– Какое пунктуальное! – хмыкнула Эстель. – И наверняка знает трудовое законодательство.

– Ты говоришь так, будто это работа! – наставив на Стенли обвиняющий перст, сказала Оливия.

– А это и есть работа. Если каждый день не тренироваться, руки могут забыть, как держать кисть. Во всем должен быть порядок, даже в творчестве. Иногда, конечно, бывает, что я вскакиваю в три часа ночи и бросаюсь к мольберту. А бывает наоборот: я день-деньской торчу в своей мастерской, рисую, стараюсь, но ничего толкового не получается.

– Так почему бы не подождать, когда тебе захочется вскочить и нестись к мольберту?

– Человек – существо очень ленивое. Дай ему волю, и он вообще ничего делать не будет, – вклинилась в разговор Джулс. – Мне иногда тоже до ужаса не хочется писать. Ну так что же?

– Что? – хором спросили все.

– Я усаживаю себя за компьютер и буквально насилую свой мозг. Конечно, в этом случае я пишу гораздо медленнее, больше потом приходится править, но, с другой стороны, если бы я себя не заставляла, не было бы вообще ничего! А иногда просто чувствую зуд в кончиках пальцев, так мне хочется что-нибудь написать.

– Ты не показатель! – отмахнулась от нее Оливия.

– Это еще почему?

– Журналистика – ремесло. В журналистику идут неудавшиеся писатели. Я отказываюсь признавать тебя творческой личностью.

– Ну и подумаешь! – Джулс всерьез обиделась. Это Оливия-то, которая за всю свою жизнь не написала ни одного приличного эссе, говорит, что она не творческая личность!

– У меня то же самое, – поспешил заметить Стенли. – Джулс говорит истинную правду. Нужно работать каждый день, если ты хочешь добиться чего-то в деле, которому посвятил жизнь. И совершенно безразлично, что это: живопись, журналистика, финансовые операции или руководство ночным клубом. Ты ведь тоже не по наитию работаешь?

– Конечно же нет! – возмутилась она. – Но ведь у меня совсем не творческая работа.

– Это как посмотреть. Впрочем, не стоит продолжать этот спор: мы ведь здесь отдыхаем. А на отдыхе все мысли о работе под строжайшим табу.

– Еще один вопрос! – потребовала настойчивая Оливия. – Если ты работаешь каждый день, кроме уик-энда, как же тогда ты на десять дней уехал в этот круиз без мольберта, кистей и красок?

– Я умею рисовать не только маслом, – усмехнулся Стенли. – Большую часть моего багажа составляют альбомы и карандаши. У меня собралось несколько просто удивительных набросков. Там и все вы есть. Хотите, покажу?

Все три девушки тут же оживились и закивали.

– Обязательно, но позже. Кажется, через пять минут у нас начнется экскурсия. Я бы не хотел пропустить Чивитавеккью даже ради ваших восторженных взглядов. Так вы идете? – Стенли встал из-за стола и подал руку Джулс.

– Ну и самомнение, – тихо шепнула Оливия Эстель.

– Подожди, может быть, это не самомнение, а здравая оценка, – предположила более рассудительная и осторожная подруга.

– Еще скажи, что из Джулс может получиться второй Диккенс!

Эстель задумалась. Она посмотрела на увлеченно болтающую о чем-то со Стенли подругу и покачала головой. Кажется, нужно становиться на сторону Джулс.

– Но ведь она никогда не пробовала писать романы.

– И не попробует. Ты ведь и сама прекрасно знаешь: Джулс – довольно ленива. Пусть она и утверждает, что каждый день работает, но ведь мы-то с тобой знаем, что она усаживается за компьютер каждый день только потому, что берет себе слишком много работы.

Эстель вздохнула и кивнула.

– Да и писать садится все время в последний момент. Но ведь люди с возрастом меняются.

– Ха-ха! Если Джулс изменится, станет ответственной и предсказуемой, я съем свои лучшие туфли!

– Смотри, тебя за язык никто не тянул, – предупредила подругу Эстель.

– Не беспокойся, этого никогда не случится. Слушай, а если мы встретим Ника и Джека? Что тогда делать-то?

Эстель лишь нервно пожала плечами. Она и сама задумывалась над этим, но найти ответ не могла.

– Слушай, тебе очень нравится Ник? – вдруг спросила Оливия.

Эстель удивленно посмотрела на подругу и поняла, что от ее честного ответа может зависеть ее будущее.

