Лука: Остаться?

Лара стояла возле стены, совершенно сбитая с толку. Так чья это квартира и почему они разговаривают как совершенно чужие люди? Ей вдруг стало страшно…

Вика: По крайней мере, выспитесь. А утром вам будет лучше.

Лука: И выставить вас вон?

Вика: Ну почему же вон! Я на том диванчике отлично улягусь. А вы… у вас такие длинные ноги…

Лука: Да. И правая, и левая.

Вика: Ладно, я пока что… Ничего, если я оставлю вам свою простыню?

Я вчера только постелила чистую и мылась в ванне.

Они сумасшедшие.

Лука: Конечно, ничего. Очень мило, что вы предложили мне ночевать у вас. Нелепо, правда, но…

Вика: Почему нелепо? У вас паршивая кровать, завтра вы купите керосину и промажете все щели в стене…

Керосин – это уже слишком. Лара решительно постучала в дверь. Сразу стало тихо.

– Эй, вы там… Я все слышала… Лука!

И она, забыв все приличия, надавила на дверь и буквально ввалилась в комнату. При свете лампы она увидела развалившегося на подушках Луку с пачкой листов в руках. Он был, как и она, Лара, в пижаме, Вика же сидела в его ногах, закутанная в темную вязаную шаль, и тоже держала в руках какие-то листы.

И тут Ларису точно током ударило. Так стыдно ей не было еще никогда. И хотя она до последнего момента воспринимала этот диалог как ночной разговор Луки и Вики, ее мозг продолжал искать в узких и сложных лабиринтах своей памяти похожие фразы, образы, и когда эта самая память услужливо ударила ей в нос запахом театральной пыли и свежего кофе – так всегда пахнет в фойе старых театров, – на табло ее подсознания засветилась неоновыми буквами фраза: «Двое на качелях» и потом черно-белый текст в программке «Уильям Гибсон». Гитель и Джерри. Влюбленная и отчаявшаяся Гитель и влюбленный и еще более отчаявшийся Джерри… Они репетировали пьесу Гибсона, а она помешала им. Но какова Вика? Использует Луку на всю катушку! Мало того, что живет в его квартире на его деньги, так еще и заставляет Луку ночью помогать ей учить роль, исполнять роль Джерри!

– Лариса? – Лука стыдливо потянул на себя одеяло. – Мы тебя разбудили? Извини…

– Да это не мы ее разбудили, а этот твой Манцов, снова трахается с очередной подружкой… а музыка?! Нет, вы только послушайте, под какую извращенческую музыку они все это проделывают?!

– Да брось, Вика, Виктор талантливый человек и сочиняет неплохую музыку. Просто у него нет своей студии, хорошего синтезатора… его никто не рекламирует, не раскручивает…

– Ну, давай-давай, раскрути его, помоги, протяни руку помощи… Бесстыжий! Нахал! Человек болен, и он пользуется этим… – И Вика, шумно дыша своей полной грудью, обтянутой шалью, смачно выругалась.

– А давайте пить чай, – вдруг предложил Лука. – Вставай, вставай, Викуся, нечего Манцова ругать, ему сейчас нелегко… За него только радоваться можно, что у него все с женщинами получается, а вот с меня что взять? У меня руки от слабости до сих пор дрожат, не то что остальное… Я раскис, разболелся… Хорошо, что вы, девочки, рядом со мной… Про работу и думать не хочу, так тошно сразу становится… Мне бы другим чем заняться…

– Это чем же, к примеру? – Вика помогла Луке подняться и как-то нежно, по-матерински, прижала его голову к своей груди. – Уж не ландшафтным ли проектированием?

– Именно! Не вижу в этом ничего смешного, – возмутился Лука. – Отвари мне яйцо. Хочу крутое яйцо с майонезом. Умираю.

Лара, глядя на эту парочку, вдруг почувствовала себя лишней.

– Слушайте, ребята, а не пора ли мне домой?

Сказала и тотчас пожалела об этом. Куда домой? Там же занято. В ее квартире теперь живет Чемберлен, быть может, до сих пор не спит и работает за компьютером. Приехать ночью к маме? Притащиться к ней посреди ночи: здрасьте, я приехала, не ждали? У мамы будет перепуганное лицо, влажные от слез глаза… Она такая чувствительная, вечно всего боится. И придется ей рассказать про квартиранта…

– Как это домой? – Лука схватил ее за руку и притянул к себе. – Мы так не договаривались. Разве тебе у нас плохо?

