Вопрос «За что?» меня не беспокоил, а вот «Почему?» и «Чего ждать?» просто иссушали в попытке найти ответ.
Через десять дней толсин — имперский офицер-безопасник «Белый богомол», как его за глаза окрестили наши, явил свою особу в окружении охраны. Осмотрев нас всех застывшим, безжизненным взглядом он негромко произнес:
— Саламандра Викторова.
«Все. Попались.» Сердце ухнуло вниз… Недочистили что-то в инфо-сети корабля, оставили врагу зацепку в виде имени — и хины наткнулись на громкую фамилию с экзотическим именем. Дальше дело нескольких десятков минут.
Викен, находившаяся в женском уголке, показалась из-за спин сестер по несчастью. Худенькая, плечики опущены, но голову старается держать прямо. Молодец, не переигрывает.
— Руки… — тихий голос, требующий беспрекословного подчинения.
Викен протянула кулачки, чтоб надели наручники, но нет, один из свиты сноровисто распрямил ее ладошки и продемонстрировал их толсину.
— Где твой покровитель? Приемный отец, — чуть поморщившись, уточнил Белый Богомол.
— А? Дома… В России… — тихо и недоуменно отозвалась она.
Синто сыграла так идеально, что толсин задумался на несколько мгновений и лишь потом отдал еле видимый приказ охраннику. Тот почти без замаха заехал ей локтем в лицо. Викен хватило, она мешком упала на пол и больше не шевелилась. Охранник выволок ее из отсека схватив за косу.
— Да как вы смеете? — не стал молчать капитан, — По какому праву вы…
Богомол мгновенно выхватил оружие и выстрелил иглой в бедро посмевшему открыть рот. Капитан Тарасов с изумлением и страхом уставился на торчащую иглу, а потом перевел взгляд на дуло нацеленное в лицо.
Богомол молчал. Слова были не нужны. Воцарилась мертвая тишина. Было слышно, как капли крови падают на пол. Секунда, две… Толсин убрал оружие и вышел, за ним последовали охранники, ощетинившиеся легкими лучевиками. При такой скученности они выкосили бы нас широкими лучами за секунду-две.
Дверь закрылась и к капитану бросилась, молоденькая красивая доктор нашего корабля. В нее были влюблены все офицеры, кто тайно, а кто явно, но Таисия Никифоровна предпочитала не замечать поклонников. Подбежав к Тарасову она принялась перебирать какую-то ленту всматриваясь то в нее, то в рану. В «ленте» я с запоздалым удивлением опознал пояс-аптечку нашей синто. Викен не расставалась с ним и смогла протащить сквозь контроль и вот… успела сбросить, понимая, что ей он уже не пригодится… Верней она не сможет им воспользоваться.
Благодаря стараниям Таисии и подарку Викен, Тарасов не умер от потери крови, рана была обработана и если ее не будут беспокоить — заживет.
Я был спокоен и готов ко всему. Надеюсь, хины не преподнесут ничего такого, что я не могу себе сейчас вообразить.
Следующим бортовым утром Белый Богомол с охраной вновь показался в дверях.
— Мы знаем, — тихо и размеренно начал он, — что Пятый Представитель Президента Викторов среди вас. И сейчас он выйдет сюда или умрет тот, кто попадет под выстрел.
Один из охранников демонстративно поднял лучевик.
Шаг, второй, третий «Да пропусти ты…» оттолкнул я чью-то неподатливую спину и остановился в шаге от Богомола. В голове гулко билась единственная мысль «Малышка им ничего не сказала…Жива ли она?»
Мы смотрели в глаза друг другу, его недоверие сменилось торжеством. Хин протянул к моему лицу холеную руку с по-бабски длинными черными ногтями и щеку обожгло болью. Видя, подающуюся под ногтями плоть он оскалился довольной улыбкой победителя, содрав кусок наномаски, и оставив кровавые борозды на щеке.
— Пройдемте, полномочный представитель, — эти слова прозвучали как изощренное издевательство, но мне было все равно.
Мне давно уже было всё равно. Не только синто умеют запихнуть чувства и эмоции куда подальше, оставив только трезвый расчет. И этот расчет мне говорил: «Шансов нет. Ни у кого». И моя задача, как Полномочного Представителя состоит в том чтобы минимизировать выгоду, которую хины могут извлечь из нашего плена.
