- Я могу дать расписку на всю сумму, и вам не придется носить золото с собой.
Теперь настал черед Кевину раздумчиво возводить глаза в потолок и произносить многозначительное "Гм-м". Он знал, что расписки будет достаточно; шериф дал этому торговцу самую лестную характеристику, как самому надежному и заслуживающему доверия на много миль в округе и славящемуся своей честностью на всем протяжении Торгового пути. Как говорили, "расписки Эссена так же хороши, как и его золото". Местные торговцы и купцы принимали их без возражений.
- Или вы слишком недавно приехали в Мидвейл, молодой человек, или не слишком уверены в своих поступках, раз колеблетесь так долго, - поторопил его старый торговец. - Мои расписки всегда можно превратить в звонкую монету.
Кевин кивнул.
- Тысяча за пару - заметано. Я возьму расписку на восемьсот золотых и две сотни паланскими платиновыми гинеями.
Паланские монеты имели рубчатый гурт по краям, что служило гарантией того, что они не были соскоблены.
- Я не имею дела с неполноценными монетами, молодой человек, я их не принимаю и не даю. Если хотите, я могу взвесить их, Кевин из Кингсенда.
- Если это вас не затруднит, торговец. Кстати, у меня есть собственный эталон. - Кевин протянул Эссену сверкающий латонский золотой, завернутый в кусок мягкой ткани. Старик тщательно взвесил золотой, положил на другую чашку весов свой одноунцевый разновес, кивнул и снова вручил золотой Кевину. Еле заметная улыбка тронула уголок его губ и прорезала н лице новые морщинки.
- Я не думал, что ты тоже торговец, Кевин из Кингсенда.
- Если хочешь выжить среди торговцев, ты должен сам стать таким, Элдер Эссен. - Кевин улыбнулся: - Каждый человек одновременно и стрела, и мишень.
Услышав старинную пословицу, торговец улыбнулся Кевину. Взвесив платину, он принялся писать расписку:
"Я, Эссен Элдер, торговец ювелирными изделиями, проживающий в Ясеневом квартале города Мидвейла, что находится на Великом Западном торговом пути, торжественно заявляю и клянусь выплатить подателю сего, Кевину из Кингсенда, восемьсот золотых по его первому требованию.
Если упомянутый Кевин из Кингсенда пожелает, то он может переписать данную расписку на другое лицо, которое в свою очередь может переписать ее еще кому-либо, но не более трех раз".
- Заходите еще, Кевин из Кингсенда, когда ваш кошелек снова будет нуждаться в том, чтобы его наполнили, - пригласил он, вручая Кевину расписку. Кевин ухмыльнулся:
- В следующий раз, торговец, тебе не удастся заработать на мне так легко.
Легкая, неуверенная улыбка снова появилась на лице Эссена:
- Я буду с нетерпением ждать этого момента.
Кевин шагал обратно в казармы, низко опустив голову и хмурясь, словно булыжники мостовой вызывали его гнев. Радостное настроение, в котором он пребывал после сделки с Эссеном, полностью улетучилось. Кевин был зол н проклятого шерифа, зол на весь этот проклятый и шумный город, но больше всего он злился на самого себя! Из простого мальчишества, как говорили в академии, чтоб в заднице защекотало, он остановился перед старой, похожей на ведьму гадалкой. Это произошло на обратном пути от Эссена, и теперь Кевин мрачно раздумывал над тем, почему человек время от времени совершенно сходит с ума и совершает подобные вещи. После обычных ритуальных фраз о том, как счастлив он будет, несмотря на все тяготы, лишения и тяжелый труд; о том, как несправедливо неуловимо то, что он ищет; а также о том, как длинна и нелегка была дорога, по которой он путешествовал, она вдруг замолчала, широко раскрыв глаза. Затем он вздрогнула и, обхватив впалую грудь, заговорила высоким, угрожающим голосом:
- Тебя окружает смерть! Ты носишь ее с собой! Смерть ждет тебя н дороге! Смерть - твой верный попутчик!
Это звучало даже лучше той фразы, которая так рассердила шерифа. "Опасность и Смерть - мои старые товарищи" - это звучало весомо.
- Это все? - спросил Кевин едко.
- Ты устремлен в ужасную тьму, как стрела уносится в ночь. Там ждет страшное зло, - гадалка состроила такую рожу, чтобы сразу было видно, как она потрясена открывшимся ей зрелищем. Закутавшись в свой темный плащ он вся тряслась, светлые старческие водянистые глаза устремились в невидимые простому смертному дали. Замогильным голосом она объявила: - А теперь уходи. Я не смею продолжать.
