Началась перегрузка трупов и полутрупов – все сбрасывалось вместе с тряпьем в одну кучу… Стоны поднялись ужасные, люди просили пристрелить их, только не мучить. Команды рассвирепели. Одна женщина хотела взять с собой труп ребенка:

– Хоть умереть, – говорила она, – вместе с ним!

Ее закололи штыком в грудь.

Через час команде по перегрузке выдали по пол-литра водки…

Первого марта 1940 года я прибыл в Харьков и явился на прежнее место работы. После 5 дней моей работы меня вызвал начальник отделения и прочитал мне приказ по управлению НКВД Харьковской области:

«За допущенное халатное отношение к выполнению специального поручения и за допущенную мягкотелость к арестованным, чем нарушалась инструкция народного комиссара внутренних дел Украины (идя сознательно против инструкции, разрешал арестованным брать неположенную им одежду и питание сверх установленной нормы), – на первый случай – арестовать на 10 суток, с исполнением служебных обязанностей». Так закончилась моя специальная командировка в Западную Украину и Белоруссию.

Десятидневный арест оказался совсем неплохим отдыхом – для духа и плоти. В обычных условиях моей работы я иной раз совсем не попадал домой, забываясь, как говорится, на тычке, нездоровым двух-трехчасовым сном. Отбывая арест, я покидал службу ровнехонько в 10 часов вечера, чтобы отправиться на гауптвахту, тут же, по соседству, в конвойной команде. Сдав оружие и снаряжение, я преспокойно отдыхал до девяти часов утра, защищенный от всех зол и бед часовым. От возни с агентурой я был избавлен, прохождение «Краткого курса» и успеваемость моих слушателей интересовали меня куда меньше, чем последнее из сновидений.

Но эти десять суток блаженства миновали тоже, как сновидение. Едва я был освобожден, как меня уже вызвали в отдел кадров, начальник которого объявил мне о новом назначении – в контроль ПРО УРКМ[17] Харьковской области.

– Это самая подходящая для вас работа, – сказал он мне, – у вас нет достаточного опыта для работы в отделении.

– Мои права и обязанности, товарищ начальник?

– Права большие. Вы – контроль. Понимаете? Вы должны изучить паспортное дело, все приказы секретного порядка, все инструктажи. Можете затребовать все материалы. Работать будете в самом управлении милиции, при ПРО. Основное – принимать жалобы граждан, а их будет много, жалоб всяких. По жалобам вы должны будете принимать решения. Окончательное решение! – подчеркнул начальник. – К вам будут приходить освобожденные нами. Милиция им откажет, а вы можете прописать, руководствуясь приказом товарища Берии, – в виде, как бы, исключения… Но смотрите – не забудьте такого человечка, не выпустите из рук, потому что понадобиться может.

Помолчав минутку, начальник продолжал:

– Участок серьезный, ответственная работа. Не зря дело это передано непосредственно нам. Начальник ПРО, старший лейтенант милиции Дергунов, опытный работник. Заходите к нему без стеснения, пока будете изучать паспортную систему, он познакомит вас со всеми деталями. Придется вам разъезжать по паспортным столам и контролировать их основательно, потому что опытные работники откомандированы в Западную Украину и Белоруссию. Вы должны, кроме того, полностью контролировать работу ВУС[18] при отделении милиции – они теперь подчинены ПРО. В ПРО есть инструктора, попробуйте связаться с ними, но предупреждаю: не попадите под их влияние! Еще раз говорю вам: работа ответственная, малейшая оплошность, и вы очутитесь под судом – военный трибунал войск НКВД… Впрочем, сами понимаете, что это такое…

В первую очередь я начал знакомиться с низов, т. е. с начальников паспортных столов при отделениях милиции. Многие из них были даже без звания, а остальные со специальным званием «сержант милиции». Эти маленькие винтики были звеньями кандалов, налагаемых НКВД, и держали в руках население Советского Союза. Судьба приехавшего в данный населенный пункт человека решалась ими. «Захочу – пропишу, не захочу – мое дело и право», – говорили многие начальники.

