Когда до завершения действа остались считаные минуты, к Нине подошел парень в черном костюме и шепнул:

– Пойдемте за кулисы, провожу вас в гримерную.

Когда певец вошел в раздевалку, Нина укоризненно сказала:

– Ты с ума сошел!

Костя снял маску.

– Черт! Узнала!

Жена протянула ему полотенце.

– Полагаешь, я дура?

Супруг рассмеялся.

– Если только совсем чуть-чуть! Моя жизнь пошла не по той колее, хорошо, что я успел опомниться. Я теперь фронтмэн группы, тексты и музыка мои, уже договорился о выступлениях.

– Это безумие, – покачала головой Нина. – Едва в прессу проникнет информация о банкире, который прыгает на сцене, как народ ринется изымать вклады из банка.

– В молодости ты была решительней, ушла из дома, бросила отца, пела в ресторанах, – напомнил супруг.

У Нины не нашлось возражений, Костя же бодро сказал:

– Я буду един в двух лицах, никто ничего не узнает.

Можете не верить, но Косте все удалось. Фанаты, сократив фамилию Малышев, дали Пронькину прозвище «Малыш», и скоро певца стали именовать исключительно так.

Нина умолкла, сняла с шеи цепочку с кулоном и открыла крышку. Это оказался медальон, внутри которого была фотография.

– Вот мой муж, – сказала Пронькина, – это украшение и серьги Костя подарил мне на годовщину нашей свадьбы. Комплект очень дорогой, был заказан у ювелира с мировым именем. Эксклюзивная работа, платина, бриллианты и изумруды редкой чистоты, даже боюсь предположить, сколько подарок стоил. Но Константин Львович всегда, даже в самые наши бедные годы, дарил мне удивительные вещи. Видите, какое у него лицо? Сразу понятно, это редкий человек. Костя был разносторонне одарен, он поднял банк, а потом как певец ухитрился взлететь на первые позиции в чартах. А таинственность лишь увеличила интерес слушателей. Парик с длинными черными волосами, глаза, сверкавшие в прорезях маски, скрывали голубые контактные линзы, татуировки рисовались и смывались после концерта. Никто из знакомых не узнал бы в Малыше банкира Пронькина. С певцом работал узкий круг посвященных, всего пять человек: гример-костюмер и одновременно водитель Володя, трое музыкантов и звукооператор. Все получали такие деньги, что были готовы молчать даже под пытками, но и им Костя не сообщил свое настоящее имя. Коллеги думали, что имеют дело с Петром Малышевым. А Костя никогда не забывал, идя на репетицию или уезжая на гастроли, надеть линзы и большие очки. Стекла были простые, но тяжелая темно-коричневая оправа отлично маскировала лицо.

– Неужели дочери не догадывались? – с сомнением спросила я.

– И зять тоже, – удовлетворенно сказала Нина. – Костя говорил, что увлекся японскими шашками, проводит вечера в клубе «Го», а когда предстояли гастроли, не моргнув, заявлял: «Лечу в командировку». У девочек была своя жизнь, отец привлек их к семейному бизнесу, но сумел сохранить дистанцию в отношениях.

– А теперь Лида с Соней называют вас сумасшедшей. А что случилось с вашим мужем?

Нина стиснула кулаки.

– Ужасно! Внезапный инфаркт. Костя скончался после ужина, абсолютно неожиданно.

– И вы захотели рассказать людям правду о Малыше? Решили обеспечить мужу посмертную славу? – догадалась я.

Нина кивнула:

– Точно. Но Лида с Соней отреагировали на это странно. Сначала вызвали психиатра, стали пичкать меня таблетками, теперь не отходят ни на шаг!

– Чем же я могу вам помочь? – задала я главный вопрос.

Нина судорожно зашептала:

– Евлампочка, помогите мне бежать! Денег у меня куры не клюют. Нуждаться я никогда не буду. Но мне страшно! Очень!

– Не волнуйтесь, – попыталась я успокоить даму, – забудьте об идее посмертной славы, перестаньте говорить о Малыше, и вас сочтут выздоровевшей. Хотя, я уверена, Лида с Соней никогда не поместят вас в психбольницу. Похоже, дочери вас любят.

В глазах вдовы банкира появилось отчаяние.

– Евлампочка, найдите мне квартиру. Я лишена возможности действовать сама, дети не выпускают меня одну из дома, грозятся заморозить мои счета.

Я решила кое-что выяснить.

