Роман медленно поднялся, и Анатолий удивленно прошипел:
— Ты куда?!
Не отвечая и не сводя глаз со сцены, он пошел через зал, а фигурки раскачивались на огненном ковре, и раскачивалась вместе с ними музыка, и ничего больше не было вокруг. Савицкий остановился только в нескольких метрах от сцены, глядя на мечущиеся золотые пряди и как-то немного фальшиво улыбающиеся губы. Рита чуть развернулась, мазнув по залу невидящим взглядом, и он вдруг остановился, накрепко вцепившись в лицо Романа, и в ее собственном лице что-то вспыхнуло, и улыбка стала иной, исчезла отрешенность, и в глазах появились теплые огоньки… а может, то просто были отсветы от полыхающего пола. В сущности, сейчас это было совершенно не важно, довольно было и просто смотреть. Рядом с ним появился молодой человек в униформе и начал вежливо упрашивать отойти от сцены, но Роман, не взглянув на него, произвел руками серию загадочных жестов, смысл которых и самому ему был абсолютно непонятен, что-то задушенно промычал, сунул ему купюру и сразу же забыл про его существование. Молодой человек, уронив: «Ой, извините, ну ладно пока…» — отошел и виновато сказал негодующим обитателям одного из столиков, которым Роман заслонял обзор:
— Да ладно, чего вам, инвалид, пусть дослушает…
А музыка заполняла собой зал до самого потолка, вновь в ней протекла тревога, что-то надрывное, зовущее, потом она начала неуловимо затихать, и на сцене между двумя девушками вдруг появилась третья — маленькая, тонкая, с черными волосами, заплетенными в две длинных косы, и поднесла к губам флейту, и полились хрупкие, воздушные звуки, а скрипки в это время тихонько бродили где-то рядом, звуча лишь едва-едва, осторожно, стихли на мгновение, и какое-то время, измерить которое было невозможно, да и незачем, звучала лишь флейта — мягко, ласково, и было в этом что-то умилительно детское, но тут вступила Ритина скрипка, потом Майина, и вытекающие из-под смычков звуки осторожно обняли хрупкие трели, словно нежные руки, потом эти объятия стали увереннее, крепче, ударные всплеснулись волной, и скрипки словно подбросили флейту, и трели рассыпались под потолком, будто брызги взметнувшегося фонтана, и вот уже флейта звучит почти незаметно, и чернокосая девушка тихонько отошла в глубь сцены, и встала там, чуть покачиваясь под музыку, а здесь уже снова царили одни лишь скрипки, и снова задор, и что-то веселое, глубокое, манящее, страстное — мелодия набегала, как морские волны на скалистый берег, обрушивалась, рассыпалась. Девушки уже не стояли на месте, они танцевали, кружились по сцене, и под их ногами был уже не огненный ковер, а ярко-голубая водная гладь, чуть подернутая рябью, и они порхали по ней, словно нереиды, и, проворачиваясь совсем рядом, ухитрялись то и дело слаженно полоснуть смычками по струнам скрипок друг друга, иногда даже несколько раз подряд, и не было ни единого мига, чтобы мелодия споткнулась, прервалась. А он слушал и смотрел на это кружение, скрестив руки на груди, ловил взгляд сияющих сине-зеленых глаз, и ему казалось, что сейчас Рита играет только для него одного — конечно, это было не так, но отчего-то очень хотелось так думать, и она улыбалась, и мелодия, выплескиваясь из-под смычка, тянулась к нему, обнимала и звала куда-то…
Роман даже не понял, когда все кончилось — звуки скрипок вдруг снова зазвучали тревожно — все слилось — и скрипки, и флейта, и ударные, к ним присоединились невидимые духовые, и все это обрушилось на зал, расплескалось по нему, погасло море под сценой, девушки застыли на мгновение в столбах иллюзорного пламени, скрипки победно вскрикнули в последний раз, и там, где стояли Рита и Майя, в воздух откуда-то из-под пола взлетели два облачка сверкающих блесток, и одновременно потухли огненные столбы, оставив почти реальное ощущение, что исполнительницы только что рассыпались серебристой пылью, словно феи, исчезнувшие в никуда вместе со своей музыкой.
