«Дорогие друзья, дорогие атаманы и ватажки войска троянского и украинской литературы. Я счастлив, что попал наконец в ваш курень, в те заповедные места, где жил, работал, думал, писал, страдал и радовался дорогой всем нам Иван Петрович, где явился на свет достославный Эней — буйное, бессмертное его детище.
В эти светлые дни я не могу не поделиться со всем станом троянским бывалой своей радостью первых встреч с Иваном Котляревским и его Энеем. Началось это давно, в девятьсот пятом году, в далёком северном Архангельске, где жил я со своими родичами, где судьба свела меня, тогда ещё мальчишку, с политическим ссыльным — киевлянином Вороной. Он-то и научил меня балакать по-украински и петь украинские песни. От него я и услышал впервые о моторном парубке Энее, который ужасно много пил, ел, куролесил и стихи о котором звучали как прекрасная, веселящая душу музыка.
Но однажды Ворона исчез из Архангельска, высланный куда-то в другое место, и вторая встреча с Энеем произошла уже в Ленинграде в тридцать четвёртом году. Копаясь как-то в книжном развале букиниста, я наткнулся на небольшой томик стихов и, открыв его, прочёл в первой же строке книжки: «Эней був парубок моторный».
У меня дрогнуло сердце. Было так, как будто после тридцатилетней разлуки я вдруг снова встретил на улице незнакомого города старого друга. Я полетел с купленной книжкой домой и залпом проглотил первую часть блистательной «Перелицованной Энеиды» Ивана Котляревского. В совершенном восторге от неисчерпаемого богатства её красок я тут же положил себе перевести «Энеиду» на русский язык и вечером того же дня уселся за перевод. И с первой же минуты этой работы всё у меня как-то славно заладилось. Всё в этой ирои-комической «Энеиде» было сродни моей душе, и весёлые троянцы вместе со своим бесшабашным ватажком словно только и ждали встречи со мной.
Всё, что вершил Эней и его буйные троянцы, проделывалось на улыбке и с необыкновенной оживлённостью. Стих Котляревского лёгок, движлив, поточен и музыкален. Юмор его грубоват и смачен, колорит предельно ярок, и всё вместе — живая жизнь. Зевс и Венера, Эней и Дидона, Анхиз и Кумская сивилла — все они, оставаясь богами или героями, эллинами или троянцами, в то же время — истые украинцы. «Энеида» даёт широкую, полнокровную, красочную картину украинского народного быта конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века.
Я впивался в «Энеиду», как пчела в медоносный цветок, Я пил нектар строк с упоением и почти приплясывал на месте, вписывая в маленький красный блокнотик перевод первой строфы «Энеиды»:
Эней детина был проворный
И парень хоть куда казак,
На дело злой, в беде упорный,
Отчаяннейший из гуляк.
Когда спалили греки Трою,
Сравняв её навек с землёю,
Эней, не тратя лишних слов,
Собрал оставшихся троянцев,
Отпетых смуглых оборванцев,
Котомку взял и был таков.
Так начались Энеевы и мои приключения, к коим мы ещё успеем обратиться, а пока займёмся делами славного троянца. Дойдя до моря, Эней сколотил для своего воинства челны и пустился в них по неверным хлябям морским в дальний и неведомый путь, который после многих приключений привёл его к Карфагену, где встретила Энея и дала ему с его ватагой приют царица Карфагенского царства Дидона.
Бедняжка, будучи вдовой,
Одна по берегу гуляла,
Как вдруг троянцев повстречала,
Что наобум брели толпой.
Начались спросы да расспросы. Дидона, само собой разумеется, захотела узнать у троянцев:
Какой вас чёрт сюда направил?
Что за герой сюда причалил?
И что за банда с ним гуляк?
Троянцы тут забормотали,
Дидоне скопом в ноги пали,
А вставши, отвечали так:
«Народ мы, вишь ты, православный,
Но нет нам счастья в жизни сей,
Мы народились в Трое славной,
Да вот, опутал нас Эней;
Нам дали выволочку греки,
Энея самого навеки
В три шеи выгнали. Тогда
Он нас сманил оставить Трою
И в море уволок с собою;
Вот и приплыли мы сюда:
Помилуй, пани, наши души!
Не дай погибнуть молодцам;
Дай отдышаться нам на суше,
Эней спасибо скажет сам.
Ты видишь, как мы отощали,
Одёжку, лапти — всё порвали,
Кафтаны, свитки — просто срам!
Как псы, без хлебушка сидели,
От голода в кулак свистели,
Такая вышла доля нам».
Дидона горько зарыдала
И долго с белого лица
Платочком слёзы вытирала.
«Когда б, — сказала, — молодца
Энея я бы увидала,
Тогда б весёлой снова стала,
И был бы светлый праздник нам!»
Тут хлоп Эней, как сокол с лёта:
«Я здесь, коль вам того охота!»
И падает к её ногам.
Ну, естественно, на радостях по случаю такой счастливой встречи пошёл пир горой:
Все пили снова, ели снова,
Таких поищешь едоков, —
Да всё с тарелочек кленовых,
Из новых обливных горшков:
Свиную голову под хреном,
Потом лапшу на перемену,
Пришёл черёд и индюку,
За саломатой ели кашу,
Там путрю, и зубцы, и квашу,
И коржик с маком на меду.
И пили кубками сливянку,
Мёд, пиво, брагу, что могли,
И просто водку, и калганку,
Для духу можжевельник жгли,
Бандура горлицу бренчала,
Сопелка зуба задувала,
Свистела дудка невпопад;
И после скрипки заиграли,
Дивчата бойко танцевали
И чоботами били в лад.
Гулянка и празднества продолжались и на другой день, и ещё много дней, пока Зевес, спохватившись, что герой что-то уж очень сильно засиделся в Карфагене, не послал своего вестника Меркурия с приказанием Энею убираться вон из Карфагена и плыть с троянцами дальше, чтобы исполнить всё предначертанное ему богами.
Меж тем покинутая Дидона, не находя себе места, плакала и металась по своим пустым покоям. Потом в отчаянии сложила костёр и подожгла его. Потом...
Перед огнём Дидона встала,
Разделась мигом догола,
В огонь одёжку побросала
И молча на костёр легла.
Над нею пламя полыхало.
Покойница в дыму пропала,
Она разлуки не снесла,
Любви по гроб не изменила;
И тело на огне спалила,
И чёрту душу отдала.
