День выдался ясный, солнечный, на пляжи высыпал народ. Джереми с интересом наблюдал, как играют в пляжный волейбол и бадминтон, пускают летающие тарелки. Через месяц по пляжу трудно будет пройти из-за намазанных мазью тел. Девчонки уже сейчас бегали полуголые. «Только лиф-фчики и т-трусики», – усмехнулся он.

Он редко встречал под эстакадой людей, а если встречал, старался обходить их стороной. Если же его начинали дразнить или ругать, Джереми словно затыкал уши. Он здесь затем, чтобы собирать мусор, а все остальные – чтобы сорить. «Больше тебе и знать ничего не надо», – наставлял его Бен Джонсон.

День пошел на убыль. Удлинялись тени от отелей, группа спасателей тренировалась на оранжевой лодке, на них глазела толпа зевак.

Было уже без нескольких минут пять, когда Джереми, обойдя пирс Стрейер, приблизился к сточной трубе и пошел вдоль нее наверх. Чем дальше, тем ниже приходилось ему нагибаться, чтобы не стукнуться головой о бревна. Через несколько шагов в щели между досками он заметил металлический предмет. Джереми выковырял его и увидел, что это колечко.

Оставив на месте сумку и палку, он выбрался из-под эстакады и заслонил ладонью глаза от слепящего солнца. Шагнул к воде и присел на корточки, дожидаясь очередной волны.

Над ним кружились чайки, высматривая серебристые палочки, обещающие пищу, затем потянулись над мостом к северу, повернули над эстакадой и Оушн-стрит и понеслись назад к воде. Одна даже села около Джереми, когда он смыл с колечка грязь.

Колечко было из золота, на нем – крошечные буквы AMК.

Иногда Джереми находил разные украшения, но чаще всего это были пластмассовые безделушки. Но попадались и металлические, и тогда он звонил начальнику. В конце концов мистер Джонсон сказал, что ему надоело ездить за каждой ерундой, и велел звонить, только если найдет украшение с большим белым камнем, а остальное пусть берет себе.

Джереми положил кольцо в карман и двинулся за своей сумкой. Вскоре, собирая мусор, подошел к Кресс-авеню. Рабочий день закончился.

Иногда мистер Джонсон в пять часов проезжал на своем пикапе по пути к себе и забрасывал Джереми домой. Он разрешал ему залезть в кузов и ни в коем случае не в кабину. «Вонь от тебя жуткая», – говорил он.

Шестой час. Джереми снова опоздал. Если бы мистер Джонсон немного подождал, он показал бы ему золотое колечко.

На пляже напротив Кресс-авеню играли в футбол. Джереми сидел в тенечке и смотрел, как игроки гоняются за мячом, передают его друг другу, бьют по воротам.

Для Джереми футбол являлся одной из тех загадочных таинственных вещей, каких много в жизни. Ему почему-то было одновременно и радостно, и печально смотреть, как играют. Такие же чувства охватывали его, когда он просыпался и вспоминал свои сны, в которых он не он, а кто-то другой и находится в какой-то иной, хорошей и красивой, комнате. Нет, он здесь, в жалкой и холодной комнатушке в доме миссис Лестер. Подобные чувства охватывали его, когда летели листья, мимо него проезжал школьный автобус, а мальчишки и девчонки кричали из окон. Такие же чувства охватывали его, когда он видел в витрине обувной мастерской мистера Коко фотографию в траурной рамке. Он знал о мальчишках и девчонках, которые погибли в автобусе. Люди долго вспоминали о случившемся. Но это было давно, и о них забыли.

Может, сегодня, когда Джереми будет за школой, он попытается сам пробежать хоть несколько шагов, как настоящий футболист. Подумав об этом, Джереми улыбнулся.

Половина десятого вечера. Заканчивался последний день прощания с Сьюзен Пакстон. Пейн выбрал это время, потому что большинство посетителей уже побывали у ее гроба и устали дежурившие родственники. Они шепотом переговаривались друг с другом. Взрослые сидели по одну сторону гроба, дети по другую.

За годы службы в магазине Кармелы у Сьюзен Пакстон появилось много клиентов и знакомых, о которых родня понятия не имела. Поэтому появление молодой привлекательной, хорошо одетой женщины с тростью для слепых удивления ни у кого не вызовет. Если у инвалида хватило физических и душевных сил прийти на траурную церемонию, что ж, она имеет на это право.

