После этого письма от Алены две недели не было ни строчки, и Марина извелась, думая, не слишком ли грубо и резко написала. Но увидев как-то вечером в электронной почте инициалы дочери, открыла письмо и прочла:
Спасибо, мама. Я все поняла.
«Ну что ж, я перестала быть мамулей, – философ–ски отнеслась к перемене обращения Марина, – но, может быть, что-то она действительно поняла?»
Алена снова замолчала недели на две. Потом прислала письмо с вложенным файлом:
Мама, поздравь меня: это моя первая публикация!
В приложении был фрагмент местной газеты со стать–ей, как поняла Марина, о скачках. Под текстом стояла подпись: Alena Shanta.
Она ответила коротко:
Доченька, ты умница! Ты все правильно поняла. Держись!
Восхищающаяся тобой мама.
Теперь в речь Марины стали проникать новые термины, потому что она пыталась понять, что же пишет ее девочка, а на столе появился венгерско-русский словарь.
Она никогда не обольщалась по поводу актерской карьеры дочери. Да, хорошенькая, стройненькая, но внутренней страстности она не видела. То, что дочь делала на учебной сцене, тоже не позволяло надеяться на что-то выдающееся.
Многим школьным преподавателям был непонятен выбор Алены, всегда проявлявшей склонность к языкам. Пока Марина переходила из школы в школу без своего угла, ей приходилось переводить за собой и Алену. В одном классе девочка изучала немецкий, в другом – французский и наконец остановилась на английском. Но какая бы нулевая база ни была у нее в начале учебного года, к третьей четверти Алена догоняла своих одноклассников в знании иностранного. Маринины приятельницы, занимавшиеся с Аленой перед поступлением в театральный институт, говорили матери с дочкой в один голос:
– Ну что вы с ума сходите? Ну зачем тратить несколько лет на то, чтобы выходить из-за кулис и говорить «Кушать подано». Ну пусть она на филфак поступает. У нее там выбор богаче: хочет – переводчиком, хочет – синхронистом, хочет – в издательство. На худой конец преподавать пойдет… И всегда сыта, и независима, и не надо скакать по режиссерским постелям, чтобы роль получить.
Марина понимала, что на выбор дочери повлияло ее собственное увлечение театром, и испытывала чувство вины. Ведь как ни крути, но все наши проблемы, успехи, комплексы и несчастья питаются одним источником – взаимоотношениями с матерью.
Марина боялась вмешиваться. А вдруг у Алены где-нибудь что-нибудь проклюнется? Если же она решит бросить театральный институт и выберет что-то другое, пусть это будет только ее решением.
Она обрадовалась, когда увидела репортаж своей дочери, опубликованный на чужом языке: надо же было уехать к этому «коневоду», чтобы наконец понять, к чему тянется душа! Тем не менее когда Алена прислала письмо, спрашивая, стоит ли ей переводиться на факультет журналистики или доучиться на прежнем, ответила:
Алена, цени свое время. Тебе нужен диплом. А в журналистику, насколько я могу судить, приходят люди разных профессий. Тут важно умение увидеть, заметить, оригинально подать событие и образность языка. А уж на какой базе ты это сделаешь – никого не волнует. Тебя публикуют? Публикуют. Работай.
Сама она тоже работала, подчиняясь той ноше, которую взвалила на себя, спасаясь от тоски. В этой рабочей суете ей некогда было думать об угрозах, которые она услышала в свой адрес от мачехи Ипполита. А та больше и не появлялась.
Не надеясь, что всколыхнувшиеся «ненормальные родственники» позаботятся о сыне, раз в месяц Марина регулярно относила на почту ящик с продуктами для «зятя номер один». Она не знала, какая часть содержимого достается парню. Он всегда сообщал ей: «Посылку получил, спасибо».
Ей казалось, что ритм ее жизни наладился и ей теперь остается только приноровиться к нему и плыть по течению. Но ее ожидали перемены.
