Я поймала себя на том, что думаю о чепухе и что мои мысли об окурках не что иное, как неосознанное желание не думать о главном: о нас с Баськой.
Однако я подняла голову и посмотрела на ряд окон на втором этаже дома, чтобы попытаться определить, из какого именно окна нас выбросили, словно мешки с картофелем. Судя по тому, где, на каком уровне по отношению к окнам располагался белый меловой рисунок, интересующее меня окно должно было находиться напротив. Я сделала несколько шагов поближе к стене дома, как вдруг заметила еще одно темное пятно на асфальте. Должно быть, это было то самое место, где нашли меня, а пятно не что иное, как моя кровь. Я же ударилась головой, к тому же на моем теле были порезы…
Быстро обойдя дом, я приблизилась к скамейке возле того подъезда, где, по моим расчетам, должна была находиться квартира, в которой и произошло, по сути, убийство Баськи. На скамейке сидела пожилая женщина и вязала крючком.
– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Вы извините меня, пожалуйста, но я – подруга девушки, которую убили здесь несколько дней назад…
Женщина тотчас отложила вязание и посмотрела на меня с неподдельным любопытством. Видимо, она вышла из дома, чтобы не только подышать свежим воздухом, но и набраться впечатлений. И тут такой визит… Конечно, она теперь просто обязана рассмотреть меня с головы до ног, чтобы вечером рассказать о моем приходе своим соседкам-подружкам. «Представляете, сижу себе на скамейке, вяжу, и вдруг подходит девица, такая из себя, и говорит…»
– Ужасная история, – вдруг вполне искренне посетовала женщина и покачала головой. – И непонятная. У нас такой тихий дом, такой тихий подъезд, да и хозяйка квартиры, Людмила Борисовна, тихая интеллигентная женщина. Вы бы видели ее, когда все это случилось… Она вернулась из поликлиники, а в ее квартире полно милиционеров, каких-то посторонних людей с фотоаппаратами, экспертов, я думаю… Я не видела ее с тех самых пор и, хотя мы с ней в приятельских отношениях, не могу набраться смелости прийти к ней, расспросить обо всем. Хотя, конечно, все это любопытно и совсем уж, повторюсь, непонятно. Женщина она одинокая, у нее никого нет. Соседи говорят, что в тот день и криков-то никто никаких не слышал, девочки не кричали… Может, обкуренные были или пьяные до бесчувствия, не знаю. Но откуда эти парни взялись?
– Парни? – Меня бросило в пот. – Вы видели их?
– Да нет, их вроде бы никто не видел. Но говорят, что мужчин должно было быть двое, а иначе как? Вроде бы наследили они в квартире, отпечатки башмаков на полу оставили, бутылку водки или шампанского, два стакана… Я только не могу понять, как они могли к Людмиле зайти и зачем им вообще понадобилось вламываться в чужую квартиру. Она же пенсионерка, почти все время дома сидит. Разве что выследили, что она в определенные дни по вечерам ходит к врачу в поликлинику? Дверь, говорят, не взламывали, а открыли чуть ли не родным ключом. Откуда, спрашивается, у них ключ?
Соседка оказалась разговорчивой, и я слушала, боясь перебить ее неосторожным вопросом. После того как женщина поделилась своими первыми впечатлениями о случившемся, она поинтересовалась, что известно мне об этом событии. Я сказала, что ничего не знаю, кроме того, что мою подругу убили и выбросили из окна.
– Молоденькая, говорят, совсем, хорошенькая…
– Да, она была молодая и красивая, – проговорила я не своим голосом, с трудом сдерживая слезы. – В какой квартире живет ваша Людмила Борисовна?
– А на что тебе? Хочешь подняться к ней? Не стоит. Она и так с сердцем слегла. Зачем ей лишний раз волноваться?
Но я не послушала ее и все равно вошла в подъезд. Номер квартиры было вычислить нетрудно. Я поднялась на второй этаж и застыла перед табличкой с цифрой «42». Мне показалось, что эту табличку я уже видела. И я ее действительно видела, как же иначе?! Но какие силы заставили меня прийти сюда с Баськой? Чем нас сюда заманили? Мы никогда бы не пошли с чужими мужчинами в незнакомую квартиру. Значит, мы – я или Баська – были знакомы с ними.
Я позвонила. Мне долго не открывали. Когда же за дверью послышались шаги, я вся напряглась и поняла, что не готова к разговору с незнакомой мне женщиной, пусть даже и косвенно связанной со смертью Баськи.
