Пять минут спустя Рой смирно сидел на шикарной софе, усыпанной огромным количеством подушек, и осторожно осматривался.

Жилище Билли Рей было очень и очень небольшим. Гостиная плавно переходила в кухню, отдельная дверь вела в спальню, мебели немного, зато вся она была деревянная, из светлой сосновой древесины, и коврики на полу яркие, индейские, домотканые. Он такие видел только в Дакоте, в музее, а у Билли Рей они спокойно служили по назначению.

Рой страдал. Одна его часть трусливо мечтала о побеге. Другая – столь же страстно желала остаться на всю ночь. Истина по обыкновению была где-то посередине.

Вполне можно было сказать, что Рой Биллерс подавлен. Главным образом потому, что подобные ощущения он испытывал впервые. Ни одна женщина в его прошлой жизни не вызывала у него ни столь жгучего желания, ни столь большого опасения. Он мучительно мечтал остаться с Билли Рей – и боялся до смерти спугнуть ее доверие…

Она была одной из тех немногих, кого совершенно не волновали его известность и слава. Она относилась к нему, как к обычному парню, а это тоже было непривычно. И еще надо же было ему ляпнуть в ту ночь на берегу, что он не собирается принимать на себя никаких обязательств…

– Рой Биллерс, не скрипи так громко мозгами, когда думаешь. Или ты скрежетал зубами? Не бойся, больно не будет.

Она вышла из ванной, свежая и соблазнительная, как праматерь всех соблазнительниц, одетая в джинсовые шорты, вытертые добела, и клетчатую рубаху, завязанную на животе. Простая американская девушка. В руке она сжимала склянку темного стекла, в которой переливалась какая-то вязкая субстанция. Билли Рей подошла к Рою и бесцеремонно раздвинула его ноги, а сама уселась между ними, напротив, прямо на низкий журнальный столик, приготовившись, видимо, к обряду врачевания. Эта поза была настолько же двусмысленна, насколько и соблазнительна, и Рой почувствовал, что сейчас умрет от возбуждения. Чтобы отвлечься, он торопливо поинтересовался:

– Ты давно тут живешь?

– Да всю жизнь, можно сказать. Это дом дяди Фреда, тот самый, который он отдал мне. Правда, одновременно он не совсем тот же, потому что два года назад тут был приличный шторм, и все домики на побережье унесло в море.

– Ого!

– Это довольно частое явление. Наше счастье в том, что эти дома были построены на вполне законных основаниях. Те, кто строился позже, уже не имели на это разрешения от властей, а потому потеряли все, ну а нам выплачивали страховку и восстанавливали жилье за счет города. Дядя Фред, правда, подозревает, что при этом они каждый раз воровали квадратные сантиметры, но если его послушать…

– Минуточку, а сколько всего было раз?

– Два года назад – двенадцатый. Здесь часто бушуют ураганы. Ты небось живешь на холмах, туда вода никогда не поднимается.

– Хороший дом. И очень уютный.

– Он не слишком велик, но зато я каждый раз умираю от счастья, что у меня есть свое жилье. Хотя иной раз денег он требует…

Рой Биллерс заплатил за свой особняк несколько миллионов долларов и больше ни разу об этом не вспоминал. Дом обставила Марго, в половине комнат он еще толком и не побывал.

Он никогда не интересовался ценниками в магазинах, просто покупал – и все. Никогда не сводил концы с концами в своем домашнем бюджете, потому что никакого бюджета не было, просто деньги.

– Ну и чего ты ждешь? Через штаны, возможно, тоже подействует, но лучше все-таки на кожу. Снимай давай.

И он снял штаны, а эта немыслимая девица принялась втирать отчаянно воняющую полынью настойку в его колено, и эти круговые движения были настолько волнующими, соблазнительными, неприличными, волшебными, что Рой немедленно озаботился только одним: как бы не схватить Билли Рей в охапку и не продемонстрировать ей, до чего она его довела своим лечением…

– Ты совсем не скучаешь по баскетболу?

– Ты что, не поверила, когда я сказал? Абсолютно.

– Я неправильно спросила. Все-таки, когда у мужчины карьера, это совсем другое, чем у женщины. Ты был на самом верху, в разгаре славы…

– Я ее никогда не любил.