– Бежать в такой ситуации глупо. Кому принадлежит капитал?

– По завещанию мужа – мне, – поникла Нина.

– Действуйте через адвоката, – твердо сказала я, – припугните детей судебным процессом. Средства ваши, вы легко лишите дочерей и зятя не только денег, но и работы.

– Я так не могу, – прошептала Нина, – а они меня изолировали, лишили возможности общаться с людьми. Едва я с вами познакомилась, как Лида меня увела, а Соня вам солгала. Евлампочка, я даже подруг не имею, вся надежда на вас! Я оплачу любые расходы! Хотите шубу? От Елены Ярмак! Эксклюзив!

Чем дольше Нина говорила, тем яснее я понимала: бедняжка крайне взволнована. Ну зачем бы даме в возрасте выдумывать сказку про брак с рок-кумиром? Будь Нине пятнадцать лет, я бы только посмеялась, но госпожа Пронькина человек взрослый, очень богатый, и в ее кругу иметь отношение к шоу-бизнесу не престижно.

– Меня убьют, – вдруг с отчаянием заявила собеседница, – моя жизнь висит на волоске! Костю на тот свет отправили, я следующая! Пожалуйста, раздобудьте мне автомобиль! Ночью все заснут, а я убегу! Умоляю! Уеду куда глаза глядят! Господи, и я их любила!

– Но вы сказали, что Константин умер от инфаркта, – не вытерпела я.

Нина осеклась и вскочила:

– Вы мне не верите! Забудьте обо всем! Нет у меня никаких проблем! Сейчас я глупо пошутила!

Я попыталась успокоить трясущуюся то ли от страха, то ли от нервного напряжения Пронькину:

– Погодите!

Но Нина уже торопилась к балконной двери. Открыв ее, она вдруг произнесла:

– Евлампочка, у вас лицо доброго человека и глаза без хитрости. Дай вам господь не знать, какова настоящая любовь. Это вовсе не светлое чувство, а гиена с огненной пастью, приносит лишь мучения. Никогда никого не любите! Меня убьют мои дети! Я знаю! Не спрашивайте, откуда. Они сумеют, как всегда, выйти сухими из воды. Они просто меня убьют.

Высказавшись, Пронькина ступила на лоджию, я выглянула ей вслед и поняла, что балкон опоясывает все здание, на него выходят двери всех номеров. Странное решение для лечебницы, но, наверное, архитектор предполагал, что богатые люди не станут лазить в чужие комнаты, чтобы украсть часы или кошельки постояльцев.

Дав себе честное слово тщательно запирать на ночь не только дверь из коридора, но и на балкон, я переоделась и отправилась на ужин.

Вступать в контакт с кем-либо из постояльцев мне не хотелось, поэтому столик я выбрала в самом углу. Не успела официантка принести заказ, как в зал вошел Максим и, не колеблясь, направился в мою сторону.

– Это я! – весело сообщил он, усаживаясь на стул. – Что можно схавать в качестве вечерней трапезы?

Я опустила глаза в тарелку и начала аккуратно отделять филе рыбы от костей. Максима не смутило мое нежелание поддерживать беседу.

– Сибас? – стал гадать он. – Дорадо? Морской черт? Это вкусно? Советуешь мне попробовать?

Я пожала плечами. Нахал поманил официантку:

– Киса, неси рыбку, бутылочку красного вина...

– Может, белого? – остановила его девушка.

– Не люблю, – откровенно признался наглец. – Поэтому, наплевав на правила хорошего тона, мы будем пить... вот... Шато д’Экос, год подходящий. Сомелье здесь есть?

Официантка улыбнулась.

– Конечно.

– Не стоит его звать, сами будем пробовать, а на десерт... м... м... Котя, ты диету держишь? Ау, котик!

– Вы ко мне обращаетесь? – процедила я сквозь зубы.

– За тебя волнуюсь! Фигуру бережешь?

– Нет, – севшим от злости голосом ответила я, – мне абсолютно плевать на объем талии и бедер.

– Это по-нашему, – щелкнул пальцами Максим. – Тэкс... Подай нам, киса, тирамису. Надеюсь, повар сам десерт готовит, а не вытаскивает замороженный полуфабрикат из холодильника.

– У нас кондитер-итальянец, – сообщила официантка.

– Пронто, киса, – распорядился наглец. – Всего, как понимаешь, по две порции.

После меню внимание Макса переключилось на меня: