Брак по настоянию матери... развод... разрыв с прошлым... Этот Вульф потрясающе точно изложил мою биографию, опираясь только на внешний вид! Кое-какие умозаключения автора показались мне странными, другие абсурдными, но выводы-то верны. Вульф, как учебник геометрии, оперирует аксиомами. Математик не станет мучиться вопросом, по какой причине прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, он просто знает, что это утверждение верно. Вот и Вульф пишет: «Фиолетовый цвет юбки свидетельствует о желании изменить свою судьбу». Почему? Это уже за гранью понятного. Я нежно погладила книгу. Ни за что не расстанусь с уникальным произведением, оно может помочь мне в работе.

Продолжить чтение не дал стук в балконную дверь, сначала еле слышный, потом громкий. Я приблизилась к стеклянной створке и увидела Нину.

Можно было не заглядывать в волшебную книгу, чтобы понять – моя новая знакомая находится в состоянии тревоги. Вместо элегантной одежды на ней был голубой халат, лоб перехватывала тугая повязка, волосы торчали, как пакля, а на ногах красовались уютные тапочки с помпонами, только левый оказался на правой ступне, и наоборот.

– Что-то случилось? – заволновалась я, впуская даму.

– Евлампия, – зашептала Нина, – тише. Я соврала детям, что у меня мигрень разыгралась, вот они и оставили меня в покое. Но в любую минуту могут зайти проведать. Времени мало! Выслушайте меня!

Я указала на кресло.

– Устраивайтесь поудобнее.

Нина утонула в подушках.

– Соня уже сообщила вам о моем сумасшествии?

– Да, – кивнула я и осеклась, – простите.

– Ничего, – отмахнулась Нина, – отбросим церемонии, надо успеть вам все объяснить. Я на самом деле супруга Малыша и нахожусь в здравом уме и твердой памяти.

– Соня показывала мне фото отца и называла его Константином Львовичем Пронькиным, – робко сказала я. – Лысый такой дядечка в костюме с галстуком, рок-певец из него как из меня фея.

Нина обхватила плечи руками.

– А вы, глядя на меня, можете представить, что я пишу пьесы для домашних спектаклей? Причем пользуюсь ноутбуком. Внешность обманчива, и возраст не помеха ни для овладения компьютером, ни для сцены. Малыш никому не открывал своей личности. Он был гениальным музыкантом, мы познакомились случайно, очень давно, в церкви. Мой голос показался ему ангельским.

Глаза Нины приняли мечтательное выражение, полился рассказ.

Костя, случайно оказавшийся в храме, подошел после службы к регенту и спросил, кто солировал в хоре. Тот указал на Нину, Пронькин бросился за девушкой.

– Я пишу музыку, ты гениальная исполнительница, тебе место в оперном театре.

Нина без стеснения ответила:

– Я хотела учиться, но отец не позволил.

Константин предложил прогуляться, девушка неожиданно согласилась, а через три дня сбежала из дома и поселилась с парнем. Нина ушла практически голой, в том, в чем была, взяла только паспорт. Священник-отец рвал и метал, даже обратился в милицию, но там ему живо объяснили: дочь совершеннолетняя, имеет право распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению.

Все богатство жениха составляла однокомнатная квартира в Люберцах. У Нины не было даже второй пары белья. Отец разрешил ей окончить только девять классов, а потом отправил в училище, где готовили художников и прочих мастеров для церкви. Руки у Нины оказались пришиты не к тому месту: она так и не овладела иконописью и золотошвейным мастерством, не научилась реставрировать старинные книги и документы.

Отец часто бранил бесталанную дщерь, а Нина иногда робко просила:

– Батюшка, позвольте мне в хоре петь.

Олег Серафимович злился и отвечал:

– Хочешь пением баловаться? Это дьявол тебя искушает. Делать надобно то, что родитель приказывает. Человек создан для труда, а не для греха.

Спустя некоторое время церковнослужитель сдался. Ох, видно, не зря Олег Серафимович противился пению дочери, может, провидел будущее?

