Для него было облегчением побыть одному, и хотя он по-прежнему приковывал внимание, это его больше не волновало. Джинни была абсолютно права: он почувствовал себя лучше после разговора с Сидни Херном, ярость в какой-то степени очистила его мозг, вернула ему уверенность в себе, теперь он видел, как просто чувствовать презрение к другому человеку. Херн презирал его за то, что он каменщик и плохо одет, а он презирал Херна за снобизм и лицемерие. Это открытие – что каждый человек может смотреть свысока на другого – заставило его по-новому посмотреть на свою жизнь, и сознание того, что кто-то стоит выше него, уже не вызывало у него беспокойства. Он пришел по приглашению, и если Тэррэнты принимали его как друга, то какое ему дело было до Херна?
Внезапно он почувствовал уверенность в себе, как будто теперь все было возможно, ничто в мире не могло испугать его, и это ощущение пронзило удовольствием все его существо. Тут он сообразил, что к этому может иметь отношение выпитое вино. До этого вечера он никогда не пил вина. Возможно, он слегка опьянел. Он осушил бокал и улыбнулся сам себе. «Этот, – подумал он, – должен быть последним. Следующий может все испортить».
С галереи раздалась музыка, и молодежь внизу встретила ее аплодисментами. Мартин наблюдал, как все занимают места для танца следом за двумя ведущими парами: Джинни танцевала с Джорджем Уинтером, Хью с сестрой Джорджа Леони.
Потом был вальс. На этот раз партнером Джинни был Сидни Херн. Мартин наблюдал, как они кружатся в танце и ведут беседу, которую Джинни, без сомнения, находила очаровательной. Мартин обвел взглядом зал и увидел, что Кэтрин присоединилась к танцующим; ее партнером был высокий, темноволосый молодой человек, старше большинства присутствующих гостей. Ему было около двадцати пяти, но его уверенность в себе делала его даже старше. Он и Кэтрин составляли такую поразительно красивую пару, что многие провожали их глазами, но они не замечали этого.
Мартин почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу. Рядом с ним стоял Хью.
– Ты не танцуешь.
– Ты тоже.
– Мне нужен отдых. Мне следует с уважением относиться к моим бедным легким.
– Кто танцует с мисс Кэтрин?
– А, – произнес Хью, обернувшись, – это Чарльз Ярт с Хайнолт-Милл.
– Мне кажется, что я его раньше никогда не видел.
– Чарльз долго отсутствовал, он путешествовал за границей по делам отца. Но два месяца назад его отец перенес удар и Чарльз вернулся, чтобы заниматься фабрикой. Мой отец встретил его на заседании Треста и пригласил к нам. С тех пор он здесь частый гость.
Хью замолчал, наблюдая, как танцевали Кэтрин и ее партнер, которые пронеслись мимо всего в нескольких ярдах.
– Чарльз очень увлечен Кэт, как ты сам видишь, да и она очень к нему привязана. Джинни, которая думает, что знает все признаки, считает, что скоро будет помолвка. Но это пока в секрете.
– Да, конечно, – согласился Мартин и, помолчав, спросил:– Это хорошо для нее, как ты считаешь?
– С точки зрения происхождения или с точки зрения богатства?
– Нет, каков он как человек? – спросил Мартин.
– Ну, – сказал Хью, взвешивая вопрос. – Я не знаю человека, который был бы достаточно хорош для Кэт… но он кажется весьма порядочным, папа очень высокого мнения о нем.
– У него вид человека, – заметил Мартин, – которого редко мучают сомнения.
– Он определенно с самомнением. Он считает, что торговля шерстью нуждается в оживлении, он в плену модных идей. Он хочет расширить Хайнолт-Милл, поставить новое оборудование, но его отец и слышать об этом не хочет. Торговля тканями переживает упадок, мистеру Ярту приходилось бороться последние двадцать лет. Но Чарльз думает, что следует все изменить. Некоторые с ним согласны. Чарльзу хочется быть одним из тех, кто восстановит былую славу Глостершира.
– Будем надеяться, что он преуспеет, потому что от этого всем будет лучше. Но мне кажется, что эти новые ткацкие станки уже опробовались несколько лет назад, но не оправдали ожиданий.
– Да, но их усовершенствовали с тех пор.
Пока Мартин разговаривал с Хью, к ним подошел Джон Тэррэнт.
