Проклятье!

Как будто мало всех бед, связанных с ее похищением, теперь приходится сражаться с голосом собственного сердца – смятением чувств и крайним волнением. Часы шли за часами, а он по-прежнему стоял перед ее мысленным взором, его хищные глаза жадно вглядывались в нее, проникая все глубже и глубже, как будто пытались выведать какую-то тайну.

Она была…

Дэлия поспешно отогнала от себя эту мысль.

Этого она не вынесет. Только не те желания, которые он пробуждал в ней. Они слишком порочны, чтобы даже думать об этом. Может быть, с надеждой решила Дэлия, если она выберется из этого проклятого места и очутится далеко отсюда, тогда старая поговорка «С глаз долой – из сердца вон» еще раз докажет свою правоту и ей удастся вычеркнуть его из памяти. Не мог же он в самом деле пробраться так глубоко внутрь нее, что навсегда останется в душе?!

А может быть, именно это и произошло?

Наконец перед самым рассветом она забылась неглубоким, тревожным сном. И, конечно, во сне видела его – кого же еще? Он держал ее в плену своих рук, крепко сжимая в стальных объятиях, и эти объятия были такими реальными и живыми, что она чувствовала жар его тела и слышала быстрое биение его сердца.

Он был горячим, и твердым, и восхитительно влажным…

Дэлия проснулась в холодном поту. В висках стучало, сердце билось как бешеное. Она была в смятении, вся дрожала, стыд и горькая ненависть к самой себе переполняли ее. Сон показался ей слишком реальным; у нее было такое чувство, как будто ее вываляли в грязи, унизили, изнасиловали. Как могло такое даже присниться?

Но почему же тогда, хитро нашептывал внутренний голос, она так сильно его ненавидит и в ее сердце горит это предательское пламя желания?

Дэлия провела рукой по волосам. Почему именно он? Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! Почему именно он?

Она с трудом села, и в эту минуту действительно пришла в ужас от самой себя. Сон был таким реальным, полным такой страсти, что она физически отреагировала на него: внутренние поверхности ее бедер были липкими.

Она потянулась рукой вниз, ощутив сочившуюся между ног влагу, и на мгновение окаменела от ужаса. Затем пулей выпрыгнула из постели и как безумная огляделась по сторонам. Первым, что попалось ей под руку, была тяжелая хрустальная сигаретница.

Пульс яростно бился. Кровь стучала в висках.

Придя в ярость от страшного разочарования и испытывая потребность причинить кому-нибудь боль – ему… чему угодно, – она нацелилась сигаретницей в одно из двух бесценных венецианских зеркал, холодно мерцающих на обитой розовой замшей стене.

И со всей силой швырнула ее.

В ту же секунду испещренное крапинками антикварное зеркало покрылось паутиной трещин, угол барочной рамы отломился и медленно и беззвучно упал на ковер.

Затем, впервые с тех пор как ее похитили, она рухнула на колени и, склонив к ковру голову, как будто умоляя о чем-то, разразилась слезами…

Пятнадцать часов спустя принадлежащий Наджибу «Боинг-727» совершил посадку в 375 милях к северу от Эр-Рияда.

Приближающаяся пресс-конференция страшила их всех, но для Тамары превратилась в настоящий кошмар. Она знала, что, благодаря той известности, которой пользовалась Дэлия, пресс-конференция и в ее отсутствие станет событием мирового значения. Дэни сказал Тамаре, что ей необязательно там быть, но она с ним не согласилась.

– Я – мать Дэлии, – решительно заявила она. – Я обязана там быть. Ты это знаешь не хуже меня. – И прочла облегчение в глазах Дэни, сразу поняв его причину. Для того чтобы добиться нужного им размаха освещения в прессе, она, давно покинувшая экран платиновая блондинка – кассовая звезда тридцатых годов – должна была сыграть роль приманки, которой будут размахивать перед носом прессы.

Тамара понимала, что событие это станет мечтой каждого журналиста, так как обладало всеми составляющими, необходимыми для увеличения тиража и заполнения эфирного времени: здесь были и преступление, и тайна, и сразу две знаменитые кинозвезды, одна из которых до сего дня жила жизнью затворницы. Начиная с сегодняшнего дня и еще в течение долгого времени, после того как с похищением будет покончено, средства массовой информации будут разрабатывать эту тему, всеми силами поддерживая ее огонь, пока не угаснет последний уголек. Не надо было обладать богатым воображением, чтобы представить себе сенсационные заголовки, с которыми выйдут вечерние газеты:

«ПОХИЩЕНИЕ ИЗВЕСТНОЙ КИНОЗВЕЗДЫ».