Ознакомившись с распорядком работы паспортных столов, я составил план посещения их по Харьковской области. Меня интересовал прием посетителей на прописку, и я прибыл в 6-е отделение милиции, которое считалось по числу населения самым крупным в городе.

Захожу к начальнику паспортного стола, сержанту милиции Л., предъявляю документ и предлагаю продолжать работу. Начальник паспортного стола принимает посетителя.

– Что хотите, гражданин?

– Прописаться, товарищ начальник.

– Откуда приехал?

– Из села, товарищ начальник.

– Зачем?

– На работу хочу поступить, товарищ начальник.

– Договор о вербовке есть?

– Нет, товарищ начальник.

– Кто вас сюда звал?

– Да меня колхоз отпустил, товарищ начальник, ведь вы, наверное, знаете, как живут в колхозе…

– Без договора о вербовке я вам в прописке отказываю.

– Да как же быть? У меня денег нет на обратный путь.

– Это не мое дело. Я вас предупреждаю, что город вы обязаны покинуть в течение 24 часов. В случае невыезда будете отданы под суд за нарушение паспортного режима. Нам нужен, – разъясняет начальник, – организованный набор рабочей силы, нужно было ожидать вербовщика и завербоваться на сезон, а весной в колхоз. Вы приехали самотеком, понимаете? Без приглашения. Где вы остановились?

– У родственников (на такой-то улице, номер дома такой-то).

– Вот подпишите, что знаете теперь постановление Совета Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик. Постановление гласит: «За невыезд привлекается к уголовной ответственности, по статье № 80 УК УССР тюремным заключением в отдаленных местах Советского Союза – сроком до пяти лет».

– Товарищ начальник, – пытается объяснить еще раз посетитель, – вы гляньте, ведь у меня справка. Я отпущен колхозом.

– Знаем мы ваши справки. Наверно, кум председателя колхоза и за пол-литра получил. Если недовольны, можете обжаловать в 24 часа в областное управление, в отдел ПРО.

Приехавшие погостить к родственникам получали то же постановление, а возвратившиеся осужденные сразу же отправлялись за 50 километров от города, хотя их семьи и находились в городе.

В город Харьков и Харьковскую область начали прибывать люди, арестованные во времена Ежова и освобожденные согласно приказу Берии. Удивительно было то, что среди прибывших вовсе не было ни одного гражданского лица, а все – в прошлом военные из командного состава. Документы у всех были одинаковы: «освобожден в связи с прекращением дела». Берией был спущен приказ о том, что начальники паспортных столов ни в коем случае не имели права прописывать и разговаривать с данными лицами, а немедленно направлять в ПРО. Но так как все эти лица были арестованы и освобождены НКВД, то инструкторы их направляли ко мне. Мне было дано распоряжение – направлять в спецполитический отдел (СПО). Там они попадали под специальную вербовку. Некоторые из них соглашались вернуться к прежнему месту службы, а некоторые отказывались. В беседе с одним бывшим командиром дивизии я задал вопрос:

– А почему вы не хотите вернуться к прежней службе?

Он посмотрел на меня и ответил:

– Довольно и того, что посидел ни за что два года, теперь предпочитаю подметать улицы, а с дворников спроса меньше.

Все эти лица состояли на учете в управлении НКВД и, рано или поздно, всех их заставили вернуться в армию. Они были направлены в части, комплектуемые для захвата Литвы, Латвии, Эстонии.

Это были люди всех возрастов, но главным образом от 30 и до 55 лет. Выглядели они ужасно: истощенные, почерневшие, головы их были седы, а ввалившиеся глаза смотрели безразлично и пусто. От ответов на вопросы о том, как жилось в ссылке и как все с ними случилось, они уклонялись. Они дали подписку о неразглашении.