– Сюда нельзя, выйдите!

Начальник прошел и сел на стол оперуполномоченного, а я стоял у порога, не зная, что делать. Со мной рядом стоял оперуполномоченный.

– Ну, продолжайте! – сказал начальник.

Помоперуполномоченного, очевидно, поняв, что мы какое-то начальство, бросил ей платье и буркнул: «Одевайся!» Сам, обращаясь к начальнику, начал сыпать: «Вот проклятые спекулянты, жизни не дают, всю ночь стоят, а как только утром откроют магазин, они первые и разбирают всю мануфактуру, а через них и не достается другим».

– Да я же за хлебом стояла, товарищ начальник, – со слезами проговорила женщина.

– Молчать! Тебя не спрашивають, – крикнул помоперуполномоченного. – Знаем мы вас, проклятые спекулянты!

– Отпустите женщину, – сказал начальник.

Оперуполномоченный отвел ее в дежурную комнату и вернулся назад.

– Это по вашему приказанию производился обыск? – обратился начальник к оперуполномоченному.

– Нет, товарищ младший лейтенант государственной безопасности.

– А кто же дал такое распоряжение?

– Вообще дано распоряжение начальником отделения, что средний командный состав может обыскивать всех. Вот даже мне выдали штрафную книжку квитанций.

Когда оперуполномоченный назвал начальника по званию, помоперуполномоченного вытаращил глаза и принял стойку «смирно».

– Где ваш начальник? – обратился начальник к опер-уполномоченному.

– На территории. (Это значит – делает обход).

– Ведите нас по всем местам, где у вас собираются, да смотрите, не вздумайте обмануть. Я территорию знаю.

В дежурной комнате ни звука.

– Скажите дежурному, что вы пошли немного рассеяться со своими знакомыми.

Мы вышли из отделения. Начальник повернулся ко мне и говорит:

– Вы, товарищ Бражнев, пойдете с помоперуполномоченного, а я пойду с оперуполномоченным. Да смотрите! Если заметите за помоперуполномоченного, что он передал кому-либо о нашем пребывании здесь, запишите.

– Попробуем, товарищ начальник. Ведите меня в самые отдаленные точки, товарищ помоперуполномоченного.

– Есть, товарищ начальник, – отвечает он, не спрашивая даже, кто я.

Мы прошли к самой отдаленной точке – хлебному магазину.

– Удивительно! – подумал я. – Ни одного человека…

У магазина стояли два милиционера.

– Где же очередь? – обратился я к милиционеру.

– Она не здесь. Она вон там, под мостом.

Мы отправились к очереди. Действительно, метрах в пятистах от магазина, под железнодорожным мостом, стояла кто во что одетая двухтысячная толпа. Люди жались друг к другу от холода.

«Да, не ахти как приятно! На таком морозе стоять спекулянта не заставишь», – промелькнуло у меня в голове.

– Скажите, пожалуйста, сейчас 2 часа 30 минут ночи, хлебный магазин откроется в 8 часов утра. Зачем же вы мучите себя и милицию? Лучше было бы прийти – ну хотя бы в 7 часов утра и стать у магазина, а не тут.

– А кто вы будете? – спросил кто-то.

Я подумал и ответил:

– Из области.

– Да, гражданин начальник, вы сядете и уедете, а нам потом от них жизни не будет, – послышался тот же голос.

– От кого – от них?

– Да что вы не знаете? От милиции.

Я повернулся к помоперуполномоченного и попросил его отойти.

– Меня интересует один вопрос, и прошу вас ответить на него честно: очереди из-за того, что недостаток хлеба, или, может быть, действительно из-за того, что спекулянты разбирают, а вам не достается?..

– Прежде всего, хлеба маловато. Моя семья состоит из шести душ. Муж работает на производстве, рабочий. Старший сын мобилизован в Финляндию, а младшие ребята, от 6 до 14 лет, дома. Я день и ночь в очередях стою. В одни руки хлеба дают один килограмм. Если бы я могла получать этот килограмм каждый день, то еще было бы полбеды, а беда-то в том, что килограмм хлеба я могу получить только на третий день, а иногда и на четвертый. При хорошем распределении и порядках мы бы могли получать через день, а при таких порядках, наверно, скоро будем получать на пятый день.

