Слегка отдышавшись, она осторожно выглянула за угол в ту сторону, откуда пришла. Жалеть о том, что она это сделала, было поздно.

Темные фигуры в длинной одежде метались в каком-то исступленном танце. Оранжевые отблески пламени сверкали на клинках ножей. Нападавшие бросились вперед, послышались крики «Аллах Акбар!». С крыши горящего дома застрочил пулемет, и первый ряд атакующих упал как подкошенный. Арабы с криками валились на землю, взметая в воздух винтовки.

С какой-то мрачной завороженностью Тамара смотрела, как одна из фигур вскочила на ноги и грациозно вскинула руку, как бы вбрасывая мяч в игру. Она инстинктивно откинула голову и прижалась к стене. Земля содрогнулась, и в мгновение ока ночь, казалось, взорвалась. Пулеметная очередь резко оборвалась. В ушах Тамары звенело.

Она снова выглянула за угол. Арабы брали верх. Теперь они были ближе. Намного ближе. И вдруг прямо у них перед носом выскочили люди. Вспыхивали и грохотали ружейные выстрелы. Один из арабов вскрикнул и, прежде чем упасть вниз лицом, повалился на колени, держась руками за живот. Теперь арабы и евреи бились лицом к лицу. Штыки кололи, ружейные приклады превратились в дубинки.

Ей надо добраться до центра кибуца. Оказаться в безопасности.

Пригнувшись, Тамара стала зигзагами перебегать от дома к дому, стараясь держаться ближе к стенам. Она проклинала свой живот. Он замедлял ее передвижение. Не будь его, она могла бы ползти так же быстро, как мальчики.

И вдруг из-за угла соседнего дома выскочил араб, его карабин был направлен прямо на нее.

Тамара застыла как вкопанная, и время остановилось. Затем мир вокруг нее задвигался вдвое медленнее. Как ни странно, страха она не испытывала, а только одно удивление. Она видела фанатичные глаза, в которых горела ненависть; чувствовала, как он прицеливается и нажимает на спуск. Даже прозвучавший выстрел, казалось, не сразу достиг цели.

Тут к ней опрометью подбежал Дэни, и все вновь закрутилось с привычной скоростью.

– Тамара! – выкрикнул он, одновременно сделав прыжок, чтобы схватить ее и оттащить в безопасное место, и выстрелом из карабина свалив араба.

Но прежде араб успел выстрелить, и Дэни опоздал.

Рот Тамары раскрылся, глаза расширились, а в животе что-то взорвалось. Она почувствовала, что ее, словно мощным порывом ветра, откинуло назад. Она начала медленно оседать и наконец повалилась на спину, затем попыталась сесть, но снова рухнула на землю с распростертыми, как у распятой, руками.

Забыв обо всем, Дэни перепрыгнул разделявшие их шесть футов.

Тамара хотела было поднять голову, но тщетно. Тогда она в замешательстве посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Дэни, – пробормотала она, – что случилось?

– Тебя ранили, дорогая. Ш-ш-ш-ш… – Его голос показался ей приглушенным, как будто в ушах у нее была вата.

– Ребенок, – невнятно прошептала Тамара и, подняв руку, с такой силой схватила Дэни за рубашку, что он едва не задохнулся. – Наш ребенок! – На глазах у нее выступили слезы. – Ре-бе-е-е-нок… – Ее рука отпустила воротник и упала. Она замерла.

Стояла безлунная ночь, и это было им на руку – свет луны мог их выдать.

Сейчас, когда приближался назначенный час, мужчины начали готовить оружие. Весь день они спали, укрывшись в тени гор, которые впитывали жар солнца и поглощали раскаленный воздух. Потом, когда температура резко упала и стало холодно, они терпеливо прождали почти до самого утра. Над пустыней нависла напряженная, жутковатая тишина.

В оазисе было не так тихо, но тревога ощущалась и там: над головой терлись друг о друга листья финиковых пальм; внизу неспокойно ворочалось во сне стадо коз, да время от времени рычала, принюхиваясь, собака. Три раза под покровом ночи Дэни бесшумно ускользал от своих, чтобы произвести рекогносцировку оазиса; в последний раз, час назад, он незаметно прокрался почти в самый его центр. То, что он там увидел, не обрадовало, но немного успокоило его. На страже стояли трое мужчин; двое спали, а третий беззаботно курил.

