И будут вежливые холодные поцелуи в щеку, но никогда, никогда в жизни златокудрое чудо не врежется в нее с разгона и не зароется чумазым лицом в белую блузку, и не будет больше того безбрежного счастья пополам со страшным горем, в которых она прожила эти четыре месяца.

Джессика застонала в голос, и Арман в тревоге посмотрел на нее.

– Что-то не так?

– Я… я…

– Детка, ты устала! Поезжайте с Арманом и малышкой, тебе надо выспаться. Господь да благословит тебя, девочка. Я жалею, что ты не моя дочь, но знаешь… как чудесно, что ты вошла в нашу жизнь! – Матильда звонко чмокнула Джессику в щеку и умчалась на очередную полечку, а Джессика продолжила ковыряться в собственной душевной ране.

Вошла в их жизни! Как вошла, так и вышла, так надо было сказать.

– Ты сильно устала?

– Это хорошая усталость. Знаешь, меня никогда в жизни столько не целовали и не обнимали, не говоря уж о комплиментах.

– Ну в детстве-то…

– Да нет… Мать… обожала Монику, а папа не слишком хорошо умел выражать свою любовь… Амели тоже здесь? Не знала.

– А как же. Праздники она не пропускает никогда. Ничего, присмотрит за мамой.

Джессика мрачно смотрела в окно, исподтишка бросая ревнивые взгляды на Амели, отплясывающую в отсветах пламени костра. Конечно, как же ей, в своем платье за два фунта, тягаться с легконогой богиней в тончайшем произведении искусства из натурального шелка?

Они отъехали не слишком далеко, как вдруг Арман резко остановил машину и вышел из нее. Удивленная Джессика высунулась в окно и окликнула его, но молодой человек не обернулся. Он сжал виски ладонями и тихонько застонал. Тогда напуганная Джессика выбралась из машины, в несколько шагов догнала его и прикоснулась к плечу.

В мгновение ока она оказалась лежащей на мягком мху, в густой траве, задохнулась от аромата вереска, выгнулась в руках Армана, словно лук в руках умелого лучника…

Он с рычанием приник к ее губам, и вся тяжесть его горячего, жадного тела прижала Джессику к земле.

– Я не могу, зеленоглазая моя! Ничего не могу с собой поделать. Когда я рядом с тобой, мне все время хочется любить тебя!

– Ты не можешь…

– Могу, еще как могу! Но только, когда ты будешь готова!

И новый поцелуй, бешеный, бесстыдный, раздирающий губы и душу.

– Оставь меня, Арман! Выпусти…

– Если бы я мог так легко это сделать!

– Я не позволю тебе…

– Джессика! Забудь ты все на свете! Раздели со мной удовольствие. Верни мне страсть. Люби меня!

– Я не…

– Просто люби, красивая! Просто не выпускай из плена…

Его руки были бесстыдными и нежными, губы мягкими и яростными, тело горячим и желанным… Джессика извивалась в его объятиях, уже не вполне твердо понимая, вырывается она, или старается прижаться к Арману потеснее…

– Пожалуйста, Арман… Не надо… против моей воли не надо…

Он застонал, а потом обжег бешеным, безумным и веселым взглядом.

– Я не причиню тебе боли. Только нежность. Ты узнаешь, что удовольствие бывает огромным, как небо.

– Арман…

И не стало ничего на свете. Исчезли звезды, луна, травы, цветы, люди, костры, песни, небо.

Исчезла Джессика Лидделл. Арман Рено исчез несомненно.

Осталось только чистое, незамутненное мыслями и сомнениями наслаждение, цунами страсти, тайфун любви, которым было, в сущности, наплевать, какое тысячелетие на дворе. Внутри того существа, которое когда-то было Джессикой, вспыхнул огонь, залил золотом вены, расплавил кости и жилы, высвободил нечто, так долго дремавшее под скучной оболочкой нетронутого тела и забушевал на губах того, кто совсем недавно назывался бароном Рено…

И два вихря, сплетясь в один, взмыли в темную глубину прошлого и будущего, разорвали завесу времени, и лица архангелов на небесах оказались так близко, что Джессика почти сразу узнала их.

Потому что у всех них было лицо Армана.

