Так по крайней мере Изабелле казалось теперь. Тогда же все было иначе. Тогда говорили тела, разгоряченные, покрытые любовным потом.

Она вздрогнула, ощутив внутренний трепет при одном воспоминании о том, что происходило в полумраке его спальни. С ума сойти! Двое суток почти непрерывного секса, а желание все еще не утолено.

Я превратилась в нимфоманку, в ужасе подумала Изабелла, но тут же отмахнулась от нелепой мысли. Нет, все много хуже. Я влюбилась, призналась она себе.

Обдумала этот вывод и отвергла его.

О нет, я влюблялась и прежде. Это совсем иное. Я полюбила, полюбила мужчину, о котором ничего не знаю, и отдалась ему после получасового знакомства. Что он может обо мне думать? О господи, какой позор! Как я могла?! Как я могла?!

Она изо всех сил прикусила нижнюю губу и не выпускала, пока не ощутила вкус собственной крови. Увы, боль оказалась не столь сильной, чтобы заглушить раздирающий душу стыд.

Расплатившись с таксистом и подхватив чемодан, Изабелла, которая всего десять часов назад была счастливейшей из смертных, вбежала в свою квартиру, скинула туфли, не раздеваясь упала на кровать и разрыдалась, что было сил колотя себя кулаками по голове.

Потаскуха! Сладострастная потаскуха! Ты все испортила, все! Что он будет о тебе думать? Что он уже думает? О-о-о… Да ничего он не думает, ничего! Не льсти себя этой надеждой, жалкая, сластолюбивая дура! Он уже забыл о тебе, как об одной из тех девиц, которых снимают в баре или на углу за пятьдесят баксов… Ты вела себя, как последняя шлюха, разнузданная, бесстыжая, похотливая самка! У которой настолько горело между ног, что даже денег забыла спросить! Она стегала себя ужасными словами как хлыстом, и они оставляли на ее истерзанной душе огромные выпуклые рубцы.

О Патрик, Патрик, что ты сейчас делаешь? Зачем ты говорил мне все эти слова? Нежные, серьезные, наполняя меня надеждами и ожиданиями. Нет! Нет, это невыносимо! Я должна что-то сделать! Мне необходимо убедить его, что я не такая, не такая. Она помотала головой, размазывая по покрывалу слезы. Он знает, что я не такая. Он знает, что я была… что я ждала… Он сам сказал – судьба! Боже мой, боже, за что ты покарал меня? За что? Нет! Она вскочила, исступленно озираясь по сторонам, и снова повалилась на подушки. Нет! Что это я? Не слушай безумную, Господи! Это бред! Мне выпало величайшее счастье – я полюбила! Как я могу проклинать и себя, и Создателя?! Он дал мне то, на что я уже не надеялась. Он послал мне мужчину моей мечты. Он сделал все, что мог. Это я, только я все погубила! Как теперь объяснить Патрику, что я… Но что я могу объяснить? Что? Да, он знает, что до него я не была ни с кем, но и что из того? Какой мужчина может серьезно относиться к женщине, которая соглашается прыгнуть с ним в постель через сорок минут после того, как их представили друг другу? Даже если он знает, что был у нее первым? И как он может доверять такой? Нет! О, я хочу, мне надо поговорить с ним! Немедленно. Надо все объяснить. Это невозможно – терпеть такую пытку! О, как я могла, как могла?!

Рыдания сотрясали ее тело, мешая подняться и отыскать сумочку. А подсознание напомнило, что поиски все равно будут бессмысленными.

У меня нет его телефона! – вдруг вспомнила она, внезапно осознав колоссальный размер потери. У меня нет… Он не оставил мне своего номера!

Изабелла села, обвела спальню тупым взглядом, пытаясь припомнить последние минуты, когда они стояли у стойки регистрации, обнявшись, и шептали друг другу какие-то слова. Какие? Он обещал, что они скоро снова встретятся, что он позвонит ей сегодня же вечером, что ему необходимо завершить кое-какие дела в Голливуде и он приедет к ней…

Но он же не взял моего номера! Не спросил! И я даже не вспомнила! В полном отчаянии она снова упала на подушку, вцепившись руками в волосы.

В течение двадцати минут в квартире слышались тяжкие рыдания и стоны, потом они начали ослабевать, пока совсем не стихли.

Изабелла почти что уснула, но телефонный звонок не дал ей погрузиться в блаженное забытье.

Патрик! Это Патрик!

Она было рванулась к аппарату, но тут же все вспомнила и остановила свой порыв.

