Если первые пару дней после того, что с ней произошло, Алиса тупо рыдала, лежа в постели и не находя в себе сил подняться и элементарно поесть, то потом она все же решила, что надо жить дальше и что ей давно уже пора на работу – Томка не станет трудиться за нее и следующие два дня. Подруга тоже не железная и ужасно устает. Квартира, пока опухшая от слез хозяйка валялась в постели, приобрела какой-то нежилой вид. Алиса жилье снимала, поэтому здесь слабо отражалась ее индивидуальность, и еще, квартира всегда казалась какой-то голой, неприбранной и временной. Сейчас же к этому прибавились общий беспорядок, неприятный запах неубранного жилища, запущенной ванной комнаты и немытой посуды. Пустой холодильник и вовсе действовал на нервы. Мусорное ведро переполнилось, и от него исходила мерзкая вонь.

И чтобы заставить себя что-то делать, необходимо было занять чем-то важным и увлекательным свои мозги. Месть Георгию – вот что облегчило существование Алисы на третий день. Придумывая, как она изобьет его где-нибудь в парке или в кинотеатре (непременно в общественном месте, чтобы все видели!), Алиса наполнила стиральную машинку грязным бельем и включила ее, налила горячую воду с моющим дезинфицирующим средством в ведро и принялась мыть полы. Выбросила мусор, вымыла холодильник и даже разложила на полках дольки лимона. Потом привела в порядок себя – помылась, расчесала волосы, надела все чистое и отправилась в магазин за продуктами.

Фантазия ее разыгралась, и она уже видела, как обливает красивое лицо Георгия серной кислотой. Видела, как он корчится от боли, как дымится его еще недавно прекрасная, без изъянов кожа от сжигающей ее отравы…

И все равно этого было недостаточно. Хотелось чего-то другого, более тяжелого, смертельного! Да, она, пожалуй, созрела тогда для того, чтобы совершить убийство. В сущности, она могла бы, не заморачиваясь, просто удушить его, поскольку пистолета или яда у нее под рукой не было. Но все это она сможет сделать позже, когда наберется сил. А сейчас она чувствовала себя очень слабой, способной разве что донести до дома пакет с продуктами.

Еще ей казалось, что эта слабость связана напрямую с ее слезами. Как если бы вместе со слезами из нее выходили силы.

Томка прибежала навестить Алису на третий день ее затворничества, вечером, оставив в ларьке подружку Соньку. Будучи в курсе постигшей Алису трагедии, она отнеслась к происшествию с искренним сочувствием, обняла ее, поцеловала в мокрое от слез лицо («Ты все плачешь, голуба?!»), сказала, что будет работать за подругу столько времени, сколько потребуется для того, чтобы Алиса пришла в себя.

После чего зашла с хозяйским видом в кухню и была явно удивлена, обнаружив, что все вокруг блестит, сверкает чистотой.

– Знаешь, голуба, мне это не нравится, – сказала она, обводя подозрительным взглядом пространство вокруг себя, – когда слишком чисто – это тоже нечто вроде болезни. Успокойся, наконец! Ну, хочешь, найдем этого твоего Георгия и привлечем за изнасилование?

– Раньше надо было… – спохватилась Алиса. – Господи, и как же это я не догадалась?!

– Да потому что у тебя характер такой. Совестливый. И ты думала, что не сможешь доказать, что все это произошло без твоего согласия.

– Да, ты права. И что же теперь делать?

– Если он был груб с тобой, то мог тебе что-нибудь там порвать… Я не знаю. Или на ногах синяки оставить. У тебя есть синяки?

Алиса распахнула халатик и показала синяки на ногах, в тех местах, которыми она билась о железные прутья тяжелых старых перил.

– Ну вот, я же говорила!

– Но я ничего о нем не знаю. Даже фамилию не спросила. И не знаю, где он работает.

– Дура ты, Алиса, честное слово! Хотя я же и сама такая… Ладно, вот, смотри, что я тебе принесла!

И Томка, рыжая, веселая, добрая и какая-то очень своя, родная, принялась доставать из сумки какие-то свертки и баночки.