Полюбив Костю, покорная дочь священника кардинально изменилась. Они с мужем начали выступать на свадьбах, днях рождения, пытались заработать пением. Но в конце концов Пронькин на эту затею плюнул. У них появились две дочки, их нужно было кормить и одевать, и отец вспомнил о своем экономическом образовании.

В начале девяностых Косте удалось создать банк. Предприятие оказалось успешным, в семье появились сначала небольшие, потом большие, следом огромные деньги. В двухтысячном году Пронькин, несмотря на свой капитал, загородный дом, отсутствие финансовых проблем и крепкую семью, затосковал. Он и раньше порой впадал в депрессию, и даже обрадовался дефолту – это слегка взбодрило финансиста, но Костя не потерял денег и совсем сник. Нина беспокоилась о муже, старалась его расшевелить, но на все предложения жены он отвечал:

– Это скучно.

Банкир не хотел путешествовать, не увлекался спортом, охотой, рыбалкой, был равнодушен к автомобилям, молодым девушкам и всяким модным религиозным течениям. Пронькин стал придираться к детям и, вот уж невиданное дело, покрикивать на жену. Нина вызвала невропатолога, специалист прописал мужу таблетки, но Костя вышвырнул их в помойку со словами:

– Не фиг из меня психа делать!

Чтобы хоть как-то растормошить мужа, Нина купила билеты на концерт. Она плохо знала эстрадных исполнителей, поэтому приобрела вип-места на выступление группы «Крабс». Некогда парни были очень популярны в Америке, потом их смыло из чартов волной молодежи, но в России «Крабс» до сих пор наивно считают яркими звездами.

Когда четверо дедушек ударили по гитарным струнам и заколотили в барабан, Нина нервно поморщилась. Она не знала репертуара «Крабс», ожидала услышать пение в стиле Сальваторе Адамо, Джо Дассена, Хулио Иглесиаса, на худой конец Адриано Челентано. Но старички играли рок. Надо отдать им должное, музыкальные мумии завели зал, зрители ринулись на танцпол. Нина разинула рот, увидев Костю вместе с тинейджерами около сцены. Размахивая над головой пиджаком от Бриони, швырнув на пол галстук, за который в бутике запросили полторы тысячи евро, расстегнув до пупа рубашку, сшитую по индивидуальному заказу в Швейцарии, Костя отрывался так, что подростки поставили его в центр круга и начали ему аплодировать.

Мужчина не первой молодости, исполнявший безумные танцы, привлек внимание солиста «Крабс». Американец наклонился со сцены и спросил Костю:

– Эй, хочешь к нам?

– Спрашиваешь, – заорал банкир, великолепно владевший английским, и его моментально втянули на помост.

Гитары заиграли одну из культовых песен группы.

– Слова знаешь? – прищурился солист. – Начинай!

И Костя запел. Нина ахнула. Мощный голос мужа не изменился со времени молодости, от сцены пошла такая волна энергетики, что зал замер, а потом взвыл в восторге.

«Крабс», ошалев, смотрели на русского, который оказался лучшим исполнителем, чем они.

– Ну, дальше, – потребовал Костя, когда песня закончилась. – Лабаем следующую. Гоу, парни!

С концерта Костя ушел другим человеком. Нина только изумлялась, видя, как муж уносится в восемь утра на работу, а прискакивает домой около полуночи. Через полгода жена не выдержала и стала задавать вопросы.

Константин отделывался общими фразами, а в ноябре он принес два билета на выступление певца Малышева.

Нина отреагировала на приглашение кисло.

– Зачем тащиться в клуб на окраине, чтобы послушать никому не известного исполнителя?

Костя обнял жену.

– Я решил заняться продюсерством, парень показался мне перспективным. Хочу услышать твое мнение. Вдруг овчинка выделки не стоит!

До места концерта супруги добирались порознь, Костя не мог сбежать с совещания, он даже предупредил жену:

– Я наверняка опоздаю, ты не волнуйся, сиди спокойно в зале.

Внешний вид Малышева не пришелся Нине по вкусу. Маска, закрывавшая лицо, показалась ей пошлым пиар-ходом, но голос заставил вздрогнуть. Исполнитель легко завел зал, зрители, большинству из которых едва исполнилось восемнадцать, безумствовали в проходах.