Нет, не надо! Это все равно не он! Не снимай трубку. Если это Натали, она услышит, что ты рыдала, и все выпытает. Тебе это не нужно, Изабелла Морган. Совсем.

Телефон продолжал трезвонить. Пять раз, семь, тринадцать, двадцать…

Изабелла сбилась со счету, но не сдавалась, не отвечала. Но на том конце продолжали настаивать, и, не выдержав, она вскочила.

– К черту! Я не доставлю ей такого удовольствия! – в ярости рявкнула Изабелла и вырвала шнур из розетки.

Звон прекратился. Она выдохнула и медленно сползла на пол. Посидела рядом, глядя на телефон, как на своего врага, потом кое-как поднялась, добрела до ванной и пустила воду.

Полчаса в горячей, почти что обжигающей воде, полстакана чистого, неразбавленного скотча – и она повалилась в постель, не позаботившись о том, заведен у нее будильник или нет.

Если честно, Изабелла совсем забыла, что завтра ее ожидает рабочий день. Единственное, о чем она помнила, это о том, что впереди у нее настоящий ад. Ад раскаяния, сожаления, мук и страданий. И безбрежная пропасть разлуки. И все это только по ее собственной вине.

Сеанс гипноза, проведенный Патриком Морро несколько часов назад, оказался напрасным, не помог ей пережить спокойно даже первую ночь разлуки…

Гром тамтамов нарастал с каждой минутой. Изабеллу, привязанную к столбу, окружали толпы разукрашенных дикарей, орущих что-то непонятное. Процессия барабанщиков приближалась с неумолимостью локомотива с отказавшими тормозами. Все ближе и ближе, все громче и громче.

И вот уже она начинает различать дикарские крики:

– Изабель! Изабель! Белль!

Изабелла вскочила, прижав обе руки к бешено колотящемуся сердцу.

Слава богу, это только сон!

– Изабель! Белль! Черт побери, ты жива? Белль!

Это уже наяву. И снова грохот. Но это не звук дикарского тамтама, а стук во входную дверь.

Быстрый взгляд на часы – пять сорок.

Черт возьми, что-то случилось? Что? Некогда думать. Надо скорее открывать, пока соседи не вызвали полицию. Или лучше дождаться? Нет, зовут же ее. Телеграмма! Мама?! Что-то с мамой?!

В мгновение ока Изабелла преодолела расстояние, отделявшее ее от холла, отперла замок, распахнула дверь и… оцепенела.

– Белль, ты жива! Боже, Изабель, ты жива!

Патрик сгреб ее в охапку, подхватил на руки и отнес к ближайшему дивану, на который и опустился, тяжело дыша, но не выпуская свою ношу.

– Па… Патрик… – охрипшим от волнения голосом выдавила Изабелла. – Что… что ты здесь делаешь? Как… – Она оставила безнадежную попытку сказать что-то внятное и замолчала.

Они долго сидели, прильнув друг к другу, и слушали, как стучат их сердца.

– Белль…

– Да, Патрик…

Оба шептали, словно пытаясь компенсировать учиненный ранее переполох.

– Почему ты не подходила к телефону?

– О, Патрик… – Она подняла голову, взглянула в его потемневшее от выступившей щетины и бессонной ночи лицо и тихо заплакала. – Неужели это ты звонил? Я… я думала, это моя подружка… Мне… мне не хотелось с ней разговаривать, и я отключила телефон.

– Но почему ты не проверила, она ли это? Разве ты не подумала, что мне захочется поговорить с тобой, узнать, как ты долетела, сказать тебе «спокойной ночи»?

– Но я… я вспомнила, что не дала тебе моего номера, и так расстроилась, что… – Она всхлипнула, вспомнив свое отчаяние, и теснее прижалась к любовнику.

– Бог мой, Белль, ты просто как дитя. Или разума внезапно лишилась? Если да, то, надеюсь, это от любви ко мне?

– Ч-что… ты имеешь в виду?

– Oh mon Dieu! – вскинув руки, эмоционально воскликнул Патрик. – Кто родился и вырос в этой стране? Ты или я? Ты что, не знаешь, что в Штатах практически не соблюдается тайна личной жизни, несмотря на все громогласные заявления. Здесь невозможно спрятаться. Любой, кто знает, где, кому и какой вопрос задать, в состоянии выяснить о тебе практически все. Я не хотел спрашивать у Рона, хотя и мог бы, я просто позвонил в справочную и обнаружил, что в Балтиморе всего-навсего три Изабеллы Морган. Пока ты летела, я проверил все. Две твои тезки оказались дома, так что, как видишь, больших проблем у меня не было. Проще омлета а-ля Морро.