В темноте громко захлопали, кто-то выкрикнул что-то одобрительное, снова загорелся свет под полом и в колоннах, и Роман отвернулся от опустевшей сцены и медленно пошел к своему столику, ничего вокруг не видя и не слыша. Опустился на стул, налил себе коньяка и выпил, не почувствовав вкуса. У него в ушах все еще звучали скрипки, а перед глазами кружилось в танце полуобнаженное изгибающееся тело, пропускающее сквозь себя музыку, и чем-то это было сродни тем волнам наслаждения, которые сотрясали это тело в его руках, казалось, целую вечность назад.
— Рискну предположить, что тебе понравилось, — негромко констатировал Анатолий, опираясь локтями о стол и изучающе заглядывая ему в лицо. Роман пожал плечами.
— Неплохо, — отозвался он и сунул сигарету в рот не тем концом, но, вовремя заметив ошибку, исправился. Чернов усмехнулся.
— «Неплохо» сказал человек, который только что стоял столбом у сцены, разинув рот!
— Я стоял к тебе спиной. Почем тебе знать, в каком положении был мой рот?! — огрызнулся Роман и досадливо потер шрам на щеке. — Ладно, скажем так — меня впечатлило. А теперь ешь свою курицу и отстань от меня!
Анатолий добродушно усмехнулся, наполнил рюмки и поднял свою.
— Ладно, давай-ка выпьем за талантливых девочек! Никогда такого не видел, честно.
— Это можно.
Проглотив коньяк, Роман поставил рюмку и попытался сосредоточиться на беседе, но мысли путались, рассыпались, и в голове был, как выразился классик, салат оливье. Ему нужно было думать о Денисе, о воспылавшем к нему любопытством Гельцере, но о них не думалось — они стали далекими и незначительными, словно кадры позабытого фильма. Он курил сигарету за сигаретой и злился из-за того, что повел себя, как последний дурак. Горчакова, верно, порадовалась на славу — неплохая месть за все колкости в ее адрес. Роман вскользь посмотрел на сцену, где выступал местный шоу балет, чуть поморщился — после услышанного музыка казалась ему грубым аритмичным буханьем, отвернулся и принялся без всякого аппетита поглощать салат с непроизносимым названием. Слабо, едва-едва начал ныть заживающий порез.
— Вон она вышла, — вдруг сказал Чернов, который все это время внимательно за ним наблюдал, и Роман чуть повернул голову. У ближайшего к выходу столика стояли Рита, которая уже вновь была в своем жемчужном костюме, и Майя в компании троих холеных мужчин, внешностью чем-то неуловимо напоминавших Гельцера, и двух длинноногих девушек, одетых дорого и броско. Рита и Майя весело смеялись, а компания, судя по всему, выражала им свое восхищение. Все они явно были не первый день знакомы. Один из мужчин отодвинул стул, жестом приглашая Риту сесть, та усмехнулась, передала Майе свой скрипичный футляр и что-то сказала, и Нечаева, неодобрительно покачав головой, помахала остальным ладонью и удалилась, мягко и деликатно отодвинув со своей дороги пытавшегося удержать ее мужчину. Дальше Роман смотреть не стал — отвернулся со спокойным лицом. Собственно, так было и лучше. Рита в своей компании состоятельных друзей, там ей и самое место. А он останется на своем месте — в относительной тиши и спокойствии, с сохраненными нервами… пока Денис не заявится. Хорошо, когда все заканчивается, не успев даже толком начаться… особенно в этом случае. У него и без того забот хватает. И все бы хорошо, только где-то в груди словно засела тупая игла — то ли уязвленное самолюбие возмущалось, то ли что-то еще.
— Ромка, — мягко сказал Анатолий, — у тебя такой вид, будто ты сейчас кого-нибудь убьешь.
Он не ответил, разглядывая плавающую между столами стаю серебристых акар, похожую на компанию прогуливающихся замужних матрон, и рассеянно думая о том, что все рыбы, которых до сих пор попадались ему на глаза, исключительно пресноводные, их сородичи до сих пор обитают в бассейне Амазонки, и при чем тут определение «морской»? Роман хмуро посмотрел на часы, и в этот момент в зале негромко заиграла медленная музыка. Савицкий сжал губы, потом воткнул недокуренную сигарету в пепельницу и решительно встал из-за стола, переворачивая этой решительностью с ног на голову все свои недавние рассуждения.