Она лежала, нагая, прекрасная, разметавшись по сырой траве, словно отблеск луны в темноте, словно слиток серебра, словно облачко, в которое превращаются на заре феи.

Арман сидел рядом, обхватив голову руками. Он был измучен, обессилен и лишен даже последнего своего прибежища – холодного душа.

Минуты – века? секунды? – назад он довел это безупречное создание до великолепного, полного и несомненного оргазма, он ласкал самую желанную женщину на свете, не имея возможности обладать ею по-настоящему. Теперь он расплачивался.

Все тело стонало, болело и вопило: «Возьми ее! Она же будет счастлива!».

Тихий голос Джессики вырвал Армана из тоскливой задумчивости.

– Это было волшебно. Прекрасно. Божественно. Арман… спасибо!

– Всегда пожалуйста…

В его голосе прозвучала такая тоска, что она вздрогнула, метнулась к нему и припала к плечу.

– Арман, я могла бы… правда, я не умею, но… я могла бы…

– Нет!

– Арман…

– Нет, я сказал! Поехали спать. Одевайся.

Она проснулась посреди ночи, потому что на нее кто-то смотрел. Быть этого не могло, умом Джессика это понимала, но кто-то невидимый все-таки пялился на нее из темноты.

Она дрожащей рукой нащупала выключатель ночника, зажгла…

…И чуть не завопила от неожиданности.

В кресле перед ее кроватью сидел Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, в строгом костюме, при галстуке, сжимая в руках розу.

Первой мыслью Джессики было: «Он сошел с ума!»

Второй – «Сейчас он меня изнасилует».

Третьей – «Скорее бы уже!».

Арман молча пересел на край постели и властно провел по ее полуобнаженной груди рукой. Джессика замерла.

– Я принял холодный душ, посчитал овец, походил по комнате и понял, чего хочу на самом деле.

– Д-да…

– Замолкни, девушка, как говорит тетушка. Во-первых, скажи мне, достаточно ли ты меня узнала, чтобы понять: я не причиню тебе боли?

– Я… уф!.. Ап-вз-з…

– Спасибо, я так и думал. Дальше. Ты убедилась, что я мог бы взять тебя в любой момент, а ты бы только просила о добавке, но я этого не сделал, не получив твоего согласия?

– Арман…

– Спасибо, достаточно. Третье. Тебе жаль, что Элли останется здесь, а ты уедешь?

Джессика не ответила, но глаза ее наполнились слезами.

– Понятно. Кстати, и она будет тосковать.

– Зачем ты рвешь мне сердце, низкий ты человек…

– Помолчи. Так вот. Короче, ты можешь остаться.

– Остаться?

– Жить здесь. С Элли… и со мной.

– Как твоя любовница?! Да я никогда в жизни не соглашусь…

– Нет, не как любовница.

– Тогда… как няня Элли?

– Няня у нас, как известно, одна, для всех времен и народов. Я не могу рисковать твоей жизнью. В лучшие годы для тетушки превратить соперницу в лягушку было делом одной минуты, сейчас управится за пять, но результат тот же.

– Перестань балагурить! Я не понимаю…

Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено поднялся во весь рост. Отряхнул костюм. Затянул узел галстука. Выпрямился. Набрал воздуха в грудь. С шумом его выпустил. Опустился на одно колено. Произнес спокойно и тихо:

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь в качестве моей жены.

Луна затопила серебром комнату, сквозняк шевельнул занавеску, примолкший было соловей выдал оглушительную руладу.

Тетушка Кло на кухне с удовлетворением глянула в сияющий медный таз, погрозила отражению пальцем, подмигнула ему и изрекла:

– В Бельтайн все цветет, все растет. Хороший праздник. После него самые красивые деточки родятся. Спокойной ночи, Клотильда!

Именно так и должна выглядеть клиническая картина белой горячки! Сидр – отличный горячительный напиток, она, Джессика Лидделл, им злоупотребила, вот теперь настала расплата.

Арман Рено в парадном костюме и с дурацким измочаленным цветком в руке не может быть настоящим, как не может быть настоящим и его немыслимое, нереальное, невообразимое предложение!

У Джессики слегка кружилась голова, но сквозь нереальность происходящего пробивалась вполне настоящая боль.