– Я не собирался это делать. У меня были совершенно другие намерения, но после того, что я увидел…

– Чарльз, я понимаю, что ты чувствуешь. Нам, видимо, нужно поговорить о многом до того… до того, как мы попытаемся достигнуть какого-то взаимопонимания. Почему бы тебе не присесть? Может, позвонить, чтобы нам подали чай?

– Спасибо, я не хочу пить чай.

Чарльз присел, и после паузы попытался разговаривать более спокойным тоном.

– Надеюсь, ты себя хорошо чувствуешь? Ты хорошо выглядишь.

– Да, я и дети нормально себя чувствуем.

– Где дети? Они здесь?

– Сюзанна пошла встречать Дика после школы. Они вскоре должны вернуться, но день сегодня хороший, поэтому они могут задержаться в парке.

– А Кокс? Когда он возвращается?

– Еще не скоро. Он поехал по делу в Калверстон.

Первое ощущение шока прошло, и Кэтрин взяла себя в руки. Но пока они разговаривали, ей временами казалось, что все это сон. Это был ее муж, человек, которого она любила, отец ее детей. Каждый день в течение трех лет она молилась за его благополучное возвращение, но сейчас он сидел напротив нее, и все ей казалось сном. Она даже не слышала половины того, что он говорил. Все ей казалось нереальным. Кэтрин смотрела на него и слушала, но все проходило мимо нее.

Приехав в Америку, он прежде всего отправился в Перри-Спрингс, где сгорела его шерсть. Он привез с собой документы, комитет по торговле выплатил ему четыреста фунтов в качестве компенсации. С этой суммой он отправился морем вдоль побережья Калифорнии, а потом по суше на золотые прииски в город под названием Мозес. Там он купил себе разрешение производить раскопки.

Он сказал, что не разбогател. Никакой поразительной удачи ему не выпало. Но он работал упорно и много, стоя по колени в ледяной воде, согнувшись под жарким солнцем. Он день за днем медленно, но верно, собирал драгоценные крупицы. Иногда попадался самородок размером в желудь, как-то раз он обнаружил кусок весом в четырнадцать фунтов, но после очистки там осталось гораздо меньше. Но тем не менее, он работал как сумасшедший, пока мог что-то видеть и позволяла погода. После двух лет и четырех месяцев работы он продал свою делянку и приехал в Сан-Франциско. Там он положил в банк пятьдесят две тысячи долларов, что составило примерно десять тысяч фунтов.

– Конечно, это не состояние, но вполне достаточно, чтобы снова начать бизнес и купить дом. Я еще не решил, чем стану заниматься. Но в Штатах возможности велики для человека вроде меня, который хочет и умеет работать. Кэтрин, это удивительная страна, а Сан-Франциско – город, не имеющий себе равных в мире. Город новый и быстро растущий. Там у тебя просто захватывает дыхание.

– Ты хочешь сказать, что нам придется уехать в Америку с тобой и остаться там навсегда? – спросила его Кэтрин.

– Да, поэтому я и приехал сюда. Сначала я хотел прислать за тобой, но потом решил, что будет лучше, если я приеду сам и заберу тебя. Но почему ты так на меня смотришь? Тебе что-то не нравится в моем плане?

– Да, Чарльз, боюсь, что ты прав. Ты совершенно не учитываешь мое мнение.

– Мы же муж и жена, и я, естественно, решил, что ты во всем меня поддержишь.

– Я понимаю, что так должно быть. Но мы так долго жили вдали друг от друга, что привычка повиноваться у меня несколько ослабела. Чарльз, я не желаю ехать в Америку и не понимаю, почему ты все решил за нас. Ты удрал от нас на целых три года, а теперь требуешь, чтобы мы ехали за тридевять земель в совершенно чуждую для нас страну… В страну, где идет гражданская война…

– Война – это ерунда. На Западе она почти не чувствуется. Я вас не бросал. Я уехал, потому что больше не мог здесь жить. Глупо говорить, что я вас бросил.

– Как иначе можно объяснить, что в течение трех лет мы не знали, где ты? Мы даже не знали, собираешься ты вернуться к нам или нет?