– Опять я неправильно выразилась. Не славы в смысле журналистов и фанатов, а в смысле собственного уровня. Я тут почитала про тебя, ведь ты ушел в самом расцвете сил.

– Ну… если совсем честно, то немножко, конечно, было. Главным образом из-за собственного физического состояния. Еще вчера здоровенный лось, прости за каламбур, а сегодня – еле передвигающийся на костылях калека. Потом прошло.

– А чем ты занимаешься? Как убиваешь все это долбаное свободное время? Может, не стоило совсем уходить из спорта? Стал бы тренером, рефери, еще кем-то?

– Собственно, я ими всеми и стал. Сужу матчи, тренирую команды, занимаюсь с перспективными игроками.

– С детьми?

– Ну да. А с кем же еще? Я сам играл на улице с восьми лет. В пятнадцать стал профессионалом. Таким образом, мне потребовалось семь лет на то, чтобы научиться.

– Не подумай, что я считаю это важным, но… Ты ведь выпал из своего обычного мира.

– И страшно рад этому обстоятельству. Теперь я смотрю по ночам телевизор, не заботясь о режиме. Могу спать до полудня. Есть что захочу. Пить пиво с друзьями. А баскетбол из моей жизни никуда не исчез, просто я стал им заниматься для удовольствия, а не по необходимости.

– Ты получил свободу.

– Да. Отныне я принадлежу сам себе.

– И не скучаешь.

– И не скучаю. Особенно сейчас.

Он перевел взгляд на ее ладони, лежащие на его колене. Потом наклонился и положил уже свои ладони на ее бедра. Ему давно хотелось это сделать, почувствовать под рукой теплую, гладкую кожу ее ног.

– Но я должен отплатить тебе за лечение, очаровательная мисс ведьма. Хочешь, массаж сделаю?

Она усмехнулась, не сводя с него бездонного и горячего, как сама преисподняя, взгляда.

– А откуда мне знать, что ты хорошо делаешь массаж?

– Пока не попробуешь, не узнаешь. В целях саморекламы могу сказать одно, нет, два: я спортсмен и потому знаю, как его делать правильно, а кроме этого у меня большие ладони.

С этими словами он привлек ее к себе и начал жадно целовать полураскрытые губы Билли. Она вырвалась, задыхаясь, только чтобы прошептать:

– Пытаешься уйти от разговора? Нечестно…

– Неправда… Ты разговаривай… сколько хочешь… а я… пока… буду целовать тебя всю!

Она даже и не заметила, как оказалась сидящей на нем верхом. Губы Роя вкрадчиво бродили по ее лицу, шее, плечам, и оказалось, что у клетчатой рубашки расстегнулись все пуговицы…

Билли со смехом вывернулась из его объятий и протянула ему склянку.

– Это можешь взять с собой и втирать сам два раза в день, греховодник.

– Ты жестокая, Билли Рей. Ты меня выгоняешь?

И он снова сгреб ее в охапку, целуя все нежнее и настойчивее, но сдерживаясь и не становясь грубым. Инстинктивно он понимал, что напор и натиск может только оттолкнуть Билли Рей, а этого он не хотел, видит Бог.

Его рука скользнула по напряженной спине девушки, вкрадчиво легла на упругие ягодицы, легонько подхватила, прижала… По телу Билли Рей пробежала короткая судорога.

– Очень жаль, что ты не замерзла. Я согрел бы тебя своим телом.

Они снова лежали рядом, теперь на софе, и Билли все горячее отвечала на его поцелуи, а Рой, внутренне содрогаясь от веселого ужаса, медленно скользнул пальцами по ее груди, почти полностью обнажившейся, упругой и нежной. Продолжая ласкать Билли, Рой лукаво поинтересовался:

– Я вот о чем хотел спросить: ты меня позвала действительно для того, чтобы втереть мазь, или с самого начала собиралась наброситься на меня, сорвать с меня всю одежду и уложить в свою постель?

– Ах ты…

– Ну, значит, мне просто показалось, что ты имеешь в виду дикий, необузданный секс.

Билли Рей засмеялась, откинув голову, и Рой немедленно поцеловал ее в ключицу.

– Тебе показалось. Но не скрою, что я о нем думала. О диком, необузданном сексе. Это считается?

– Проклятье. Опять холодный душ на полночи.