Но национальную революцию у себя в стране делать вам самим[61]. А если оказались за бугром, в одной упряжке с нашими бойцами, то тяните эту упряжку наравне с ними как полевые агенты.

– Я понял, дружище. И рад, что мы объяснились. Но почему ты это не сказал сразу и прямо. Мы готовы рисковать, стрелять и плыть хоть до Кейптауна, – тут Патрик как-то многозначительно улыбнулся, – но чтобы нам четко поставили задачу. Пойми теперь и ты. Допустим, ты приглашаешь меня на пикник. Я прихожу на полянку, а она пристрелена снайперами врага.

Они, естественно, начинают в меня палить. А вы их тем самым вычисляете и потом уничтожаете.

Так вы скажите прямо: „Михалыч, надо выйти на эту полянку и побыть живой мишенью“. Я даже о своих шансах спрашивать не буду, выйду и спляшу под их прицелами что угодно. Да еще и х…м помашу[62].

При этих словах Патрик рассмеялся. Улыбнулся и Кузнецов. И продолжал:

– И если после таких плясок я не выживу, я вам, летя в страну Вечного Лета, даже слова упрека не брошу[63]. Надо, так надо. На войне, как на войне.

Но скажите прямо, мать вашу! Не используйте втемную! Уважайте в нас надежных соратников, а не лохов[64].

Патрик задумался.

– Отлично, что мы с тобой, наконец, поговорили. Знаешь, ваша страна представляет сейчас одну из точек, нажав на которую, можно вызвать изменение ситуации во всем мире. И Белый Интернационал это понимает. Вы нам очень важны как равноправные соратники[65], находящиеся на направлении главного удара.

Нам очень важно найти с вами взаимопонимание. И мы его находим. В том числе и сейчас. В этом разговоре. Твои замечания я считаю справедливыми. И могу пообещать, что они будут учтены.

С другой стороны я рад, что ты лучше понял, что же такое Белый Интернационал. Теперь еще раз определимся, кто есть кто.

Ты и твоя команда.

Кузнецов хотел его прервать уточнениями, но Патрик как будто поняв, что он хочет сказать, опередил его.

– Я уже понял, что твоя команда это Алексей и Виталий. Тамара вам симпатизирует, а Семен ваш временный попутчик. Скорее надежный, хотя я могу и ошибаться, но вам нисколечко ни симпатизирующий.

Итак, твоя команда это одновременно и продавцы весьма ценного товара, за который Белый Интернационал готов заплатить, и полевые агенты этого самого Интернационала, которые обеспечивают доставку этого товара, и верхушка будущего русского отдела этого Интернационала.

Так что ты одновременно и простой продавец краденного, и командир отделения охраны некой частной международной структуры, и генерал ордена, член совета директоров той же самой структуры.

– Четко, Патрик, четко. Молодец. Теперь все точки над „i“ расставлены. Теперь, как говорил наш Суворов, я знаю свой маневр.

– Должен сделать комплимент твоим ребятам. Они выше всяких похвал. Вот это бойцы! Ни одного вопроса. Спокойствие, полное доверие шефу, энтузиазм, интерес. Ради такого контингента мы и будем помогать Руси. Без таких парней Белый мир не сможет выжить.

– Спасибо на добром слове, Патрик.

И вот теперь они плыли уже по Каховскому водохранилищу. По пути отдыхая, и развлекаясь, как могли. Хотя пистолеты, после консультаций с коллегами Патрика в Киеве, решено было оставить. Более того, они из них еще и постреляли немного на каком-то стрельбище, привыкая каждый к своему стволу.

– Ценю твой энтузиазм, – ответил Патрик на реплику Кузнецова.

Между тем, левый берег немного придвинулся, и им стали видны большие обрывы из красной глины. Обрывы состояли как бы из долгой череды гладко отполированных водой глинистых колонн.

– Смотри, Патрик, какое интересное явление природы, – сказал Кузнецов.

– И все же, Михалыч, нет более красивого явления природы, чем женщина.

– Что, не прочь полюбоваться на прелести Тамары и жаждешь, чтобы она вышла сейчас позагорать рядом с нами?

