Западная модель меня привлекает больше. Конечно, изучая всю жизнь одну проблему, тупеешь в остальном и становишься невероятным занудой, но зато в этой проблеме ты царь и бог, чем вызываешь уважение окружающих. Русский же человек разбирается во всем, от уклонения от уплаты налогов и до совершенного знания блатного жаргона зеков. Этакий веселый разносторонний рубаха-парень, в сущности ничего из себя не представляющий. И когда такой рубаха-парень садится писать законы, то заканчивается это тем, что клиент начинает учить адвоката, как тому работать. Мол, он и так все знает, видел по телевизору, а к адвокату пришел на всякий случай. Хорошо еще, что на столе под ножом хирурга больные не советуют, что тому делать. Хотя, уверен, попадаются и такие.

От размышлений меня отвлек скромный указатель «Суздаль», свидетельствовавший о том, что я успешно добрался до пункта назначения. Полуденное августовское солнце светило в лобовое окно автомобиля. С Платоном я договорился встретиться возле Спасо-Ефимьева монастыря, решив в очередной раз не отказывать себе в удовольствии полюбоваться его красотой и великолепием. Внешний облик монастыря потрясает. Правда, зимой он выигрывает больше, так как не скрывается за листьями деревьев и удивительно гармонирует с белым искрящимся снегом. Игра контрастов в зимнее время более отчетливо будоражит сознание. Но и летом здесь есть на что посмотреть. Потрясающий крепостной вал, возведенный по периметру вокруг монастыря, своей мощью напоминает Великую Китайскую стену. С непреодолимой силой меня тянет к этому монастырю, к потрясающей колокольне с семнадцатью колоколами, к древним иконам, к волшебному хоровому пению монахов. Монастырь в настоящее время не действует, это музей, но оттуда постоянно доносился перезвон колоколов, как будто напоминая, что жизнь в нем еще теплится. Для меня, адвоката, очень символично, что когда-то на территории монастыря располагалась тюрьма, и по сей день там сохранились камеры.

Единственным минусом, мешающим насладиться созерцанием монастыря, было огромное количество туристических групп, ежедневно его посещающих. В подавляющем большинстве группы состояли из школьников, которых старушка-учительница вывезла приобщиться к культурному наследию. Только вот школьники, ученики девятых-десятых классов, не горели желанием проникнуться духовностью древнего монастыря. Выпив в автобусе по дороге на экскурсию, они больше были настроены покуражиться перед одноклассниками, а лучше одноклассницами. Главный хулиган какой-нибудь школы, основательно подпивший, начинал шататься и материться внутри монастыря, а учительница – «божий одуванчик», побагровевшая от стыда, пыталась его успокоить. И когда уже казалось, что ее попытки абсолютно бесполезны и необходимо принимать более радикальные меры, монахи начинали хоровое пение. В этот момент хулиган мгновенно замолкал и открывал рот, цепенея от услышанного. Даже вечно дебильное выражение лица немного менялось. Забавно наблюдать такие мгновенные перемены в человеке.

Пение монахов здесь какое-то чудодейственное и волшебное, вызывающее дрожь у любого, кто его слушает. Продолжается оно обычно недолго, не более десяти минут.

Подъехав к монастырю, я увидел Платона, дожидавшегося меня недалеко от главного входа. Мы тепло поприветствовали друг друга, обнявшись, как старые друзья. Не задавая лишних вопросов, Платон объяснил, где находится мое временное пристанище. Оказалось, что, как истинное подворье, оно расположено недалеко от монастыря, где служит Платон. Туда мы и поехали. Платон пообещал, что зайдет вечером, а я могу пока спокойно разместиться и отдохнуть с дороги. Я не возражал – отдохнуть не помешало бы.

Выйдя из машины, Платон невзначай спросил, не желаю ли я зайти в храм, многозначительно на меня посмотрев. Я отрицательно покачал головой, сказав, что пока не желаю, мол, действительно устал с дороги и хочу отдохнуть. На этом мы расстались. Я подумал, что будет непросто найти прежнее взаимопонимание, особенно когда Платон узнает, что приехал я не из-за своих проблем, а из-за проблем постороннего человека.

