— По неосторожности, — сказал Майкл. — Я доложил о своих выводах епископу, он велел мне вернуться в Майкл-хауз и ничего не предпринимать. Но в моих сведениях были кое-какие пробелы, и я не смог сопротивляться искушению восполнить их. Я решил расспросить Барвелла, а потом Стейна. Они, очевидно, что-то заподозрили, и я получил записку от Стэнмора с просьбой зайти к нему. Я пошел, но обнаружил не Освальда, а его младшего брата. Я прикинулся дурачком, стал задавать простодушные вопросы и сделал вид, что убежден в реальности оксфордского заговора, но все было напрасно. Колет и Суинфорд выросли как из-под земли, и меня бросили сюда.
— Записку, — с горечью повторил Бартоломью. — Сколько раз Суинфорд с Колетом воспользовались этой уловкой? Они послали подобную записку сэру Джону и выманили его на встречу, на которой его убили, я получил записку с просьбой прийти к больной, после чего на меня напали, нам с Освальдом передали записки якобы от Эдит, чтобы убрать нас с дороги и дать возможность Суинфорду провести здесь свое собрание.
— Похоже, мы влипли в историю, — сказал Майкл. Его пухлое лицо было серьезным. — Нас убьют?
— Попытаются, — ответил Бартоломью.
Майкл слабо улыбнулся.
— Это им не поможет. Епископу известно все, что известно мне, за исключением твоей роли в этом деле и непричастности Абиньи — об этом я узнал совсем недавно.
— Может, нас спасут? — с надеждой спросил Бартоломью. — Ты сказал кому-нибудь, куда уходишь?
Майкл сокрушенно улыбнулся.
— В записке, которую якобы написал Освальд, меня просили никому не говорить о встрече.
— Но как же епископ? Неужели твое исчезновение не вызовет у него подозрений?
— Без сомнения, вызовет. Но если кто-нибудь из этой шайки не проговорится, что мы здесь, епископ вряд ли наткнется на нас по чистой случайности.
Бартоломью вспомнил хитро замаскированный вход в подземелье и согласился. Стэнмор и Ричард знали о нем, но им и в голову не придет, что Стивен воспользовался им, чтобы заточить их шурина и дядю. Вполне возможно, они не спустятся в подземные кладовые еще долгие годы.
— А ты? — спросил Майкл. — Кинрика не удивит твое неожиданное исчезновение?
— Думаю, если бы удивило, меня бы уже спасли, — сказал Бартоломью. — Он, наверное, считает, что я уехал в Питерборо, ты ведь тоже так подумал. Даже если он что-то и заподозрит, обвинит Освальда, а не Стивена.
Они некоторое время молчали, поглощенные своими мыслями. Лучина в руке Майкла затрещала и погасла.
— Я думал, ты в этом участвуешь, — отстраненно проговорил Майкл, разжигая новую щепку. — Ты разговаривал в саду с Элфритом, но не рассказал мне, что вы обсуждали. После смерти Августа ты долго торчал у него в комнате, и я решил, что ты идешь искать. Уилсон пожелал поговорить с тобой наедине на смертном одре. У тебя не было алиби на то время, когда убили Августа и Пола. И откуда мне было знать, не сам ли ты скатился с лестницы в ту ночь, чтобы ввести нас в заблуждение? Кроме того, ты рылся в моей комнате, и я застал тебя за чтением моей записки к епископу.
— К епископу! — поразился Бартоломью. Так вот кому писал Майкл. Он протянул руку и сжал локоть Майкла. — Я не рылся в твоей комнате. Записка сама упала на пол, когда я открывал дверь, чтобы найти тебя.
— В общем, — сказал Майкл, — временами я был уверен, что убийца — ты, временами колебался. Я ужасно рисковал, когда согласился не рассказывать никому, что ты читал мою записку. Пожалуй, я не смог заставить себя поверить, что ты был способен причинить зло Августу и Полу. К тому же считаю тебя хорошим врачом, и ты не ошибся бы в дозе гнусного зелья, которым опоили коммонеров. Но самое главное — сэр Джон был тебе близким другом, и у меня в голове не укладывалось, чтобы ты мог причинить ему какое-то зло.
— Когда я прочитал ту записку, то решил, что убийцей был ты, — заметил Бартоломью.