Она всегда говорила, что сумка у девушки должна быть большой, комфортной, вместительной, чтобы туда могла влезть вся ее жизнь. К примеру, помимо традиционного набора косметики, кошелька и пачки влажных носовых платков, в ней хранились продукты (шоколад, печенье), чистая простыня («Мало ли, где застанет тебя любовь, голуба! Может, на какой-нибудь не совсем чистой чужой квартире с грязной постелью?»), коробочка с новыми колготками, противозачаточные таблетки и пр. и пр.

На этот раз там были колбаса, сыр, клубничный джем, хлеб и шпроты.

– Томка, да я ведь все уже купила!

– Ешь, тебе поправляться надо, в смысле, приходить в себя, а для этого просто необходимо хорошо питаться. Стресс надо заедать или запивать, поняла? А Георгия мы этого найдем, я тебе обещаю. Я уверена, что он рано или поздно снова появится на этой танцплощадке в Доме офицеров. Скотина!

Так, их общими с Томкой усилиями, стресс был побежден. И жизнь как бы стала налаживаться, Алиса даже плакать перестала. И вдруг – эта беременность! Георгий исчез, оставив после себя в недрах нежного живота Алисы зародыш такого же Георгия! Понятное дело, что от беременности надо было избавляться. Так Алиса оказалась на больничной койке. И хотя «бархатный» аборт не шел ни в какое сравнение с прежними, весьма болезненными абортами, ей все равно было больно. Но болел не так живот, как душа, сердце и даже, каким-то странным образом, горло. Словно оно сдерживало тот поток стонов и рыданий, которые скопились в ее груди и просились наружу. Словно кто-то сдавливал Алисе горло, душил ее.

Вернувшись из больницы домой, выпотрошенная, уставшая, Алиса вдруг поняла, что хочет пить. И не просто пить, а пить именно чай, и много, так много, сколько только может поместиться в ее похудевшем и ослабевшем теле. Она, с трудом передвигаясь по кухне, достала с полки коробку с остатками чая, вскипятила чайник, заварила чай и тут обнаружила, что у нее закончился сахар. Надо было идти к соседке, Антонине Петровне. Славная старушка, спокойная, улыбчивая, всегда в ее квартире чисто, пахнет сдобой или цветами. Интересно, а она в своей жизни тоже делала аборты? И вообще, есть ли у нее дети? Был ли муж?

Эти мысли появились в голове Алисы, когда она стояла перед дверью соседки и давила на кнопку звонка. Она знала, что Антонина Петровна перед тем, как открыть, непременно посмотрит в глазок.

– Это я, Антонина Петровна, – сказала Алиса устало. – Алиса.

– Сейчас, Алисочка. – Щелкнул засов, потом зазвенели ключи, дверь распахнулась, и Алиса увидела перед собой закутанную в шелковый зеленый халат соседку. Мягкие седые волосы короной обрамляли тонкое бледное лицо с большими голубыми глазами. Антонина Петровна улыбнулась и впустила соседку.

– На тебе лица нет, случилось что-то? – спросила она.

– Случилось, – сказала Алиса и вдруг, неизвестно зачем, рассказала соседке все, как на духу. И про Георгия, и про аборт. Рассказала, как в воду холодную прыгнула. Никогда прежде она не откровенничала с Антониной Петровной, а потому не знала, какова будет реакция. Старушенция может ее не понять, даст сахару и выпроводит Алису, дав ей предварительно осознать, что презирает ее – шлюху из пивного ларька.

Однако Антонина Петровна, внимательно выслушав Алису и дав ей бумажное полотенце, чтобы она вытерла слезы, усадила девушку перед собой, налила ей чаю и, как показалось Алисе, сочувственно вздохнула:

– Успокойся, Алисочка, успокойся. Главное, что все твои мучения уже позади. Просто впредь не будь такой доверчивой и не позволяй утаскивать тебя в темный подъезд. Я думаю, что тебе следовало бы сразу прийти ко мне и все рассказать, и мы бы нашли и посадили этого ублюдка. Ведь он изнасиловал тебя! Воспользовался твоим доверием и сделал это! По сути, это самое настоящее преступление, а значит, он должен был понести наказание.

– Да я уж и сама поняла, что надо было действовать не откладывая. Мне и Томка, подружка моя, об этом сказала. Но что теперь-то говорить? – вздохнула Алиса. – Ладно, Антонина Петровна, спасибо, пойду я… Вы мне только чашку сахару насыпьте, а я завтра вам верну.