«КИНОЗВЕЗДА ПРЕДСТАНЕТ ПЕРЕД ОБЪЕКТИВОМ ПОСЛЕ СОРОКА ЛЕТ ЗАТВОРНИЧЕСТВА».

«ВНУЧКА ИЗРАИЛЬСКОГО ГЕРОЯ ПРОПАЛА БЕССЛЕДНО».

«ЗНАМЕНИТАЯ СЕМЬЯ ПРЕБЫВАЕТ В СОСТОЯНИИ ШОКА».

Справиться со всей этой известностью будет нелегко, но для Тамары самым трудным было поделиться личным, узкосемейным горем с публикой. После своего ухода из Голливуда она отчаянно пыталась окружить себя и свою семью непроницаемой стеной, но теперь все оборонительные заграждения рухнут под натиском журналистов, которые станут осаждать друзей, соседей, знакомых, партнеров Дэлии и ее самой, и многих давно забытых людей, которые выползут на свет, чтобы дать интервью. В их частной жизни не останется ни одного нетронутого уголка.

Назначенная на одиннадцать часов утра пресс-конференция должна была состояться на улице перед многоквартирным домом на отгороженной автостоянке. К половине восьмого, когда Тамара в первый раз вышла на балкон с чашкой кофе, она с ужасом обнаружила, что представители прессы уже начали собираться, как стая голодных стервятников, а начиная с восьми часов число микрофонов, устанавливаемых снаружи, все росло и росло. Три полицейских и агент из Шин Бет сдерживали натиск репортеров, пытавшихся прорваться в дом, но троим все же удалось войти внутрь, выдав себя за жильцов. В конце концов все четыре входа в здание были блокированы полицией.

К девяти часам фургоны и легковые автомобили, принадлежащие различным редакциям средств массовой информации, выстроились в два ряда вдоль всей улицы Хаяркон, и с каждой минутой число их стремительно возрастало. Но и это было еще не все: уличные торговцы, привлеченные возможностью быстрой наживы, расставляли где только можно свои тележки.

Все это сильно смахивало на праздничный карнавал. Не хватало только оркестра. К этому времени Тамара уже смирилась с тем, что ее ожидало, понимая, что скоро сюда стекутся толпы любопытных прохожих и жителей окрестных домов и тогда толпа примет невообразимые размеры.

Тамара, сцепив перед собой руки и мрачно опустив голову, ходила взад-вперед по длинной гостиной, которую они переделали четыре года назад, купив соседнюю квартиру и сломав перегородки, вновь и вновь повторяя один и тот же маршрут: от соснового стола, над которым висел ее обожаемый Матисс, до ниши в дальнем конце комнаты, заставленной книжными полками.

Мысли о Дэлии не покидали ее ни на минуту. Хотя она всегда говорила, что любит Ари не меньше, в глубине души знала, что это не так. Дэлия была ее любимицей. Как сильно она ни любила Ари, он был больше похож на Дэни. Но Дэлия унаследовала ту опасную искру независимости, которая некогда была ее собственной отличительной чертой; она ушла в большой мир, готовая, если надо, штурмом взять его, точно так же, как когда-то поступила сама Тамара. Огонь, некогда горевший в ней, теперь горел в Дэлии. Тамара всегда стремилась защитить детей от страшных сторон жизни. Каким тщетным оказалось это желание! Доказательством тому были судьбы Азы и Дэлии. Только в сказках желания сбываются, а реальная жизнь имеет очень мало общего со сказкой.

К ней подошел Дэни, и она, приподнявшись на цыпочки, скользнула в его объятия.

– Не надо смотреть так испуганно, – нежно сказал он.

Тамара подняла на него широко раскрытые глаза и кивнула в сторону окна.

– Дэни, там внизу настоящий цирк, – дрожащим голосом промолвила она.

– Они пришли только для того, чтобы помочь.

– Ты думаешь? – В голосе ее слышались истерические нотки.