Множество талантов увяло, столкнувшись с таким неожиданно жестким отношением, ибо ожидали для себя исключительно похвал вместо жестокой критики малейших упущений и ошибок. То, что Кевин сумел за этим фасадом разглядеть истинное лицо этого человека и понять причины этого необъяснимого поведения, свидетельствует о его незаурядной проницательности. И в то время, как другие ворчали, Кевин никогда не жаловался на несправедливое обращение.
Он тем не менее не был образцовым учеником. Его первый год ознаменовался грубостью, враждебностью без малейшего намека на понимание юмора, раздражающей мрачностью, вызывающей независимостью и непреодолимым стремлением разрешать все разногласия с другими учащимися путем устранения самого несогласного. Буквально на третий день его пребывания в академии один второкурсник, мозги которого явно не соответствовали размерам его огромного тела, принялся подшучивать над Кевином:
- А-а... так это ты тот самый знаменитый сиротка, который убивает взрослых фехтовальщиков прутиком! - басил он. - Смотрю я на тебя и думаю, что это, наверное, какая-то ошибка. Мне кажется, твоя мать отказалась от тебя, когда уходила из публичного дома, и...
В следующее мгновение невежа уже лежал на земле с дюжиной повреждений, два из которых и повлекли за собой его отчисление из академии: левая коленная чашечка была повреждена и никак не хотел становиться на место, а запястье правой руки внезапно утратило способность выдерживать что-либо тяжелее, чем кружка эля. И хотя общее мнение было таково, что подонок заслуживал наказания за свои слова, однако суровость этого наказания заставляла сомневаться в способности Кевина подчиниться строгой академической дисциплине.
- Я не верю в то, что Кевин ищет приключений на свою голову, - заявил Раскер, - но когда эти приключения с ним случаются, он оказывается готов к ним.
А приключения, казалось, отыскивали Кевина довольно часто, или он их отыскивал.
Все тот же безмозглый осел, оскорбивший Кевина, решил посчитаться с ним за свое изгнание из академии и тем хоть немного подсластить свое горькое счастье. Всегда находится кто-то, кто оказывается неспособным усвоить полезные уроки. Он напал на Кевина ночью и попытался нанести ему страшный удар шестом. Видимо, ему удалось каким-то чудом задеть Кевина по касательной. Его подобрали с земли все еще бесчувственного, причем к его прежним увечьям прибавилось несколько новых: его здоровое запястье было сломано, несколько зубов куда-то исчезли, а поврежденное ранее колено ныне сгибалось под новым, весьма любопытным углом.
Однажды ночью в городе произошел еще один случай. Кевин, как обычно, прогуливавшийся в одиночестве, был освистан группой из четырех молодых людей, которые, безусловно, избрали его академическую тунику в качестве объекта для своих не слишком тонких шуток. Каковы были их истинные намерения, до сих пор остается невыясненным; Кевин, по крайней мере, настаивал, что они намеревались раздеть и ограбить его, так как, по общепринятому мнению, все курсанты академии должны быть довольно богатыми. Короче говоря, Кевин серьезно поранил кинжалом двоих, сломал руку в локте третьему, а затем стал преследовать четвертого, а настигнув, опрокинул н землю и намеренно и очень жестоко исполосовал ему обе ладони.
И снова он предстал перед Раскером и Сантоном, еще одним преподавателем академии. В то время как Раскер отвечал за обучение владению оружием и тренировку тела, Сэнтон занимался психологической подготовкой. И снова оба допрашивали Кевина по поводу его стремления превышать пределы необходимой самообороны.
Его единственным ответом было равнодушное: "Они это заслужили".
Кевина снова перевели на положение стажера академии и запретили покидать ее территорию на протяжении трех месяцев. В первый же вечер, после того как срок наказания истек, Кевин сильно избил двух взрослых мужчин, пытавшихся его ограбить. Поскольку ему еще не разрешалось носить оружие в городе, средством защиты ему послужил стальной кубок, который он схватил с лотка торговца. И хотя в этом случае Кевина ни в чем не обвинили - это была чистая самозащита, - Сэнтон все же высказал предположение, что Кевин намеренно разгуливает в сумерки по улицам городка, чтобы провоцировать подобные нападения, и что все подобные инциденты в будущем должны быть отнесены к разряду спровоцированных Кевином.
