«Время придет, — говорил он себе, — я своего дождусь!»

Это было все.

В этих немногих словах для него заключался весь смысл его жизни и надежд. А когда это время действительно придет, то он повезет Мари прямо к миссионеру в Чорчиль, и они станут мужем и женой. Это была мечта, но благодаря ей долгие дни и еще более длинные ночи у Полярного круга становились не такими невыносимыми. Теперь оба они были рабами у этого всемогущего владыки. Но кто знает? Что, если и на самом деле оба они дождутся своего?

Лерю думал именно об этом, когда, час спустя, Мак-Таггарт вернулся обратно в лавку. Он подошел прямо к ним, ко всем этим шести человекам, сидевшим вокруг громадной, сложенной из кирпичей печи, и с самодовольным видом стал стряхивать с плеч свежевыпавший снег.

— Пьер Эсташ принял предложение правления, — объявил он во всеуслышание, — и отправляется в качестве проводника с топографической партией на Барренс на всю зиму. А ведь у него здесь, Лерю, остаются целые полтораста ловушек и капканов и чуть не целая область с отравленными приманками! Как ты думаешь об этом, Лерю? И все это я взял у него сейчас в аренду. Теперь будет и у меня заработочек на стороне. Три дня здесь и три дня там. Как ты находишь это, Лерю?

— Дело неплохое, — ответил Лерю.

— И даже очень, — подтвердил Роже.

— Отличные там ловятся лисицы, — отозвался Монруль.

— И к тому же не так далеко, — добавил тонким, как у женщины, голосом валанс.

Охотничий район Пьера Эсташа тянулся на тридцать миль к западу от Лакбэна. Он был не так велик, как район Пьеро, но представлял собой главную артерию, пробегавшую через самое сердце богатейшего пушного края.

Сюда-то в декабре и явился Бари.

Он пробирался опять к югу, не торопясь и без всякого задора, и был занят разыскиванием пищи в глубоком снегу. Пронеслась страшная буря, гораздо раньше в эту зиму, чем обычно, и целую неделю после нее не могло двинуться с места ни одно живое существо: ни хищное, ни копытное. Бари не закапывался в снег, как это делали другие животные, и ждал, когда прояснится небо и образуется наст. Всю эту неделю, пока бушевала вьюга, он вовсе оставался без пищи. Четыре дня дул резкий ветер и стегала крупа, а затем остальные три дня стоял невероятный мороз, в который все живые существа глубоко закопались в снег. Даже птицы, и те зарылись. Можно было свободно пройтись по спинам оленей и лосей и даже этого и не заметить. В самые холодные часы Бари тоже сделал себе убежище в снегу, но не допускал, чтобы снег его засыпал совсем.

Каждый охотник от Гудзонова залива и вплоть до самой Атабаски отлично знает, что после таких бурь изголодавшиеся животные начинают усиленно разыскивать для себя пищу, и потому все их ловушки и западни в один день могут принести дохода сразу за целый год. Одни из охотников отправляются на осмотр их на шестой день, другие — на седьмой, а Мак-Таггарт поленился и отправился по линии Пьера Эсташа, которая теперь стала принадлежать ему, только на восьмой. Целых два дня понадобились ему, чтобы разыскать ловушки, отгрести от них снег, вновь наладить затворы и насадить приманки. На третий день он вернулся обратно в Лакбэн.

Как раз в этот самый день Бари проходил мимо избушки, находившейся в самом дальнем конце линии Мак-Таггарта. Около нее на снегу еще были свежие следы фактора, и как только Бари обнюхал их, он почувствовал сразу какое-то странное возбуждение. Понадобилась целая минута, чтобы этот запах, попавший так неожиданно в ноздри Бари, мог привести к каким-нибудь ассоциациям и напомнить ему о том, что когда-то произошло. И не успела пройти эта минуту, как он уже злобно заворчал. Некоторое время он простоял, глядя на избушку и замерев, как скала. Затем он стал описывать вокруг нее круги, подходя к ней все ближе и ближе, пока, наконец, не добрался до самого ее порога и не обнюхал его. Изнутри до него не дошло ни звука, ни запаха, которые говорили бы о присутствии в ней жизни, но он точно определил, что здесь пахло именно старым Мак-Таггартом. Затем он посмотрел в пространство по направлению к Лакбэну и задрожал. Мускулы его напряглись. Он заскулил. Пережитое стало мало-помалу оживать у него в мозгу: борьба в домике у Пьеро, Нипиза, дикая сцена на высоком берегу реки, даже то отдаленное событие, когда он попался Мак-Таггарту в силок. Как бы то ни было, но запах на снегу был именно тем самым, что он так ненавидел, что так и хотел бы загрызть, но отнюдь не тем, что он любил. В один момент природа научила его усвоить значение ассоциаций, он быстро понял все и сразу успокоился. Нахлынувшая было на него тоска от этих воспоминаний отлетела прочь, жалобное поскуливание прекратилось, и вместо него из его груди вырвалось злобное рычание.

