратится к ней. "Память о совместно прожитых в эвакуации годах дает мне на это право''. — Ося улыбнулся, вспомнив Ташкент и решив, что именно так начнет разговор с Шеллой. Это в случае чего будет прекрасным оправданием его поступка.

Еще несколько дней он размышлял, где встретиться. Вроде бы случайно столкнуться на улице или прийти на работу… Выбрал второе.

Ося пришел в строительное управление, в котором Шелла работала экономистом, за час до конца рабочего дня. Провел небольшую психологическую подготовку: ему, мол, неудобно, есть, в конце концов, даже старый тост за мужскую солидарность, но здесь особый случай. И только то, что она все годы правилась ему. еще со времен Ташкента, дает ему право, как родственнику и другу, открыть ей глаза на неверность супруга. При попустительстве или даже покровительстве мамы…

Не дослушав до конца. Шелла взяла письмо и торопливо пробежав его глазами, положила в сумочку.