– Да, очень. Я еще не встречала мужчины, с которым мне было бы так комфортно.

– И это несмотря на то, что Ник – блондин?

– Знаешь, мы с тобой уже не в том возрасте, чтобы обращать внимание в первую очередь на внешность. Нам было интересно вместе, мы много разговаривали, и ни разу речь не зашла о работе! Представляешь?

– Для тебя это показатель, – совершенно серьезно согласилась Оливия. – Я тут подумала… прости меня за ту выходку на танцплощадке. Не знаю, что на меня нашло.

Эстель улыбнулась и обняла подругу.

– Никогда бы не подумала, что решусь поссориться с тобой из-за мужчины, который даже не очень хорошо целуется! – всхлипывая, сказала Оливия.

– Ну перестань! – попросила ее Эстель. – На нас уже смотрят!

– Ну и что! Ты меня прощаешь?

– Конечно прощаю! Я на самом деле и не обижалась на тебя. Просто было очень неприятно, когда я думала, что ты намеренно соблазняешь Ника, только ради того, чтобы отомстить мне. Вообще-то это я должна просить у тебя прощения, ведь я первая нарушила наше правило.

– Глупое правило! – фыркнула Оливия. – Если вы с Ником понравились друг другу, я не имела никакого права вставать между вами.

– Тогда ты просто не могла знать, что мы понравимся друг другу.

– Эстель, прекрати, пожалуйста! – попросила Оливия. – Еще несколько таких фраз, и я начну думать, что была права.

– Все, замолкаю! – сразу же согласилась Эстель.

– Вот и отлично. Осталось только дождаться вечера…

– А разве мы не договорились с ними, что расстаемся на весь день?

– Я так и сказала: весь день. Про вечер речи не шло.

– Слушай, а если Ник решит выбрать тебя? – вдруг осенило Эстель. – Что же тогда делать?

– Ничего он меня не выберет! Кажется, я его настолько ошеломила своим поцелуем, что он теперь будет бегать от меня как черт от ладана! Во всяком случае, когда мы прогуливались по палубе после танцев, он держался в шаге от меня, а перед каютой пожал мне руку, совсем как Стенли.

Эстель рассмеялась.

– Джек был шокирован не столь сильно, но тоже целоваться со мной больше даже не пытался.

– А тебе понравилось, как Джек целуется? – поинтересовалась Оливия.

– Я вчера начала понимать, что ты имела в виду, когда говорила, что усатые мужчины плохо целуются.

– Ничего подобного, Джек отлично целуется! – возмутилась Оливия.

– И Ник хорошо целуется.

– Так, значит, вы целовались?!

– Всего один раз, на Корфу. Можно подумать, когда мы останавливались в Неаполе, вы вели философские беседы.

– А ты до сих пор ревнуешь его ко мне! – удовлетворенно заметила Оливия.

– Ничего подобного! – возмутилась Эстель. – Признавайся, ты же провела с ним весь день, вы потом еще появились такие довольные, уставшие…

– Попрошу без намеков! – обиделась Оливия. – Если тебе так уж хочется знать, Ник учил меня погружаться с аквалангом. А это занятие не позволяет целоваться и уж тем более заниматься тем, от чего люди быстро устают.

– Всего лишь погружались с аквалангом! – обрадовалась Эстель. – Честно говоря, мы с Джеком подумали бог знает что!

– А он тоже ревновал? – с замирающим сердцем спросила Оливия.

– Еще как! Видела бы ты его лицо, когда ты удалилась под ручку с Ником!

Оливия расцвела в довольной улыбке.

– Не могу дождаться вечера!

– Так хочется потанцевать? – поинтересовалась Джулс, которая отвлеклась от разговора со Стенли, чтобы узнать, о чем там шепчутся ее подруги.

– В том числе, – туманно ответила Оливия.

Они с Эстель обменялись выразительными взглядами и улыбнулись.

– Ну вот, Стенли, из-за тебя я пропустила что-то интересное… – сказала расстроенная Джулс.

После экскурсии по Чивитавеккье, обогатившей Стенли новыми впечатлениями до такой степени, что у него вновь зачесались руки творить, подруги отправили его за альбомом с карандашными набросками и зарисовками. Стенли уже успел заполнить три альбома и чувствовал, что за оставшиеся два дня круиза успеет сделать еще столько же. Ему бы только добавить в сутки еще пару часов!