Хозяева подворья приняли меня радушно, быстро показав все необходимое в доме. Пообедав отменными шашлыками и блинами с черничным вареньем, запив все это ледяным освежающим квасом, я решил немного поспать перед предстоящим разговором.

Когда я проснулся, было уже около шести вечера. Спал я как убитый, и впервые за много лет мне ничего не снилось. С раннего детства я привык, что мне постоянно снятся сны. Может, потому что некрепко сплю, а может, из-за богатого воображения.

Я вышел на улицу, где меня встретили теплый вечер и легкий запах дыма, доносившийся, по-видимому, от соседей. Я осмотрелся. Мое временное жилище представляло собой двухэтажный бревенчатый домик с мансардой на втором этаже, куда можно было подняться по красивой резной лестнице через улицу, что я и поспешил сделать. Облокотившись на мощные деревянные перила, я увидел классический деревенский пейзаж. Повсюду виднелись небольшие домики с тонкими струйками дыма, выползающими из печных труб. Наверно, на Руси осталось не так много городов, где сохранились деревянные домики с печами, в которых готовят еду, не прибегая к помощи газа. Я словно оказался в прошлом, куда цивилизация еще не успела дойти. Это радовало.

Пройдет не так много времени, и уродливые многоэтажные монстры-новостройки сожрут эту первобытную красоту. Но пока она есть, надо ею наслаждаться. Наслаждаться видом на плохенький, местами прогнивший деревянный заборчик, окаймляющий мою сегодняшнюю «усадьбу». Наслаждаться калиткой, которая закрывается в лучшем случае на крючок, а то и не закрывается вообще. Наслаждаться лаем собак, который идет как по цепной реакции, начинаясь от маленькой шавки на одном конце города, и заканчиваясь овчаркой на другом конце. Подобный многоголосый лай сродни колокольному перезвону, где каждый колокол звучит отдельно, а вместе они образуют единый слаженный звон.

Я закурил. Пришла мысль, что неплохо бы было купить в Суздале небольшой участочек земли с домиком, чтобы наслаждаться собственным уютом и быть хозяином, а не гостем. В перспективе посудиться с властями за землю, попытавшись помешать интервенции новостроек в этот божий уголок. Докурив, я заметил, как бесшумно открылась калитка и возник Платон. Спутать его с кем-то другим невозможно. Могучее телосложение, медвежья походка и густая черная борода делали Платона типичным представителем православного духовенства.

«Ну что ж, пора, – подумал я. – Настал долгожданный момент истины».

Мы расположились на первом этаже у большого дубового стола, на котором гордо пыжился самовар. Я налил заваренного хозяевами чаю с мятой.

– Очень рад тебя видеть, – по-доброму начал Платон. – Рассказывай, как ты, как Маша, как Вовка?

– Да все хорошо, Платон, работаем. Я по-прежнему адвокатом. Машка же в должности заботливой жены и хорошей матери. Вовка растет, начинает говорить, пока только первыми слогами от слов, но звучит очень мило.

– Представляю, – улыбнулся Платон, – Ребенок в семье адвоката, наверное, с рождения изъясняется юридическими терминами.

– Это точно, – согласился я.

Обмен любезностями давался нелегко, напряженность по-прежнему чувствовалась. Поэтому я решил сразу перейти к делу.

– Платон, ты для меня очень дорогой человек, поэтому не хочу ходить вокруг да около. Я приехал не из-за себя, а из-за другого человека, которому нужна помощь.

– Виталий, а кто поможет тебе? Ты тоже близкий мне человек, и меня интересует, что творится в твоей душе и как складываются отношения с Богом? – невозмутимо спросил Платон.

– Пока никак, – мрачно ответил я.

– То есть тебе не удалось восстановить веру, ты сомневаешься в себе, сомневаешься в Боге и тебе тяжело говорить об этом?

– Пожалуй, что так. Я действительно выбрал выжидательную позицию, сейчас мне проще обойти эту тему, не думать о Боге и не говорить об этом. По крайней мере, пока. Может, потом, когда пройдет время и я смогу до конца в себе разобраться.