И хотя с тех пор Кевин ни разу не был замечен ни в чем подобном, Сэнтон обратил внимание на то, что количество случаев с нанесением увечий представителям городского дна сильно увеличилось, особенно в окрестностях академии. Городская стража не очень этим интересовалась. Рейлон Уотлинг, которого Сэнтон вызвал к себе как сержанта городской стражи, с одной стороны, и как неофициального опекуна Кевина, с другой стороны, сказал, широко улыбаясь:
- Да наверняка все эти вонючие крысы сами нарывались на хорошую трепку. Страже от этого только лучше, не надо беспокоиться и не надо слишком часто посещать ваш район.
Сэнтон между тем опасался, что природные физические данные, непреодолимая воля к победе и жгучая ненависть по отношению к ночным ворам и убийцам могут в совокупности породить человека, склонного к нанесению тяжких увечий.
Кое-кто может решить, что это просто одинокий морской волчонок пытается показать себя среди чужих ему жителей побережья. Можно сказать также, что пятеро воров, поднявшихся ночью на борт "Кресчера", выпустили на свободу демона мести. Как-то раз в беседе с Сэнтоном Кевин сказал:
- Мой отец говорил о море, что человек может выжить только в том случае, если досконально понимает море и умеет проделывать его штучки лучше, чем само море. Мне кажется, что то же самое относится и к суше.
- Станешь ли ты охотиться на акул просто потому, что они живут в море? - спросил Сэнтон. - Мне кажется, что разумный человек должен воспринимать акул как часть своего мира и рассматривать подобную охоту з ними как детскую трату сил и энергии.
Кевин нахмурился так, словно это Сэнтон нуждался в объяснениях.
- У акул нет выбора, - сказал он. - Она не знает ничего лучшего, кроме как быть акулой. У человека есть выбор.
Они вызывали даже мага Корлеона из Латонии, чтобы он немного поколдовал и выявил в юноше хоть какие-то злые намерения, но и он ничего не обнаружил. Корлеон был уверен, что юноша совершенно не виноват, что он не должен нести никакой ответственности за свои действия, так как не сделал ничего дурного.
С тех пор Кевину удавалось в основном оставаться "чистым", что в переводе с языка курсантов на язык человеческий означает лишь то, что он больше ни на чем не попадался.
Единственный инцидент, который наделал много шума, произошел с Раскером, а точнее - с его личной шпагой, чье иззубренное в сражениях лезвие было так дорого его хозяину, что даже когда Раскер ложился спать, шпага всегда находилась поблизости. И вот однажды, мрачным и бурным утром, эта шпага была обнаружена на высоте двадцати саженей от земли, привязанной к флагштоку сторожевой башни над входом в академию. Сначала, разумеется, Раскер рвал и метал, тем более, что гнев его подогревался многозначительными ухмылками восьми рабочих, которые прибыли с лебедкой и канатами, чтобы снимать с шеста имущество Раскера. Однако впоследствии в его высказываниях на эту тему сквозили гордость и уважение к тому, кто сумел скрытно проделать такую шутку, которая и в хорошую погоду требовал немалой физической силы и сноровки.
- Кто бы ни был этот негодяй, - признавался он Сэнтону, - это прекрасный курсант, который может служить гордостью для всей академии. Но если я когда-нибудь узнаю, кто это сделал - тот может завещать Господу все, что останется от его задницы!
Удивленные ночные часовые ничего не слышали. Ни один человек не входил ночью в их караульное помещение. Следовательно, все было проделано снаружи - сначала десять саженей мокрой вертикальной стены, сложенной из камня, а потом еще десять саженей флагштока.
Нарушитель спокойствия так и не отыскался. Что более всего любопытно, так это то, что и среди курсантов о нем ничего не было известно. Слухи, передававшиеся из уст в уста, склонны были приписывать эту честь Кевину, сам он только улыбался, слушая, как Раскер объясняет аудитории все трудности, которые грозят смельчаку, решившемуся взобраться в шторм н такой высокий флагшток.