Он заплатил ей ее цену - целую серебряную крону - и пошел дальше. Болтливая старая карга!
Итак, это была его собственная вина. Никакая банда разбойников не волокла его сюда силком.
Но он оказался здесь и был вовлечен шерифом в какую-то авантюру! И это жгло его, словно стрекательные нити медузы. Это и еще - последние слова шерифа, сказанные после ухода капитана Микела: "Ты, парень, словно монета из далекой страны - новенькая и блестящая, но пока - неизвестного достоинства. Ты пока еще остался неистраченным".
Что ему-то об этом известно? Властный, надутый, утомительный старый ублюдок!
Кевин знал, что не должен был раздражаться. Мелкая раздражительность скверно влияла на душевное равновесие и могла его нарушить. Я знаю, Сэнтон, я знаю, знаю, знаю! Но, милостивые боги, как же он не любил, когд ему приказывали что-то делать! Казалось, что весь мир состоит из одних только самодовольных, надутых и претенциозных дураков, которые каким-то образом получили возможность командовать остальными, указывая им, как надо вести свои дела.
Кевин припомнил один случай. Это было в прошлом году, в Северо-восточном королевстве. Кевин навьючивал мула, а какой-то человек, которому больше нечем было заняться, сидел поблизости с мрачной гримасой на лице и наблюдал за ним. В конце концов он промолвил с усмешкой:
- Ты, парень, неправильно увязываешь тюки.
Кевин даже не повернул головы.
- Ты невнимательно смотрел, старина. Мулов навьючивают именно так, как я делаю.
Последовала негодующая пауза, затем человек сказал:
- Вы, молодые шакалы, всегда все знаете лучше, не так ли?
- Знаем достаточно, чтобы не лезть не в свое дело.
И тогда он возмущенно хрюкнул и ушел в гневе.
"Старый дурак! - подумал Кевин. - Чаще всего советы дают те, кто меньше всех знает..."
Ассоциация была совершенно неожиданной, но Кевин внезапно вспомнил, как Сэнтон однажды рассказал ему историю о человеке, у которого был лошадь по кличке Гордость. Это была восхитительная лошадь, непревзойденная в своей красоте. Все предупреждали владельца, чтобы он не пытался ездить на ней верхом, но он не послушался их совета. Однако, оказавшись в седле, этот человек обнаружил, что не может слезть, и тогда лошадь затоптал сначала его семью, потом друзей, а потом унесла его далеко и навсегда, в какое-то навеки проклятое место. Кевин слушал, а внутри его все бурлило от того, что Сэнтон усадил его и заставил выслушивать какие-то детские сказки. Он чувствовал себя очень смущенным тогда...
- Рейнджер!
Кевин поднял голову. Шериф махал ему рукой, приглашая зайти в свой кабинет.
Кевин тяжело вздохнул. Что там еще?
Шериф был гораздо более официален, чем в последний раз, а его обычная неприветливость не так бросалась в глаза.
- Это Балак Флинтхилл, мастер секиры, из клана Гранита племени гномов Стальных гор, - сказал шериф. - Он пойдет с тобой.
На первый, невнимательный взгляд, человек, стоящий возле шерифа, в сумерках мог показаться медведем, одетым по-человечески, - низкорослый, коренастый, покрытый рыжеватой шерстью. Открытые участки кожи, в тех местах, где не было бороды, были сожжены красноватым загаром, словно от долгого пребывания на солнце. Борода была окладиста и курчава, такие рыжевато-коричневые волосы свисали до самых бровей из-под плотной кожаной шапочки. Гном был одет в свободную коричневую шерстяную рубашку, поверх которой был надет кожаный камзол темного цвета. На ногах его были надеты сверкающие короткие башмаки, толстые кожаные чулки, перетянутые многочисленными ремешками, а также потертые кожаные штаны. Темный плащ с прихотливым узором переплетающихся темно-синего и черного цветов был небрежно наброшен на его квадратные мускулистые плечи. Светло-голубые глаза, сверкающие из-под низких, кустистых бровей, производили впечатление, что он не одобряет ничего из того, что видит перед собой. В настоящее время эти глаза были устремлены на Кевина. Крупная голова, казавшаяся несколько великоватой, была посажена прямо на плечи, без всякого намека на шею. Гном стоял, упрямо расставив ноги, уперев руки в бока и немного запрокинув назад голову, прямой, словно дубовая колода в аршин высотой, слегка подтесанная посередине.