Мы поднялись на ярус выше, долго петляли коридорами и наконец оказались в помещении похожем на медотсек… Гадкое сходство: все одно и тоже только знак минус — здесь не лечили, здесь калечили.
Странно, но палачом оказался молодой толсин, обычно «богомолы» занимают куда более высокие позиции. Меня закрепили на станке, и по приказу безопасника палач снял наномаску. Надо сказать, сделал он это аккуратно и бесстрастно, причинив лишь минимум боли, которой не миновать, снимая маску без реактивов.
Белый Богомол принялся выдавать общие фразы в который раз повторяя идиотские обвинения в шпионаже и диверсионной деятельности, я не слушал его уходя в себя, готовясь к пыткам — мне, Представителю, негоже демонстрировать слабость. Я «ушел за стекло».
Видимо этот Белый Богомол, несмотря на возраст и высокий чин, все же не был профессионалом своего дела, он дал мне время «закрыться», и когда предъявили Викен, никакого отклика не было: ни внешнего, ни внутреннего.
Как и я, голая, крестом растянутая на станке, в ожогах и синяках, она… она все равно оставалась воплощением совершенства.
Худенькая, но удивительно гармоничная и женственная фигурка, прекрасное в своем спокойствии и отрешенности лицо…
Жаль, очень жаль, что моя прихоть стала первопричиной приведшей ее на этот станок, жаль, что из-за меня ее жизнь оборвется так рано.
Сквозь стекло долетели слова Богомола «сделать заявление, признать…» — не дождетесь… Что-то заставило мою голову дернуться, а… это толсин орудует стеком, вот значит, откуда у Викен синяки, а ожоги от подключения электродов, старый способ, но от этого не менее болезненный и действенный.
Богомол что-то кричит мне в лицо и тычет стеком в Викен. Ну да, «заявление» конечно же будет писаться на пси-стерео, так что я нужен целым и относительно невредимым, а вот Викен…
Что ж, за гранью с меня спросят за все.
Богомол отстраняется и отдает приказ, палач начинает готовить раствор. Ожоги кислотой…
Темная стена падает, отсекая чувство вины и жалость, мы все уже мертвы…
Я не могу рассмотреть лица Викен, я просто не вижу его, потому что видеть мне его уже незачем. Зато палача я вижу хорошо, он долго возится, не начиная процедуру, и всё время посматривает ей в глаза с какой-то странной надеждой. Извращенец. Вдруг, он впился в нее быстрым поцелуем, так целуют любимую перед разлукой. Извращенец и выродок. После поцелуя он специальным шпательком, как художник краску на холст, принялся наносить едкий раствор на ее лицо.
Кажется… это длилось не один час… Меня подкатывали вплотную, так чтобы я видел все и чувствовал этот запах… запах растворения и смерти. Меня заставляли смотреть ей в глаза, то такие же пустые как мои, то сумасшедшие от боли…
В один из таких моментов, когда мы с ней были чуть ли не прижаты друг к другу… Викен вдруг медленно, с усилием моргнула, выталкивая себя наружу, выходя из транса, в котором пряталась от боли… А в следующую секунду я почувствовал, что мне освободили ноги, затем руки, и я мешком повалился на пол, пытаясь взять свое тело под контроль, но я слишком глубоко ушел «за стекло».
Когда же я смог пошевелиться и повернуть голову — то увидел палача, бережно одевающего Викен в комбинезон, они о чем-то переговаривались, но смысл сказанного пока до меня не доходил. Палач отвлекся и подошел ко мне с инъектором, оценивающе вгляделся и что-то впрыснул. Буквально через пару секунд голова прояснилась, а тело доложило о готовности слушаться.
— Не делай глупостей, — спокойно предупредил хин.
Я кивнул, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Провокация? Какая? В чем?
Тем временем палач бросил мне комбинезон и ушел куда-то за спину. Я принялся одеваться, поглядывая на Викен, она восстанавливала кровообращение в руках и ногах, как будто ничего особенного не случилось. Кровавая маска вместо лица начиналась под глазами, напоминая паранджу, и сейчас все было залито регенератором-антисептиком. Это как-то скрадывало ужас, не давало сознанию цепляться за детали. Похоже, палач сделал ей местное обезболивание, девчонка была вполне адекватна, и признаков что она терпит боль — не было.
