Да будут благословенны те редкие женщины, которые легко выпускают мужчин из рая, в их отсутствие занимаются своими делами, а потом с радостью впускают мужчин обратно, не захлопывая двери перед носом якобы грешников, весь грех которых – неумение долго оставаться в неподвижности под тяжестью взаимной любви.

И если вы думаете, что я пишу все это, потому что такая вся умная и как раз из породы редких женщин, то вы ошибаетесь. Я как раз была той, тревожно лежавшей сверху, в период развала-схождения собственного брака. И если теперь отпускать от себя мужчин я научилась, то держать для них двери открытыми – черта с два. Мне так обидно, что он там шлялся где-то и не думал обо мне, что я норовлю захлопнуть дверь перед его носом, желательно слегка прищемив оппоненту яйца.

Кряхтя, залезу ненадолго в дебри классической психологии. В браках по типу слияния партнеры ищут в другом партнере маму, а не папу. С кем не бывает никакой дистанции, сердца бьются в унисон и вы составляете единое целое? С кем так комфортно, что нет никаких других более важных дел, кроме как сохранить существующее положение, нередко любой ценой? Ну с мамой же, конечно, внутриутробно и в период вскармливания. Мы все страшно недокормленные, в том числе и эмоционально, поколения женщин и мужчин, выросших в советской стране. Не удивляйтесь, что я внезапно приплела сюда политику и географию – у наших мам практически не было декретного отпуска, и мое поколение, слава богу, одно из последних, которое кормили по часам, невзирая на отчаянные крики, а в три младенческих месяца наши мамы выходили на работу. И травма оральной структуры, которая называется еще травмой покинутости/отверженности, у моих ровесников сплошь и рядом. Моя дочь, например, уже совершенно другая, девочки чуть ее постарше – тоже, более независимые от отношений как таковых и, в частности, от отношений с противоположным полом.

Драма начинается тогда, когда один из партнеров в союзе-слиянии – чаще всего это мужчина, но я знаю и примеры женщин, – вспоминает, что у него когда-то были собственные, отдельные желания, собственная жизнь, ощущает необходимость двигаться и освобождается от мешающих ему пут. При этом он разрушает принятые совместно правила игры – они для него устарели, – не имея вместе с тем намерения разрушать союз в целом.

Другой партнер в это время ощущает натяжение, рывок – и хлоп, в том месте его жизни, где светило и грело, возникают пустота и сквозняк. Он начинает цепляться, потому что отпустить ему мешает паника. Тот, кто начал движение, чувствует, как нарастает сопротивление, а их союз из поддерживающе-защищающей структуры превращается в удушающую. Более зависимого и нуждающегося в слиянии члена семьи в этот момент захлестывает страх, сходный со страхом смерти. Ему грозит потеря партнера – вот как он трактует разрушение принятых правил игры. Он ложится мертвым грузом на ноги партнеру, и тот отчаянно бьется, пытаясь на ходу выбрать – предать ли общие ценности, уже в значительной степени устаревшие для него, или похоронить собственные планы на жизнь в угоду спокойствию партнера.

Ох, простите, что путано, но в этом абзаце я описываю простые, казалось бы, вещи, о которые ломаются судьбы. Если бы мы могли не так бояться того, что делает отдельно от нас любимый человек!

Вот и получается, что друзья и знакомые такой пары бывают потрясены их разрывом. «У вас был идеальный брак!» – сокрушаются они. Нет, идеальное – это там, где движение, где развитие. А там, где консерва из отношений, где они заспиртованы в том виде, в котором были в начале медового месяца, – там опасно, там стагнация, подавленные эмоции и рано или поздно – взрыв.

В таких союзах два символа взрослого мира – секс и деньги – не выполняют своей основной функции – обеспечивать наслаждение и комфорт. Они являются знаками чего-то другого, более нужного паре или одному из пары – например, знаками любви, тепла, близости, безопасности, а также власти. Подтверждением того, что «у нас все о’кей». Инструментами контроля и управления.