Не спеша он побрел по следу и в четверти мили от избушки наткнулся на первую западню. Голод так подтянул ему бока, что он походил на истощенного волка. В эту первую ловушку Мак-Таггарт поместил в виде приманки целую четверть кролика. Бари осторожно подошел к ней. Еще живя у Пьеро, он кое-чему научился он знал, что должна была означать дверца в западне, чуял весь ужас от боли, которую испытывали животные, попавшиеся лапами в капкан к тому же и сама Нипиза научила его не прикасаться к отравленной приманке. Поэтому он осторожно запустил зубы в кролика и вытащил его из ловушки так искусно, как это сделал бы сам Мак-Таггарт. До вечера он опустошил пять ловушек. Шестым оказался капкан. Он вертелся вокруг него до тех пор, пока не примял под собою снег. Затем он убежал на болото, залез там под теплый можжевельник и проспал под ним целую ночь.

Со следующего дня началась борьба человеческого ума с хитростью и инстинктом животного. То, что Бари грабил ловушки Мак-Таггарта, ему вовсе не казалось преступлением это было средством к существованию. Ловушки снабжали его пищей так же, как целые недели после смерти Пьеро он питался от его приспособлений. Но он все-таки чувствовал, что в данном случае именно он является правонарушителем, так как имел врага, которого должен был одурачить. Будь хорошее время для охоты, он преспокойно отправился бы далее, потому что какая-то неведомая сила уже тянула его обратно к бобрам и к Серому Смуту. А так как снег был так рыхл и так глубок, что весь он погружался в нем чуть не по уши, то все приспособления и ловушки Мак-Таггарта являлись для него манной небесной, ниспосланной только для него одного. Он отправился по следам фактора и в третьей западне нашел кролика. Когда он покончил с ним, то от кролика остались только лужица крови да клочья шерсти. Изголодавшись за несколько дней, он ел, как волк, и к концу дня опустошил с дюжину ловушек Мак-Таггарта.

На следующий день, уже не такой голодный, но еще более чуткий к ненавистному запаху своего врага, Бари ел гораздо меньше, но зато больше производил разрушений. Мак-Таггарт был не так искусен, как Пьер Эсташ, и потому на каждой из своих ловушек оставлял после себя запах от своих рук, который так и бил Бари прямо в самый нос. Он вселял в Бари какой-то определенный и решительный антагонизм, все более и более возраставшую ненависть, о которой он совсем было уже позабыл. Кроме волков, Мак-Таггарт был единственным созданием, которое он ненавидел это был тот самый Мак-Таггарт, который убил Пьеро, который лишил его, Бари, любимой Нипизы, и вот этот самый Мак-Таггарт теперь оказывался здесь, в этом самом охотничьем районе! Если Бари бродил до сих пор зря, без всякой определенной цели и назначения, то теперь на него свалился долг: ни покидать ловушек, питаться от них и при случае дать выход своей ненависти и отомстить до конца.

Утром он набрел на труп волка, околевшего от отравы. Полчаса он теребил покойника, пока, наконец, не разорвал его, мех в клочки. Но мяса его он не тронул. Оно было отвратительно для него. Это было его местью волкам. Побежал далее, все истребляя по пути. Милях в пяти от Лакбэна он остановился и повернул назад. В этом месте линии ловушек пересекал замерзший ручей, по ту сторону которого открывалась долина, и через нее-то, благодаря ветру, дувшему навстречу, Бари и почуял дым и запах от поста. Вторую ночь Бари с полным животом провалялся под густыми ветками ели, а на третий день опять принялся за ловушки и направился на запад.