— Я? — ужаснулся Майкл. — На каком основании? Я не сделал ровным счетом ничего подозрительного!
— После первого покушения на жизнь Августа ты появился у его двери одним из первых. Элфрит, которого отравили, умер в твоей комнате. И ты в высшей степени странно вел себя над телом Августа. Ты отказался даже взглянуть на него.
— Ах, да, — сказал Майкл, пытаясь разжечь еще одну щепку. — Август.
Он печально покачал головой. Бартоломью ждал продолжения.
— Знаешь, его убили из-за печати сэра Джона. Ты знал о печати? — Бартоломью кивнул, и Майкл продолжал. — Перед смертью Август заявил, что в его комнате были черти. Помнишь? Так вот, перед тем как все это случилось, он рассказал мне, что кто-то попытается убить его. В ту ночь он долго не давал мне уснуть своими россказнями. Потом я решил, что он успокоился, и вышел на кухню перекусить. Через несколько минут он снова завопил. Я бросился на крик, и мы с тобой вдвоем высадили дверь. В комнате было полно дыма, а старик обезумел от страха. Я понял, что я не единственный, кто догадался о том, что комната Августа — единственное место, где сэр Джон мог перед смертью спрятать печать. Ты появился сразу же после меня.
Бартоломью прекрасно помнил события того вечера. Он еще удивился тогда, что Майкл успел добежать до комнаты Августа раньше него. Но если бенедиктинец совершал набег на кухню, все вставало на свои места.
— Ты предложил остаться с Августом до утра, и я понял, что ему ничего не грозит, если даже кто-то и впрямь пытался убить его, чтобы найти печать. Еще пару дней я присматривал за ним и заглянул проведать его перед праздничным обедом Уилсона в честь вступления в должность. Я был в полном ужасе, когда услышал, что во время обеда его и убили. Ведь на бедного старика уже совершили одно покушение. В общем, я никогда прежде не видел убитого человека, и, боюсь, это зрелище лишило меня присутствия духа сильнее, чем я ожидал. Я боялся смотреть на его лицо, потому что слышал, будто облик убийцы навсегда запечатлевается в глазах жертвы. Еще я слышал, будто тело жертвы начинает кровоточить в присутствии убийцы, и я боялся, что тело Августа начнет истекать кровью при мне, потому что я не сумел спасти его, хотя знал, что его жизни грозит опасность.
Он умолк и со слабой улыбкой взглянул на Бартоломью.
— Все это глупости, разумеется, и в обычных обстоятельствах я не опустился бы до подобных суеверий. Но в тот день все было как во сне: эти церемонии Уилсона, вино рекой, горожане в колледже, беспорядки, попытка братьев Оливеров оставить тебя за воротами и в довершение всего — смерть Августа. Это было уже слишком. Я был глубоко потрясен, ведь я только что видел его живым. Это объясняет мое поведение?
Бартоломью пожал плечами.
— Пожалуй, да, но обычно ты не впадаешь в панику с такой легкостью.
— Ну, было и еще кое-что, — сказал бенедиктинец. — В тот день епископ говорил со мной. Он сказал, что хочет сделать меня своим доверенным лицом в Майкл-хаузе. Он рассказал о смертях профессоров в других колледжах и добавил, что Элфрит уже шпионит на него. Он хотел, чтобы я действовал независимо от Элфрита — в этом случае, если одна ниточка разорвется, другая останется целой. Срок на размышления, согласен я или нет, он дал мне до следующего дня. Когда Август умер, я по-настоящему осознал, во что меня просят ввязаться, и, откровенно говоря, ужаснулся. Но на следующий день я переговорил с епископом и пообещал, что возьмусь за дело — ради колледжа и ради университета.
Он снова помолчал.
— С тех самых пор я действую по поручению епископа. Я пытался предупредить тебя, чтобы ты держался подальше от интриг, Мэтт. Я думал, ты не осознаешь, во что можешь вляпаться, а убийство Августа показало: все это больше не глупая игра, которую со скуки затеяли ученые с живыми умами и переизбытком досуга, а нечто куда более опасное.
Лучина затрещала и догорела, и Бартоломью не в первый уже раз осознал, как он заблуждался. Он встал и осторожно потянулся. Потом уселся и принял решение. Он начал рассказывать Майклу все, что знал и о чем догадался сам.