– Ну, Мартин. Я рад, что ты пришел. Надеюсь, что тебе здесь нравится?
– Спасибо, сэр. Очень.
– Почему вы не танцуете, молодые люди? Разве здесь недостаточно хорошеньких девушек?
– Здесь сколько угодно хорошеньких девушек, – ответил Хью, – но им придется подождать, папа, а летние ночи тоже молоды.
Вальс окончился; пары остановились; некоторые аплодировали, глядя на галерею, музыканты встали, поклонились и сели. Пары гуляли по залу, Джон Тэррэнт двинулся дальше, приветствуя гостей своих детей, останавливаясь, чтобы поговорить с каждым.
Солнце уже село, в зале становилось темно, но тут появился Джоб с тремя горничными. Они внесли зажженные канделябры и расставили их по всему залу на столах и полках. Когда они разносили канделябры, Мартин обратил внимание на то, что за ними очень внимательно следит Джон Тэррэнт. По его нахмуренному виду было ясно, что он чем-то недоволен. Вдруг у него вырвалось восклицание, и он кинулся через зал, потому что одна из горничных, Присси, несла два канделябра, и когда она ставила один, то сделала это так неловко, что на пол упало несколько свечей.
Мартин инстинктивно рванулся вперед, Хью тоже, но другие молодые люди, которые были ближе к месту происшествия, уже окружили горничную, взяли у нее канделябры и поставили их осторожно на стол. Она убирала свечи с пола. Тут подошел Тэррэнт. По его лицу было видно, что он в ярости, хотя говорил он, как обычно, очень сдержанно.
– Присси, в этом доме есть правило, и я думаю, оно известно, что не следует носить более, чем по одной лампе. Свечи и лампы это очень опасные вещи, и я надеюсь, что мне больше не придется об этом напоминать. – Повернувшись, он посмотрел на других горничных, которые стояли неподалеку. – Вы тоже можете это запомнить. Присси не единственная виновная. Теперь продолжайте, и благодарите Бога, что не случилось ничего худшего.
Все три горничные присели и удалились. Молодые люди улыбались, а те, которые кинулись к Присси, теперь заступались за нее. Среди них была Джинни. Заметив испорченные свечи, она сказала:
– Не сердись на нее, в этом нет никакой опасности, папа. Они упали на каменный пол. Им хотелось принести все свечи, прежде чем мы опять начнем танцевать.
– Все равно они поступили неверно. И я настаиваю, чтобы это правило не нарушалось. Эти свечи испорчены, дочка? Их следует заменить.
– Нет, эти в порядке, папа.
Джинни взяла одну из зажженных свечей, и от нее зажгла остальные так осторожно, что не упала ни одна капля воска. Тэррэнт, кивнув, отвернулся. Он пересек зал и остановился около Кэтрин, которая стояла во время происшествия рядом с Чарльзом Яртом. Хью опять повернулся к Мартину.
– Мой отец, как видишь, боится огня. Даже слишком. Возможно, это из-за несчастного случая в детской, когда нам с Джинни было по два года. Зажженная свеча стояла на полке и каким-то образом упала в мою колыбель. Вспыхнул огонь, я был обожжен. Я, конечно, ничего не помню, но я знаю, что случилось вот из-за этого. – Хью поднял свое нежное и красивое лицо и показал уродливый шрам на горле и подбородке. – Отсюда строгие правила моего отца.
– Ты мог сгореть, – сказал Мартин.
– Нет сомнения, что так бы оно и было, но проснулась Джинни. Она увидела огонь и начала кричать. Прибежала няня, и я был спасен. – Хью мягко усмехнулся и произнес, иронизируя над самим собой:– Так был спасен сын и наследник и – кто знает, что нас ждет впереди, – член парламента.
– Возможно, даже, – добавил Мартин, – будущий премьер-министр.
– О! – воскликнул Хью, глядя на Мартина ясным взглядом. – Я полагаю, что это возможно.
Вошли горничные с лампами – на этот раз каждая несла по одной – и Кэтрин, покинув Чарльза Ярта и своего отца, направилась к Энни, чтобы напомнить ей о том, что свет нужен и на галерее, для музыкантов. Затем она остановилась, и Мартин, извинившись перед Хью, воспользовался случаем и подошел к ней. Хотя он и нервничал, но решительно поклонился.