Они пришли с очередным письмом дочери:
Мам, привет. Напиши мне подробнее, какие витамины ты пила во время беременности, а то здешние врачи дают мне взаимоисключающие советы. Мамуля, я беременна. Скоро узнаю, мальчик или девочка. Папа говорил, что ты стала крутой бизнесвумен, но может быть, найдешь время, чтобы приехать к нам?
Алена.
Она еще спрашивает! Конечно, она найдет время, не все же Геннадию ездить в Европу. Надо все-таки и ей на новых родственников посмотреть. Марина написала ответ и стала собираться.
Глава 28. У новых родственников
Первый порыв прошел. Это раньше она могла все бросить и поехать. Теперь – нет. Ее мысль была: да, конечно, она непременно поедет, но, поостыв немного, она поняла, что уже не может вот так сразу бросить все и поехать. Каждый день нужна ее подпись на договорах, финансовых документах. Нужно открывать и за–крывать офис, нужно поддерживать внешние связи.
Она несла ответственность за людей, которые ей доверились, у нее были обязательства перед многочисленными клиентами. И она поняла, что теперь ее бизнес не может быть оставлен надолго. Она может позволить себе поехать к дочери максимум на неделю. И то для этого нужно многое сделать и подстраховаться на всевозможные экстремальные случаи.
Первым делом она заручилась обещанием Евгения Борисовича Чернина приглядывать за менеджерами и в случае каких-то организационных или финансовых за–труднений помочь разобраться Лизе и Галине.
Геннадий пообещал заглядывать к молодежи, чтобы они «не резвились в ее отсутствие и не напридумывали черт-те что».
Татьяна обещала присматривать за квартирой, цветами и котами.
Когда все инструкции были даны, написаны и оставлены, когда в тысяча первый раз она объяснила Лизе, как сдавать на сигнализацию офис, Марина отправилась в аэропорт. За прошедшую неделю сборов она так устала, что под дежурно-ласковый совет стюардессы пристегнуть ремни перед набором высоты заснула, а проснулась, когда то же самое нужно было сделать перед посадкой самолета.
…К ее удивлению, в аэропорту Будапешта в зале прибытия ее никто не ждал. Она похвалила себя за то, что позаботилась сделать роуминг, и стала названивать Алене на трубку.
– Мама, извини, ради Бога, – ответила ей дочка, – но, похоже, опаздывать к прибытию самолетов стало нашей семейной традицией. Мы меняем колесо километрах в пяти от тебя. Пожалуйста, стой, где стоишь. Мы уже скоро будем.
Минут через двадцать она их увидела: черный «мерседес» резко затормозил на стоянке, из него выскочила Аленка, следом быстрым шагом шел Янош. Оба – в джинсах, трикотажных пуловерах. «Сплошной унисекс, – вздохнув, подумала Марина. – Вся разница только в том, что у Яноша волосы до плеч, а у Алены – короткая стрижка».
Дочка очень сильно похудела, глаза стали еще больше и выразительнее. На эту пару все оборачивались – так они подходили друг другу и были красивы.
– Мамуля, как я тебе рада! – кинулась Аленка к ней на шею. Это тоже было ново. Раньше дочка была сдержаннее на выражение эмоций по отношению к ней. Янош поцеловал теще руку, подхватил у нее дорожную сумку, пошел впереди к машине, положил в багажник.
Марина почувствовала, что ребята перед тем, как приехать сюда, ссорились, – по их напряженным взглядам, по коротким репликам на венгерском, по недовольным лицам. Уж не ее ли приезд тому виной? Алена села вместе с ней в салон, предварительно сказав что-то мужу по-венгерски. Тот усмехнулся.
Они вели обычный дорожный разговор (кто где теперь работает, женился – родил, звонил – не звонил), во время которого Марина бросила взгляд на спидометр – сто двадцать километров в час. Она глазами показала Алене на цифры, та со вздохом махнула рукой:
– Ведь просила – бесполезно. Лишь бы скорость, а на лошади или на машине – все равно.
– Ты чем-то расстроена, или мне показалось? – издалека начала Марина, решив, что если дочь захочет с ней поделиться, то воспользуется брошенной репликой. Если нет – дальше разговор не пойдет.