– Ни в коем случае, Михалыч! Это же такой стресс, видеть такую прелесть и не обладать ей. Говорю тебе, как биолог по базовому образованию. При таких стрессах, выбросы катехоламинов превышают их выброс при электрошоке в разы.

– А что такое катехоламины?

– Долго объяснять, профессор.

– Ладно, но все равно звучит заманчиво.

– Так что пусть лучше уж ваш Семен не выпускает ее из койки. А то мы все здесь скончаемся от разрыва сердца. Кстати, мне кажется, что если бы в программу олимпиад был включен спортивный секс, наш подполковник уже мог бы претендовать на участие в этом виде спорта. В начале нашего путешествия он начинал как новичок. А теперь, судя по всему, становится мастером. Впрочем, с таким тренером.

Он многозначительно замолчал.

– Слушай Патрик, чисто ради моего просвещения, что на Западе джентльмены вот так могут обсуждать даму?

– Обиделся?

– Нет, интересуюсь.

– Отличный вопрос, Святослав. Отличный. Видишь ли, на Западе нет абсолютов. В принципе можно все, но в соответствующем месте, в соответствующее время и в соответствующей форме. Византийский абсолют создан для идиотов. Которым нельзя доверить оценку ситуации и определение что в данном случае можно, а что нельзя. Поэтому для верности лучше сразу все запретить. А если не все, то как можно больше.

– Поразительно верное понимание этой сволочной модели жизни. Ну, ничего, мы еще врежем по нему и нашей библиотекой и нашей политикой.

Рядом раздался шорох. Они разом обернулись и увидели, что размягченные полуденным солнцем и интересной беседой не заметили, как к ним подошла Тамара.

Она была ослепительно красива. Сейчас, под ярким южным солнцем ее волосы показались Кузнецову несколько более светлыми, чем казались раньше. Не светло-каштановые, а цвета слегка потемневшей меди. Ну, а фигура! Фигура ее была просто идеальной. В плавках у Кузнецова сразу возникло напряжение.

– Мальчики, хотите пари?

– Согласны, княжна.

– Сто против одного, что вы сейчас говорили о бабах.

Она легко и упруго присела рядом с ними, опершись спиной о какую то бухту истрепанных, но промытых дождями и забортной водой, просушенных солнцем канатов.

– Не испачкаешься, княжна, они могут быть грязными? – сказал Кузнецов, показывая на канаты.

– Не беспокойся, я прежде, чем примоститься здесь, посмотрела, куда сажусь. Но не уходи от ответа.

– Пари не корректно. Это очевидно, как закон всемирного тяготения. Разумеется о бабах.

– И по причине присутствия на борту только одной из них, вы перемывали косточки именно ей.

– Неужели подслушивала?

Она засмеялась.

– Нет, просто догадалась. Эх, мальчики, по уму, по нашему ведьмовскому обычаю, надо бы мне здесь всех вас обиходить. Но, извините, Семен не поймет.

– Извиняем, княжна. Хотя такое признание для нас несколько необычно.

– Вам надо еще очень много в себе пересматривать, прежде чем стать неоязычниками. Византийскую заразу надо из себя выдавливать по капле. Чехов говорил, что выдавливать надо раба. Он просто не понимал, что раб и столь обожаемый в России „раб Божий“ это одно и то же.

– Эх, мальчики, – продолжила она после небольшой паузы, – беда многих политических реформаторов в том, что они не понимают роли настоящей женщины в любом проекте. Тем более роли ведьмы.

Последнее слово она проговорила медленно, как бы прислушиваясь к себе, и резко вскочила.

Их кораблик дал гудок, потом другой.

– Тревога, мальчики, – тихо сказала она и кинулась внутрь корабля.

– Ты що, сказився! – раздался истерический голос за бортом слева по курсу.

Кузнецов и Святослав резко вскочили. Их корабль продолжал давать гудки, но не обращая на них внимания, ему наперерез шла убогая лодчонка, как будто желая их протаранить. Мужик, сидевший там ругался на южно-украинском суржике, мешая русские и украинские слова, осыпая бранью их капитана, который якобы таранил его лодку.