– Какая же, по-вашему, причина?

– А вот разбирайте. Мы стоим за полкилометра от магазина. Перед открытием магазина приходит целая орава: милиция, актив райсовета, горсовета, бригадмиловцы, разные активисты. Их становится почти что столько, сколько и нас. Милиция перегораживает нам дорогу, а активисты водят нас отсюда, как скотину, под охраной, по десять человек, в магазин. К магазину вообще подступа нет. Когда мы заходим в магазин – нас десяток, а там уже двадцать. Откуда?.. Милиция тут же подходит, хватает за ворот и в милицию, а там нашего брата не спрашивают, выслушать не хотят. А сколько оскорблений получаешь! Потом начинают обыскивать. Простите, лазают везде. Ищут денег на уплату штрафа – 100 рубликов… Обжаловать никуда нельзя, нигде жалоб не принимают. Идешь домой со слезами, да еще на 100 рублей оштрафованная. А дети этого не признают. Им дай, что поесть. Дай Бог, если третья часть из нас получит сегодня, а остальные стоят на завтра. Так и стоим круглыми сутками. Хлеб разбирает милиция и их прихлебатели. Им дают не кило, а буханку (2,5-3 кило). Мы, говорят, блюстители порядка. Таких бы блюстителей на фронт. Наши кровь проливают, а эти спекулируют, а вину взваливают на нас.

Помолчав, моя собеседница заканчивает:

– А что можно сказать о спекуляции? Скажите, пожалуйста, можем ли мы взять хоть один метр мануфактуры по нормальным ценам? Нет[15]. Когда привозится мануфактура или готовая обувь, мы не знаем, а милиция знает и, конечно, передает своим. Мы стоим от магазина также за полкилометра, и нас водят, как на водопой. Можем ли мы видеть, что делается в магазине? Нет. Придут первые десять, кое-что возьмут, да и все. А потом объявляют: мануфактура продана. Кто разобрал? Конечно, они со своим активом, – все эти «блюстители». Что вам еще не ясно, товарищ?

Второго февраля 1940 года меня вызвал начальник районного отделения НКВД города Харькова, младший лейтенант Савицкий, и повел со мной разговор на тему агентурно-осведомительная сеть. После небольшой беседы он встал и начал расхаживать по кабинету, держа папиросу во рту. Я с недоумением смотрю на него. Вдруг он подходит ко мне, ударяет по плечу и говорит:

– Теперь мы поговорим на основную нашу тему. На наше отделение дана разверстка: выделить одного человека из оперативного состава для отправки в специальную командировку в Западную Украину. На основании приказа товарища Берии и решения товарища Сталина мы должны провести чистку в Западной Украине и Белоруссии от враждебного нам элемента. Поляки за 30 лет своего господства навязали нашим братьям по классу, украинцам и белорусам, свою культуру, обычаи и многое другое, что социалистическому строю неподходяще. Большая часть населения недовольна советской властью, поэтому мы должны смирить их и заставить полюбить нас и наши законы. Я думаю, что вы от выполнения такой почетной задачи не откажетесь. Кроме того, вы – молодой работник, недавно окончивший школу государственной безопасности, на практической работе были очень мало и подкрепить теорию практикой для вас необходимо. Я решил командировать вас.

Возражать против такой «почетной» задачи было невозможно в наших условиях, следовательно – пришлось «согласиться». Правда, в Западную Украину и Белоруссию мне хотелось поехать не на выполнение «почетной» задачи, а посмотреть на «замученных» братьев и сестер, «освобожденных» от польского ига. У нас говорили, что братья и сестры Западной Украины и Белоруссии никак не похожи на нас. Они замучены поляками, истощены, ходят оборванные, небритые, грязные, ну, в полном смысле – рабы прежних времен. Живут они в землянках, платили непосильные налоги и только благодаря великому Сталину – увидели жизнь. Они живут под солнцем сталинской конституции, самой демократической в мире.