"Деньги", – с удовлетворением думал Липкович о них, как думают о хорошо проведенной работе или операции. – "Вот чего нам всегда хватало, так это такой разноцветной резаной бумаги"! – Липкович с наслаждением вспомнил рассказ своего знакомого американского еврея, крупного финансового воротилы, работавшего как раз в американском казначействе и тамошнем министерстве финансов. Липкович называл его про себя Дурнем, потому что он был ему страшно неприятен, абсолютно туп и жаден просто до неприличия. И чем больше у него было этой резаной бумаги, тем больше он был жаден.

"Америка. Ты в Америке никогда не был? Представь себе невзрачный одноэтажный домик. А вокруг него – сотни миллионов людей. У этих сотен миллионов людей отобрали все древние изначальные моральные устои, все их национальные, философские и религиозные основы, понятия о человеческой чести, совести, доброте и благородстве. Словом, отобрали всё то, что отличало человека от дикого зверя. И заменили всё это религией денег. Религией разноцветной резаной бумаги. Религией грязных разноцветных фантиков. И вдолбили им в голову, что деньги, деньги и только деньги являются и целью человеческой жизни, и смыслом человеческого существования, и основой земной цивилизации. И выше цели приобретения большого количества этой резаной бумаги является только цель приобретения еще большего количества этой резаной бумаги. И смыслом существования человеческого индивидуума является исключительно погоня за этими фантиками – бумажками – деньгами, накопление этих фантиков и стремление к тому, чтобы у человека было этих фантиков намного больше, чем у его соседей. И для этого необходимо, якобы, свои фантики никому не отдавать, накапливать их максимально, одновременно пытаясь отобрать эти фантики у всех иных людей, не брезгуя при этом никакими методами, и отбрасывая все светлые человеческие чувства, которые когда-то были у этих людей. И чем меньше у людей оставалось этих прежних, светлых чувств и качеств, и чем больше они усиливали свои темные и мерзкие чувства, тем больше возможностей у них появлялось для победы в гонке за большим количеством разноцветной резаной бумаги. А чем больше они накапливали этой самой резаной бумаги, тем Всеобщее Счастье казалось им всё ближе и ближе. И сотни миллионов людей со всевозрастающей скоростью бежали вокруг этого самого невзрачного одноэтажного домика, двадцать четыре часа в сутки, вырывая друг у друга эту самую резаную бумагу, оплевывая друг друга, убивая друг друга, обманывая и презирая друг друга. И мечтая почти о невозможном – приблизиться поближе к самому Денежному Божеству или даже самим стать этим самым Денежным Божеством хотя бы на мгновение.

А в это самое время в невзрачном, некрашеном, облупленном одноэтажном здании, вокруг которого и бегают все эти обезумевшие толпы народа, сидят несколько десятков нас, евреев, которые – что? Правильно. Которые и занимаются печатанием этой самой разноцветной резаной бумаги. Сидят они там не спеша, ибо им-то спешить никуда и не нужно. Ибо именно они и являются этими самыми Денежными Божествами. Ибо им совсем не нужно грызть горло друг дружке ради выгрызания у соседа еще нескольких вожделенных грязных разноцветных бумажных огрызков. Потому как себе они всегда могут напечатать этой самой резаной бумаги сколько угодно. И у них есть время и Талмуд полистать, и подумать о настоящем смысле жизни, и помечтать о собственном настоящем еврейском Счастье. И статеечку написать в газетку о мерзком антисемитизме и проклятых антисемитах среди этой безумно несущейся вокруг домика толпы, которых всё никак не становится меньше, сколько их не отстреливай. И по телевидению выступить, с призывами ежедневно увеличивать свою безумную любовь к увеличению количества разноцветной резаной бумаги у каждого индивидуума ради достижения всеобщего Счастья и познания смысла жизни. И помечтать о тех скорых временах, когда полубезумные народы станут не виртуальными рабами их, Денежных Божеств, а реальными, и станет реальностью древнее пророчество о том, что все земные народы, страны и цивилизации будут рабами иудеев, а иудеи в свою очередь будут управлять всем миром. А теперь просто задай себе короткий вопрос: "Кто мог бы выйти победителем в этой безумной гонке"? В этом вечном соревновании, искусно организованном нами, мировым еврейством? Те сотни миллионов обманутых ложным счастьем и ложным смыслом жизни людей, которых уже трудно назвать людьми, а легче назвать – двуногими, безмозглыми существами, которые уничтожают и ненавидят друг друга ради обладания разноцветной резаной бумагой? Или всё-таки – мы? Те, которые печатали эту самую разноцветную резаную бумагу в неограниченных количествах? По-моему, ответ очевиден. И задавать нужно себе еще один вопрос. Может всё-таки наш смысл, смысл настоящей человеческой жизни и еврейского существования заключается не в коллекционировании разноцветной резаной бумаги? Может смысл жизни каждого еврея в целом – в чем-то ином?"