Секс, несмотря на мою способность без проблем испытывать оргазмы, в моем браке оставался лишь способом получить еще одно подтверждение нашей близости, способом убедиться в том, что в этом союзе я обрела защиту. Секс для меня был связан прежде всего с теплом и эмоциональным комфортом, но никак не со страстью и уж тем более не с опасностью и дистанцией.

На многие годы вперед эмоциональная безопасность стала для меня непременным атрибутом секса, пока я не поняла, что предпочту импотента, лишь бы он меня никак не обидел и не задел.

С сексом и деньгами у многих знакомых мне женщин существенные напряги. Я говорю не только о женщинах, оставленных мужчинами. Женщины, не разрешающие себе много зарабатывать или иметь много денег, как правило, не разрешают себе получать от секса наслаждение. Убейте меня, но две эти вещи, по моим наблюдениям, тесно связаны. Я не знаю, как – возможно, своей энергетической составляющей.

Я разговариваю с женщинами замужними, которые годами в браке не испытывают наслаждения, принимая за него стертые, размытые ощущения, которые можно обозначить как «приятные-неприятные». Смутно осознав к тридцати годам, что есть другой мир и другой опыт, они начинают метаться в поисках внешнего источника решения проблемы, даже не пытаясь или страшась заглянуть в себя. Они ищут любовников или стараются раскрутить мужа на «что-нибудь другое».

Я разговариваю с женщинами одинокими, которые пытаются обрести отношения, не обращая внимания на качество секса. Вообще секс – в наше-то просвещенное время – все еще на задворках, в загоне, и его плохое качество «можно потерпеть». Потерпеть не в смысле «перетерпеть» что-то неприятное, а в смысле смириться с тем фактом, что это, даже весьма приятное и полноценное, не совсем то, о чем мы мечтали.

И вот тут наступает ужасающий затык. О чем мечтали, мы и сами не знаем. Ну не о сюжетах же, которые в порнофильмах! Жесткое порево не для нежных женщин. Все должно быть романтичным, и в сексе должна быть любовь.

Самая моя тягучая и ужасная любовь после развода была к человеку, который даже в постели умудрялся делать вид, что его там нет.

После развода я не позволяла себе никаких экспериментов. Я просто иногда занималась сексом. Таким, как я привыкла, обычным, очень или не очень удовлетворительным. Я отмечала, что я люблю смотреть порнофильмы, но это все было какое-то не девочковое, меня это немного смущало, и делала я это крайне редко. Первый раз ввязавшись в курортный роман с французом, я цинично сказала себе – я попробую, у меня же этого никогда не было. Через три дня он сделал мне брачное предложение. Наш секс не был развратным – он был красивым, с прелюдиями и оглушительными оргазмами. Свобода и вольность курортного романа были зарублены на корню сразу после того, как он в меня влюбился и стал благоговеть, и я уныло поняла, что не смогу попросить у него того, чего я хочу. Хотелось мне смутно чего-то этакого – не столько физиологии, с которой у меня никогда не было сложностей, сколько эмоций. Где их взять и какими они должны быть, я не знала. Мне хотелось чего-то, от чего бы у меня полностью снесло крышу, но если бы меня в то время спросили, что это могло быть, то получили бы в ответ только неопределенное мычание. Я не знала себя и своих желаний.

Мой преподаватель английского говорит, что у меня в жизни все начинается suddenly – вдруг. Так вот, внезапно я нашла то, что искала. Я нашла ответ на вопрос, чего же я хочу на самом деле, – это был первый этап. И, изрядно струсив от собственных открытий и посопротивлявшись, я призналась наконец-то себе в своих желаниях на полную катушку. Это было началом нового опыта.

Я вам просто расскажу скучную хронологию событий.

Меня отвергли в сексе. Тот самый человек, который даже в постели умудрялся делать вид, что его там нет, и вогнал меня однажды в жуткое состояние стыда, спросив, что это за мокрое пятно на простыне. В конце концов я получила от него обратную связь – ему ни с кем не было так плохо в сексе, как со мной, и он не испытывает ко мне никакого влечения как к женщине.