Дэни удовлетворенно кивнул: они явно не ждут ответного удара, в противном случае часовые на стали бы так себя вести.

Растворившись в темноте, он вернулся к своим бойцам.

– Подождем, пока не кончится утренняя молитва, – спокойно сказал он с терпением настоящего охотника.

Мужчины поняли. Они будут ждать до рассвета, когда муэдзин созовет правоверных мусульман на утреннюю молитву. Дэни был ожесточен, и в его сердце не было жалости, так же, как не было ее и в сердцах арабов. Атака начнется после того, как будут произнесены молитвы: людям из Аль-Найяфа пригодится эта возможность примириться с Богом.

Когда заря осветила на востоке небо, Дэни собрал вокруг себя мужчин.

– Око за око, – мрачно сказал он. – Один сожженный дом, трое убитых и шестеро раненых. Ни больше, ни меньше. – Он взглянул на Шмарию.

– Да будет так, – молвил тот.

Они бесшумно разошлись в разные стороны, окружая оазис и занимая выбранные заранее позиции. И, затаившись там, стали молча ждать, пока проснется оазис. Наконец одна за другой открылись двери, оттуда начали выходить люди, принимаясь за обычные утренние дела. Женщины несли кувшины с водой. Из труб заструился дым. Затем муэдзин взобрался по ступеням на минарет крошечной каменной мечети и призвал правоверных на утреннюю молитву. Эхо монотонно разнесло его распевную речь. Все, включая часовых, оставили свои дела, почистились – как требует ритуал – и повернулись на юго-восток в сторону Мекки. Затем опустились на колени и вознесли молитву. В Аль-Найяфе все было спокойно. Все было хорошо.

Двенадцать бойцов из Эйн Шмона дважды перепроверили свое оружие. Дэни выглянул из-за скалы, готовясь произвести первый выстрел – сигнал для атаки, которая начнется спустя двадцать секунд. Мойше Караван, чья позиция была ближе всех к домам, перелил бензин из канистры в бутылку, заткнул горлышко смоченной в бензине тряпкой и держал наготове спички. Завидев Наймуддина, Шмария почувствовал, как волна вины и тревоги пробежала по нему, и склонил голову в безмолвной молитве. Он был рад, что Дэни решил дождаться окончания утренней молитвы. Семьи тех, кому будет суждено погибнуть, смогут, по крайней мере, утешить себя тем, что их возлюбленные попали в рай.

Молитва кончилась, и обитатели Аль-Найяфа вернулись к своим повседневным делам, пребывая в счастливом неведении в отношении готовящегося нападения. Трое часовых, собравшись вместе, курили и болтали, повесив на плечи винтовки, не зная, что представляют собой удобную мишень.

– Они помолились, – сквозь зубы сказал сам себе Дэни. – Сейчас посмотрим, готовы ли они умереть. – Он выстрелил в воздух, чтобы предупредить женщин и детей о необходимости спрятаться, затем сосчитал до двадцати. Крики ужаса сотрясли тишину, матери хватали своих детей и в панике разбегались, мужчины метнулись в дома за оружием. Захваченные врасплох, трое часовых открыли наугад пальбу, по-прежнему продолжая безрассудно стоять тесной группой. В одно мгновение они были убиты наповал. Дэни удовлетворенно кивнул сам себе. Все шло именно так, как он задумал: убитые часовые послужат отмщением за убитых в Эйн Шмона; оставалось поджечь один дом и ранить четверых.

Он прикрыл Мойше в то время, как его друг стремительно рванул вперед, держа в руках горящую бутылку. Мойше взял на заметку дом, куда не вбежали ни одна женщина и ни один ребенок, и, домчавшись до него, швырнул бутылку внутрь. Взрыв последовал мгновенно. Оранжевый огненный шар выбил дверь, и дом превратился в кромешный ад.

Прикрывая Мойше, Дэни простреливал пространство вокруг с целью ранить, но не убить. Крики и вопли женщин и детей были криками ужаса, а не боли, в этом Дэни был уверен. Он дал своим людям совершенно четкие указания: не стрелять в женщин и детей.

К этому времени мужчины Аль-Найяфа успели схватиться за оружие и открыть ответный огонь: вспышки выстрелов возникали то тут, то там. Мойше вскрикнул, когда пуля настигла его, но рана оказалась царапиной, и он, пригнувшись, бросился в безопасное место.