"Будем надеяться", – продолжал размышлять Липкович, расслабившись в послеобеденном отдыхе, – "что и после времени "Ч" этой бумаги у Израиля тоже будет сколько угодно. Столько, сколько нужно для выполнения всех запланированных мероприятий по преобразованию земной истории, и по исправлению всех исторических ошибок, которые происходили с еврейским народом, и по выполнению всех целей и задач еврейского народа, изложенных во всех наших священных книгах".

Липкович вспомнил, как неделю назад он был на приеме у президента Израиля, довольно странного субъекта по фамилии Николай Злотник. Он, кстати, тоже имел российские корни. Точнее его родители когда-то жили в России. Так что он был почти земляк Евгению Липковичу.

У президента тоже отчетливо дрожали руки. И голос. Его нервное возбуждение было скорее страшным испугом и громадным внутренним напряжением перед принятием решения колоссальной важности, чем геройским бравированием. Он что-то бормотал Липковичу про врагов, про то, что врагов Израиля нужно уничтожать без жалости… – "Без жалости. Хм…" – думал при этом Липкович. – "А сам глухой, как пень, и руки дрожат, как у нашкодившего Мартовского Кота яйца… Без жалости к врагам рейха!" – Мысли были грешные и непочтительные, но он ничего не мог с собой поделать. Да и президент не мог. И при этом президент тщательно пытался убедить Липковича, что время "Ч" наступит еще нескоро, а Липкович делал вид, что верит этому, хотя прекрасно понимал, что президент отлично знает, что он этому не верит. Но от него уже ничего не зависело. Да и от президента Израиля – тоже. Время пошло, пружина уже спущена, кнопка уже нажата. Дальше всё пойдет без него. Он будет только наблюдать со стороны. Он – Евгений Липкович. Надежда Машыахха. И его опора.

"Да", – повторил про себя Липкович. – "Всё так и будет. Потому что Аннушка не только уже купила масло, но уже и пролила его".

Удача. Что это такое и с чем ее едят? Где она начинается и когда заканчивается? Как ее заполучить, войти к ней в доверие и тем более привязать ее к себе на веки вечные? Как сделать так, чтобы она, если и не шла постоянно рядом нога в ногу, но и не отходила далеко? Странные вопросы. Непонятные.

Вчера отряд отдыхал, отъедался, вспоминал мирную оседлую жизнь, мылся в озере и устраивал большую стирку, зашивал дыры в обмундировании и чистил оружие. Сегодня каждый из них выбрал занятие по душе. Большинство просто отсыпалось, кто-то решил порыбачить, кто-то поохотиться на птиц и зверей, кто-то решил побродить по окрестностям. А вот Дед, Коваль и Сергей-458-й решили сходить за грибами. Грибники они были заядлые, грибная охота для них была и развлечением и соревнованием. А данный поход за грибами был именно соревновательным. Крепко поспорили они вечером на то, кто из них победит в этой охоте, охоте за самыми желанными грибами для настоящего грибника – за белыми грибами. Решено было учитывать в данном соревновании только количество настоящих белых грибов, хотя собирать можно было все, какие нравятся и какие встретятся.