«Будем знать», — рассеянно тогда сказал Роман сам себе и заглянул на страницу автора — что же пишет олицетворяющий себя с гномом, управляющим доставкой жизни?

На странице оказались два небольших романа и с десяток мелких повестушек — все без исключения помесь легкой мистики с ужасами, и Савицкий сам не заметил, как прочитал один из романов до конца, хотя этот жанр терпеть не мог, а, прочитав, выкурил несколько сигарет подряд, глядя в рассветное окно невидящими глазами и спрашивая себя, зачем он вообще читал эту мерзость? Но ответа так и не нашел, а в течение последующих нескольких дней прочитал все остальное, пытаясь понять человека, который все это написал, но так и не понял. Он даже не понял, мужчина это или женщина. Возможно даже под псевдонимом «Ивалди» скрывались соавторы — довольно часто изложение действия было сумбурным, словно книгу писали несколько человек, азартно отпихивая друг друга от клавиатуры.

А вероятней всего, Ивалди просто был сумасшедшим, и Романа удивляло, что среди многих комментариев, в которых было откровенное отвращение и пожелание «бросить засорять самиздат всякой фигней» попадалось и немало лестных, а некоторые даже выражали беспредельное восхищение, особенно некие Блэки, Самец, Валесса и Vova. Савицкий не понимал, чем тут можно восхищаться.

Книги были темными, мрачными и в то же время удивительно яркими и живыми, может, именно поэтому от них было так трудно оторваться. Сюжет изобиловал банальностями, кровь лилась широким потоком, а главные герои, все без исключения, были бездушными мерзавцами, к концу произведения становившимися чуть ли не демонами в человеческом облике. Второстепенные персонажи были не лучше. Ивалди мало внимания уделял описанию внешности своих героев, четко обозначая лишь пол и возраст, зато в подробностях описывал их внутренний мир, эмоции и переживания, сцены же убийств были настолько точно детализированы, словно автор наблюдал их в реальности, стоя рядом с блокнотиком и время от времени расспрашивая убийцу и хрипящую жертву, что те в данный момент чувствуют. Любовных линий практически не было, и все творения Ивалди заканчивались всеобщим хаосом, грудой трупов и совершенной безысходностью. В общем и целом, от прочтения этих книг оставалось ощущение, что кого-то стошнило желчью и кровью на компьютерные страницы. Именно это Роман и написал в своем комментарии, иронично подписавшись «Черу». И получил ответ.

«Если мои книги так вам отвратительны, зачем вы прочитали их все?»

Савицкий неожиданно разозлился, как мальчишка, который на глазах у друзей попал в глупую, унижающую ситуацию, — разозлился, потому что сам по-прежнему задавал себе этот вопрос. Может потому, что ему хотелось знать, что же за человек сидел где-то там, за клавиатурой, отчего в его голове появляются такие мысли? Может, потому, что, несмотря на слабый сюжет, изложение было слишком хорошо?

А может, потому, что ему казалось, этот человек очень хорошо знает, о чем пишет. И это уже слегка пугало.

Возможно, я хочу знать не только, кто ты и где, но и что нужно сделать, чтоб никто больше не смог прочитать твоих мерзких книг. Потому что они слишком запоминаются. Потому что их хочется дочитать до конца, хотя я уже знаю, что в твоих книгах никогда не бывает счастливого конца. В них вообще никогда не бывает ничего счастливого.

После этого между ним и Ивалди на авторской странице началась бурная переписка, состоящая в основном из злобной полемики и обоюдных язвительных замечаний и оскорблений. Роман не оставлял без ответа ни один комментарий, увлеченно ругался с теми, кто оставлял хвалебные замечания, поддерживал тех, кто называл «гнома» «шизофреником», а его творчество «помоями», и каждое новое произведение Ивалди сопровождал фразой: «Поздравляю вас, глубоконеуважаемый любитель кровавого месива, с тем, что вас стошнило очередным творением!»