Пейну предстояло отвлечь внимание родных от Черри. Ничто не должно помешать её контакту с погибшей.

– Детектив Пейн, это вы? – удивленно произнес Пакстон.

– Доброго здоровья, мистер Пакстон.

– Я… я никак не ожидал…

Пейн полуобнял его.

– Я не хотел мешать, когда вы общались с родственниками… Не могли бы мы еще раз взглянуть на Сьюзен?

– Конечно-конечно. – Пакстон повел детектива к гробу жены. – Похоронные гримеры хорошо потрудились.

Пейн посмотрел на лоб застреленной. Пакстон прав: гримеры хорошо потрудились.

– Мне очень жаль, что вскрытие затянулось.

– Ничего, зато родственники побыли подольше.

Они постояли над усопшей. Потом Пейн пригласил Пакстона в глубь помещения. Тот переминался с ноги на ногу, точно хотел что-то сказать, но не был уверен, следует ли начинать разговор.

– Детектив, вы хотите мне что-нибудь сообщить? У вас появились новые данные?

Пейн покачал головой:

– Не совсем новые. Мне нужно переговорить с вами кое о чем. Если сейчас неудобно, можно и отложить.

– Нет, отчего же.

В этот момент взгляды присутствующих обратились к дверям. На пороге стояла красивая женщина в затемненных очках и с тростью для слепых. Под руку ее держал распорядитель церемонии. Заметив в углу Пакстона, он повел ее к нему.

– Это мистер Пакстон, – пояснил он. – Муж Сьюзен. А это мисс Мур.

– Я была постоянной клиенткой Сьюзен. Мы даже подружились. Мои соболезнования, мистер Пакстон.

Распорядитель поднял на Пейна вопрошающий взгляд.

– Джон Пейн, – поспешил представиться тот и взял руку Черри. – Приятно познакомиться с вами, мисс Мур.

Несмотря на утрату, Пакстон улыбнулся, наверное, сотый раз за последнюю неделю. Это просто невероятно, что у Сьюзен так много знакомых.

– Святая была женщина, – произнесла Черри. Левая бровь у Пейна поползла кверху. – Но я не хочу мешать вашему разговору. Разрешите подойти к гробу и побыть с Сьюзен минутку-другую?

– Конечно-конечно, я с вами…

– Нет, мне хочется побыть с ней одной, не возражаете?

– Какие могут быть возражения? Спасибо, что пришли.

Распорядитель церемонии повел слепую посетительницу к гробу.

– Знаете, что меня беспокоит? – начал Пейн. – Ее отношения с отцом.

– Я уже говорил, что она не поддерживала с ним отношений.

– Да, я помню. Но это не могло помешать мафиози…

– Мафиози? При чем тут мафиози?

Черри попросила спутника подвести ее к середине гроба.

– Здесь я сама, спасибо, – прошептала она. – Я редко выхожу, и сейчас немного устала. Мне надо немного отдышаться.

– Хорошо, мисс Мур, хорошо. Поднимите руку, когда я понадоблюсь. В углу буду, – заверил он ее и отошел.

Черри дотронулась до края гроба. Ее пальцы побежали по шелку к плечу погибшей, потом вниз к открытой руке. В помещении было натоплено, однако рука была холодная и сухая.

Позади Черри кто-то чихнул. Послышались разговоры, сначала разрозненные, но потом перешли в сплошной гул, как у водопада. Черри пожала руку Сьюзен и…

…пара хороших беленьких туфелек, они скользят на комках грязи, спешат пухленькие ножки, раздувается от ветра шифоновое платье, поднимается сквозь кольцо желтых лилий к ослепительному солнцу.

За обеденным столом плачет женщина, мужчина в плаще и в шляпе с обвисшими полями, со страшными шрамами на горле рассматривает свитера. Он в магазине, где работала Сьюзен, думает она.

Она натягивает грубую рыбацкую фуфайку на темноволосого ребенка, толкает его к лестнице, лестница блестит и поднимается к запорошенному снегом ангелу.

Она видит старый автобус с надписью «Флэтбуш-авеню».