– Хорошо, да только что мне здесь делать? Я думала, что смогу помочь тебе, а тут Вика, и вы так прекрасно ладите.

– Лариса, ведь тебя все равно дома никто не ждет, – довольно бесцеремонно, но точно заметила Вика, глядя на нее чуть ли не с сочувствием. – Если бы тебя ждал, к примеру, муж, которого ты любишь, или ребенок, по которому ты соскучилась, тебя никто бы не остановил…

– Вика, тебе бы в прокуратуре работать… – пожурил ее Лука. – Разве можно вот так… жестоко?

И тут Лара вспомнила, как выдала Луке на-гора, еще там, в кондитерской, всю свою печальную историю о муже, который бросил ее ради одноклассницы. Первому, что называется, встречному. А он сказал ей, что хотел бы иметь такой нос, как у нее… Неужели все это было? Какой стыд…

– Меня действительно никто не ждет, я живу одна, – сказала она. – Здесь не надо быть психологом, чтобы понять это… Вот только до сих пор не могу взять в толк, как я тут оказалась… Наверное, мне было плохо, так плохо, что я уцепилась за Луку… Это ему показалось, что я пожалела его, а на самом деле это он пожалел меня… А теперь мне пора…

Она знала, что ее станут уговаривать остаться, и она в конечном итоге осталась. Они позавтракали в четыре часа вареными яйцами и кофе, а потом разошлись по своим комнатам. И снился ей Чемберлен, в рясе, торжественно-спокойный, даже величественный, сидящий за компьютером, на экране которого пузырилась свежая кровь…

Двери лифта открывались и закрывались. И этот неприятный шум заставил десятиклассницу Лизу Капкову выйти из квартиры, чтобы, успев просунуть руку, нажать на кнопку с цифрой 1, тем самым отправить лифт вниз. Лифт уже давно был неисправен и время от времени застревал именно на последнем, девятом этаже, где и жила Лиза. Было около десяти часов вечера, лестничная клетка была ярко освещена мощной электрической лампочкой. Здесь, на последнем этаже, было чисто, сюда редко забирались бомжи или пьяницы, а усилиями благообразной пенсионерки, жившей напротив сестер Капковых, на подоконнике ярко-розовыми цветами зацвели «декабристы».

Лиза, не дождавшаяся сестру, поужинала в одиночестве перед телевизором и успела просмотреть два фильма, прежде чем ее отвлек этот противный и так сильно раздражающий звук хлопающих дверей лифта… Но она считала себя обязанной «исправить» его, иначе сестре Людмиле придется подниматься пешком по темной лестнице.

Лиза, даже не накинув на плечи кофту, выбежала из согретой калорифером квартиры на лестничную площадку и замерла перед лифтом, дверь открылась, и она увидела свою сестру Людмилу на полу, сидящую в углу лифта и как-то неловко завалившуюся на бок… Бледное ее лицо было опущено и закрыто волосами… Ноги в черных колготках и красных ботинках на острых каблучках раздвинуты, как у куклы…

– Люда?

Первая мысль – она пьяна. Вторая – надо срочно принести спичечный коробок, чтобы заблокировать двери. Их хлопанье становилось просто невыносимым. Она двигалась, плохо соображая. Заблокировала дверь и, подхватив сестру под мышки, выволокла из лифта, усадила на ледяной плиточный пол и привалила к стене.

– Люда, что с тобой?.. Где ты была? – Лиза похлопала ее по щекам. Она знала, что Людмила встречается с каким-то парнем, вроде бы студентом, что иногда приходит подшофе, но чтобы упиться вот так, до безобразия, – такого еще никогда не было. – Вот черт, а где твоя сумка? Забыла в такси? Дурища…

Но ругательное слово она все равно произнесла ласково, с любовью, потому что сильно любила свою старшую сестру и прощала ей все. После смерти родителей Людмила заменила ей их. Сестра хорошо зарабатывала, заботилась о Лизе, вела хозяйство, и вообще, если бы не она, что с ней, Лизой, стало бы?