– Конечно, я собирался вернуться! Но сначала мне нужно было снова поверить в себя и вернуть себе уважение! Кэтрин, это трудно сделать за один день, и если бы ты только знала, в каких условиях я жил и работал…

– Но мы этого не знали! – сказала Кэтрин. – Ты нам не дал знать о себе. А что было бы, если бы ты снова не стал себя уважать? Ты бы вернулся обратно или нет?

– Так вопрос не стоит.

– Это важно для меня, потому что я уверена, что ты бы не вернулся. И мы бы оставались одни – дети и я, и ждали бы известия и никогда бы не дождались его. И постоянно думали, жив ты или нет.

– Сейчас я сижу здесь в этой комнате напротив тебя, и мне все остальное кажется не важным. И еще мне кажется, что после трехлетней разлуки меня можно было бы встретить немного иначе.

– Извини, Чарльз, но после трех лет молчания мне трудно вести себя по-другому. Я все еще нахожусь в шоке, и все эти разговоры об Америке не делают наше общение более легким.

– Ты отказываешься ехать со мной?

– Я прошу, чтобы ты учитывал мои желания и соображения. И соображения детей тоже. Нам следует поговорить с ними и решить, что делать.

– Не их дело принимать участие в решении! Это касается и тебя!

– Я должна тебе напомнить, что три года я сама принимала все решения, и в результате…

– Хватит мне повторять все это! – воскликнул Чарльз. – Я сам вижу результаты!

Он начал говорить и резко размахивать руками.

– Это и есть результат твоих решений! Твое присутствие в этом доме!

Чарльз встал и зашагал по комнате, постоял у окна, потом повернулся и посмотрел на Кэтрин.

– Ясно, что за это время тебе понравилось принимать решения. И, видимо, поэтому мое возвращение не принесло тебе радости. Если выразиться еще яснее, тебе было бы лучше, если бы я вообще не возвращался.

Наступила тишина, в ней его последние слова повисли, как незаконченный аккорд. Потом открылась дверь, и в комнату вошли дети.

Они уже знали, что вернулся отец. Слуги предупредили их. Поэтому они были немного готовы к этой странной и трудной встрече. Но они были очень скованны и неловко остановились в дверях. Кэтрин встала и ввела их в комнату. Она старалась своими прикосновениями и голосом, как только могла, подбодрить их.

– Дети, как чудесно, что ваш отец вернулся! Вы, наверно, не верите своим собственным глазам, так же было и со мной, когда он вошел в комнату. Вы тоже потеряли дар речи.

– Да, – нервно сказала Сюзанна, и сделала реверанс. – Добрый день, папа.

Чарльз поцеловал дочку и пожал руку Дику. Он поразился, как сильно они выросли и повзрослели с тех пор, как он видел их в последний раз.

– Конечно, я ожидал, что вы изменитесь. Три года – это большой срок. Но я оставил двух детей, а вернулся – и передо мной почти взрослые люди.

Дети никак на это не отреагировали. Кэтрин, чтобы как-то заполнить неловкую паузу, начала всех усаживать. Но Дик и Сюзанна молчали, сидя рядышком на кушетке, и хотя они с любопытством смотрели на отца, они все равно держались от него на расстоянии.

– Ну, хватит! – недовольно вскричал Чарльз. – Неужели я стал для вас совсем чужим?

– Да, папа, – ответила Сюзанна. – Изменились не только мы. Ты тоже постарел.

– Да, я знаю. Это сделало со мной горячее солнце Калифорнии. От него люди быстро стареют, особенно те, кто работает прямо под его палящими лучами.

– Значит, ты был там? В Калифорнии? – в первый раз заговорил Дик. – Что ты там делал? Искал золото?

– Да, но если ты думаешь, что я теперь стал миллионером, боюсь, что мне придется тебя разочаровать. Но я все равно не тратил время на золотых приисках. Мне приятно сказать вам, что у меня дела теперь обстоят гораздо лучше, чем когда я покинул Англию.

– Почему ты нам не писал?

– Сначала потому, что я постоянно переезжал и путешествовал по всей Америке. Потом я ждал, когда можно будет вам сообщить хорошие новости. А уже в конце, когда прошло так много времени и я собирался домой, я решил сделать вам сюрприз.

Что-то мелькнуло в лице Дика, и Чарльз понял, что это обвинение.