— Все равно спасибо тебе за попытку, — поблагодарил он.

— Бедный Стивен, — сказал Стэнмор, поручая своего скакуна конюху. — Он был привязан к этой кобылке. Да еще и лучший его плащ увели! Думаю, придется одолжить ему один из моих, пока он не обзаведется новым.

Бартоломью медленно вернулся в дом. Стэнмор был прав. Абиньи выиграл время и уже удалился на безопасное расстояние. Если он наймет свежую лошадь, изменит маскировку и присоединится к группе путников, как это делалось обычно, вряд ли Бартоломью сможет когда-либо отыскать его следы. Лондон — огромный котел домов и людей, выслеживать там Абиньи — все равно что искать иголку в стоге сена.

Эдит положила руку ему на локоть.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Переночуй сегодня здесь, а завтра Освальд отвезет тебя в город.

Бартоломью покачал головой, пытаясь не сравнивать теплый и уютный дом сестры со своей холодной каморкой в Майкл-хаузе.

— Мне нужно вернуться к вечеру. Колет повредился умом, и мне надо многое сделать.

— Тогда выпей хотя бы подогретого вина перед уходом, — предложил Стэнмор.

Не успел Бартоломью возразить, как зять ухватил его за руку и повел по каменной лестнице в гостиную. Ричард двинулся следом. В камине ровно горел огонь, шерстяные половики, расстеленные на полу, приглушали их шаги. Внезапный порыв ветра хлопнул ставнями, и Бартоломью поежился.

— Тебе понадобится помощь в городе, — сказал Стэнмор. — Оставайся у нас на ночь, потолкуем, что нужно сделать.

Бартоломью улыбнулся этой уловке зятя. Все знали, что он перенапрягся в свой первый день на ногах. Он сам крайне неодобрительно отнесся бы к подобному поведению любого своего пациента, и Эдит была права, когда говорила, что сегодня ночью он уже ничем не сможет помочь Филиппе. Он уселся перед огнем и кочергой поворошил дрова в камине. Ричард подтащил свою скамеечку поближе, а Стэнмор опустился в большое дубовое кресло, покрытое подушками и шкурами. Некоторое время никто не произносил ни слова.

— Как в Трампингтоне обстоит дело с болезнью? — поинтересовался Бартоломью после паузы, протягивая руки к огню.

— Двадцать три умерших, — отозвался Стэнмор, — и еще двое, скорее всего, к ним добавятся. В воскресенье умер наш священник, и один из гилбертинских каноников живет здесь, пока ему не найдут замену. — Он устало покачал головой. — Что происходит, Мэтт? Священники говорят, что это кара Божья, но они сами мрут точно так же, как и те, кого они обвиняют в грехах. Врачи ничего не в силах поделать. Когда Эдит и Филиппа заболели, я послал за Грегори Колетом, поскольку ты тоже был болен. Он велел мне засунуть им в рот раскаленные щипцы, чтобы вытащить бесов. Когда я попросил его сделать это, потому что так беспокоился за Эдит, что согласился бы на что угодно, он отказался — сказал, мол, боится, что бесы могут овладеть им. Что это за медицина?

Бартоломью не сводил глаз с огня.

— Колет сошел с ума. Наверное, он повидал столько мертвых, что это его подкосило.

— Колет? — недоверчиво воскликнул Ричард. — Ну, нет! Он всегда казался таким… циничным.

— Может, именно поэтому ему и пришлось особенно тяжело, — сказал Бартоломью мрачно. — Я не могу его понять. И с чумой ничего не понимаю. Агата каждый день ходит среди зачумленных — и здорова; Фрэнсис Элтем и Анри д'Эвен заперлись в своих комнатах — и заболели. Старые и немощные цепляются за жизнь, а молодые и крепкие умирают за считаные часы. Одни выздоравливают, другие нет.

— Тогда, может быть, священники правы, — сказал Стэнмор. — Но почему они тоже умирают? Взять хоть Элфрита. Я слыхал, что он умер, а такого праведника поискать было.

— Он умер не от чумы, — сказал Бартоломью и тут же прикусил язык.

— То есть как? — удивился Стэнмор. — Майкл сказал, его унесла чума.

Бартоломью заколебался. Было бы огромным облегчением рассказать Стэнмору все, что ему известно, — о сэре Джоне, Элфрите, Августе, Поле и Монфише, о заговоре с целью ослабить Кембридж. Но были убиты люди, и, вероятно, на этом жертвы не кончатся: чума не предотвратила убийства Элфрита. Бартоломью не мог рисковать безопасностью Стэнмора из-за того, что ему захотелось поделиться с кем-то своими мыслями.