– Кто там?
– Откройте, пожалуйста. Мне надо с вами поговорить.
– Я спрашиваю: кто там? – повторил тихий старческий голос, и за дверью шумно вздохнули. – Ну что еще там?..
– Людмила Борисовна, если вы не откроете мне, я все равно останусь ждать под дверью… Откройте, это очень важно.
Я хотела ее увидеть. А вдруг я узнаю ее? Может, по фотографии, которую мне показывал Гарманов, я не узнала, а живую – узнаю? Или отреагирую на ее голос? Может, это какая-нибудь старинная приятельница моей мамы, к примеру? Или наша бывшая сотрудница, вахтерша, предположим?
И она открыла. Почувствовала, наверное, в моем голосе упрямство и поняла, что я так просто не оставлю ее в покое. К тому же если она ни при чем, то что ей стоит ответить мне на довольно простые вопросы?
– Вы кто? – услышала я усталый голос.
На пороге стояла высокая худая старуха, очень бледная, с голубыми кудряшками на голове и в голубом халате. Губы ее были плотно сжаты. Она смотрела на меня страдальческим взглядом человека, которому пришлось много пережить.
– Я – одна их тех девушек… – сказала я и почувствовала вдруг, как меняется взгляд старухи. От нее пошло какое-то тепло. Дверь распахнулась, Людмила Борисовна взяла меня за руку и втянула за собой в квартиру:
– Проходи… Ты как же дошла? Мне сказали, что ты вся изранена.
– Понимаете, я ничего не помню, – всхлипнула я. – Ничего. И я подумала, что, может, если окажусь у вас, в вашей квартире, то вспомню лица этих гадов…
– Заходи, милая, заходи. Извини, что не впускала. Я сама места себе не нахожу… На старости лет такой ужас пережить. Представляешь, прихожу, а в доме – чужие люди… Под окном – девушки лежат… в крови… Никогда не забуду.
Конечно, она была здесь ни при чем. Это было понятно сразу. Открытое чистое лицо с ясным взглядом голубых глаз. Вокруг вообще было много голубого: занавески на окнах, покрывало на кровати.
– Вы не можете мне рассказать, что увидели тут, когда вернулись из поликлиники? Где была кровь? Следы? Водка? – Я решила воспользоваться той информацией, которую мне предоставила словоохотливая соседка.
– Ты сядь сначала, успокойся. Хочешь чаю?
Я молча кивнула головой. Меня всю колотило. Я смотрела по сторонам, но ничего не узнавала. Кроме того, в голову мою снова полезли мысли о тех странных приступах-наваждениях, которые появились у меня после перенесенного мною стресса. Ведь это были не обрывки сна, а что-то другое, непонятное, страшноватое, но очень похожее на правду. Фрагменты сцен из чужих жизней. Я, прикоснувшись к чужим вещам или надев их, на какие-то мгновения становилась тем человеком, кому они принадлежали, и испытывала те чувства, что и они, видела и слышала то же, что и они. Понятное дело, рассказывать об этом я никому не собиралась, но кто бы знал, как же мне хотелось снова и снова проверять мои предположения… А что, если в моей голове после падения повредился или сместился в сторону какой-то участок головного мозга, и теперь я мыслю несколько иначе, чем другие? Я изменилась. Я чувствовала это. И разве сам тот факт, что я спустя несколько дней после того, как меня изнасиловали и избили, спокойно перемещалась в пространстве вместо того, чтобы лежать в больничной палате, не говорил о том, что мой организм неведомым мне образом защищает меня и не дает уйти в себя, уйти в болезнь и тоску по Баське? Да, я много плакала, слезы так и текли из моих глаз, но я прекрасно отдавала себе отчет в том, что жизнь моя из-за этой трагедии не закончится. Что для начала мне важно будет найти убийцу Баськи, а уж потом жизнь сама подскажет, как мне жить дальше. Была, правда, и еще одна странность, которую я раньше за собой не замечала: мои страхи. С одной стороны, то, что произошло со мной, я воспринимала как здоровый человек, который надеется, что время залечит как физические, так и душевные раны. Но, с другой стороны, время от времени на меня наползали, как кладбищенские черви, страхи перед смертью. И мне было трудно себе представить, что было бы со мной, если бы Гарманов, удивительно понятливый и добрый человек, не согласился провести хотя бы мою первую ночь после больницы рядом.