Это продолжалось довольно долго, но как-то, прочитав очередной выложенный романчик Ивалди, Савицкий задумался. В книге по-прежнему хватало крови, ее даже стало больше, как больше стало и злости, но она заметно отличалась от остальных. Сюжет был все так же вяловат, но на этот раз появилась четкая и довольно красивая любовная линия, а главный герой оказался очень даже симпатичен и благороден, хотя к концу книги все равно погиб, причем довольно глупым образом. Роману казалось, что действие произведения уже закончилось, и автор приготовился поставить точку, но обнаружил главного героя в живых и спешно изничтожил, чтобы не отступать от своих правил. Сцены убийств утратили яркость и детализированность, зато в других сценах теперь было больше жизни, и в целом можно было сказать, что на этот раз Ивалди отошел от хоррора, изваяв практически чистую мистику.

Савицкий в тот вечер был в хорошем настроении, а потому написал:

«Это уже немного лучше, чем было, но вы по-прежнему очень мало работаете над сюжетом. И у меня складывается впечатление, что единственная ключевая идея всех ваших книг — отправить на тот свет как можно больше народу. У произведения должна быть какая-то цель, но у вас ее нет — у вас есть только желание размазать повсюду кровь. И это удручает, поскольку вы, все-таки, обладаете некоторым талантом. Но, похоже, он достался не тому человеку. Смотрите, чтобы ваши книги не уничтожили вас, как меч Черу уничтожил своего обладателя».

И вот уже несколько месяцев Ивалди не выкладывал на своей странице даже крохотного рассказика. Несколько раз Роман, злясь на самого себя, спрашивал его — уж не бросил ли он свое творчество и не занялся ли чем-нибудь общественнополезным? Но, не получив ответа, наказал себе впредь больше не заглядывать на эту страницу и вообще забыть о существовании Ивалди. и у него это успешно получалось — до сегодняшнего дня.

Роман раздраженно отщелкнул окурок в куст боярышника, встал и вошел в подъезд. Неторопливо поднимаясь к себе на третий этаж, он размышлял о том, что будет послезавтра, и так увлекся этим, что заметил сидящего на площадке мальчишку только тогда, когда чуть не наступил на него.

— А ты еще чего тут расселся? — удивленно спросил Савицкий, останавливаясь перед своей дверью.

Мальчишка вскинул светловолосую голову и внимательно посмотрел на него блестящими сине-зелеными глазами. На вид ему было от силы года четыре, одет он был неряшливо и очень легко для такого холодного дня. Тонкие бледные руки жалостно торчали из рукавов синей футболки, которая была ему велика. Одежда казалась довольно грязной, а на правой щеке малыша темнело черное пятно — то ли от сажи, то ли чего-то еще. Волосы, в которых застрял сухой стебелек травы, были всклокочены, а в углу рта подживала болячка. Он сидел на черном вязаном коврике перед дверью Романа, поджав ноги и прижимая к груди толстую тетрадь, и вид у него был такой, словно он имел полное право здесь находиться. На вопрос Романа он ничего не ответил, только крепче прижал к себе тетрадь и застенчиво улыбнулся полубеззубой улыбкой. От него исходил вполне уловимый запах немытого тела.

— Что ты тут делаешь, спрашиваю?! — произнес Роман, повысив голос, в котором было естественное раздражение человека, который идет домой отдыхать, а не обнаруживать перед своей дверью на коврике чьих-то там детей.

— Я тут давно, — ответил мальчишка и принялся задумчиво грызть ноготь большого пальца. Роман посмотрел на него озадаченно. Пацан вел себя как-то странно — да полно, уж не развеселая ли это шутка какой-нибудь из его бывших подружек?

Я не хотела тебе говорить, но так сложились обстоятельства… В общем, у тебя есть сын.

Савицкий даже поймал себя на том, что ищет соответствующую записку, приколотую к одежде ребенка, и разозлился еще больше.

— И чего тебе надо?

Мальчишка извлек палец изо рта и протянул Роману свою тетрадь.

— Почитаешь мне?

— Нет, — Роман вытащил ключи и начал отпирать дверь, пытаясь сообразить, видел ли он мальчишку прежде. Наверное, все-таки, ребенок какого-нибудь из соседей, только вот чей? Он никогда не обращал внимания на детей, и все они для него были на одно лицо. — Иди домой, понял?! Брысь отсюда!