В зал вошла Эдит в сопровождении слуги с кувшином дымящегося вина. Она встала рядом с мужем, и Бартоломью укрепился в своей решимости. Нет у него права рисковать жизнью Стэнмора и счастьем Эдит. Ведь убийца уже отнял у него пятерых друзей и коллег, еще множество взяла чума, Колета — безумие, а Жиля и, возможно, Филиппу — что-то такое, чего он пока не понимал. У него остались только его родные. Он переменил тему и стал расспрашивать Стэнмора о его соображениях относительно того, как справиться с чумой в городе.

К тому времени, когда Стэнмор закончил обрисовывать свои планы очистки улиц от мертвых тел, было уже слишком поздно, чтобы даже думать о возвращении в Майкл-хауз, — как Стэнмор и рассчитывал. Ночевал Бартоломью в каминной, завернувшись в теплые толстые покрывала и наслаждаясь такой редкостной роскошью, как огонь.

На следующее утро Бартоломью проснулся заметно окрепшим. В Кембридж его отвез Стэнмор, который вызвался сообщить Стивену весть о краже его кобылы. Бартоломью спешился у церкви Святого Ботолфа и отправился проведать Колета. Ему пришлось перешагнуть через два тела, сваленных прямо у порога, где они дожидались приезда чумной телеги. Бартоломью прикрыл нос и рот краем плаща, чтобы не чувствовать запаха, и проскользнул в полутемную церковь.

Монахи все еще были там, уже другие, не те, что в прошлый раз. Они молились за избавление от чумы и служили мессы по усопшим. Колет тоже был там. Он сидел на скамье, завернувшись в одеяло, чтобы защититься от сырости и холода, и лениво поигрывал резным позолоченным львом, который висел у него на шее на длинной цепи.

— Взгляни, Мэтт, — сказал он, обращая лицо с блуждающей бессмысленной улыбкой к Бартоломью. — Разве не прелесть? Он защитит меня от чумы.

Бартоломью присел рядом и взглянул на амулет. Он видел подобные талисманы у других людей и слышал от Агаты, что какой-то мошенник торговал ими в городе, божась, что они защищают от мора.

— Он не поможет, Грегори, — сказал Бартоломью. — Нужно быстрее убирать улицы и хоронить мертвых.

Колет уставился на него, и из его рта на одеяло потекла тонкая струйка слюны.

— Мы не должны так делать. Это кара Господня, и мы не должны противиться Его воле, пытаясь уменьшить последствия.

Бартоломью ужаснулся.

— Где ты набрался таких мыслей? Не может быть, чтобы ты верил в подобные бредни.

— Но это правда, правда, — запел Колет себе под нос, раскачиваясь взад-вперед.

— В таком случае, — резко заметил Бартоломью, — что же ты цепляешься за дурацкого льва?

И тотчас же пожалел о своих словах. Колет прекратил раскачиваться и заплакал. Бартоломью крепко сжал его плечи.

— Помоги мне! Я не справлюсь в одиночку. Видел, что творится на улицах? Повсюду кучи мусора, мертвые лежат неубранными несколько дней.

Колет засопел в свое одеяло.

— Если ты останешься со мной, я дам тебе моего льва.

Бартоломью закрыл глаза и привалился к стене. Бедный Колет. Он был одним из лучших врачей в Кембридже, а теперь пускает слюни. Он приобрел широкий круг богатых пациентов, включая кое-кого из наиболее влиятельных лиц города, и преподавал в пансионе Радда. Благодаря этому он нажил себе состояние и имя его было на слуху у многих могущественных людей. Одним словом, перспективы перед ним открывались самые радужные.

Бартоломью сделал последнюю попытку.

— Идем со мной. Поможешь мне с больными.

Колет вжался в колонну, лицо исказилось от страха.

— Нет, мастер Роупер, я не могу пойти туда с вами. Я слышал, в городе чума!

Он снова принялся крутить в пальцах льва, невидящими глазами глядя на ряд коленопреклоненных монахов. Похоже, он вообще забыл о Бартоломью.

Бартоломью вернулся в Майкл-хауз. После мимолетного колебания он открыл сундук, в котором Абиньи держал свои пожитки, и принялся рыться в нем. С виду ничего не пропало; похоже, философ не собирался в спешке покидать колледж. Какое-то время Бартоломью стоял, глядя из окна на двор, и думал, с чего начать. Внутренний голос подсказывал ему бросить все и обходить таверны и пансионы в поисках Абиньи. Он с неохотой подавил это побуждение; первым делом сейчас было организовать сбор тел и уборку улиц.