Чулков комментирует: «Стихотворение относится к политическим событиям 1854 г. Любопытно, что как раз в начале этого года Тургенев предпринял издание стихотворений Тютчева (ср. письмо И. С. Тургенева к С. Т. Аксакову. «Вестник Европы». 1894. № 4. С. 482). Тютчеву казалось, что Запад подготовляет разгром России. В феврале Англия и Франция заключили с Турцией оборонительный и наступательный союз, а 1 марта Николаю I был предъявлен ультиматум об очищении дунайских княжеств. Тютчев писал 10/22 марта 1854 г.: «Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые помнятся веками…» (СН. 1915. Кн. 19. С. 199). Тютчеву было «не до стихов», но Тургенев продолжал начатое им дело, и 30 мая того же года цензор Бекетов разрешил к печати первый сборник стихотворений поэта. 11 сентября 1854 г. началась, как известно, осада Севастополя» (Чулков II. C. 348).

К. В. Пигарев дополнил: «Стихотворение было предназначено к помещению в сборнике «Раут». Московский цензурный комитет, обратив внимание на «неопределенность и несколько резкий тон изложения», но «имея в виду поэтическое достоинство» стихотворения, представил его 30 декабря 1854 г. в корректуре «на благоусмотрение» министра народного просвещения. 22 января 1855 г. Главное управление цензуры определило дозволить стихотворение к печати. Однако, вопреки этому решению, министр приказал: «оставя без ответа, считать конченным сие дело» (РГИА. Ф. 772. Оп. 6. 1855. Ед. хр. 150786. Л. 1–3, 6). В деле имеется корректурный листок с текстом стихотворения, озаглавленным «Е. И. П., требовавшей у автора стихов в альбом» (там же. Л. 7). В тексте много ошибок. Инициалы в заглавии, по-видимому, расшифровываются как «Екатерине Ивановне Поповой» (1820–1878), одной из знакомых поэта» (Лирика II. С. 366).

Начало Крымской войны 1853–1856 гг. осмыслено поэтом как столкновение двух сил, различных в своих внутренних устремлениях. Россия вступала в битву с врагами ее национальной идеологии (православие, самодержавие и народность). Обращение к Божественному слову в стихотворении раскрывается как единственный залог справедливого разрешения противостояния. Ранее Тютчев писал об этом: «Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каковым является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному. Все это бешенство, и все это лицемерие, и это нелепое хвастовство, и эта бесстыдная ложь… Ах нет, они уж чересчур пересаливают, и Господь в своем правосудии даст этим молодцам урок, которого они заслуживают…» (из письма к Эрн. Ф. Тютчевой, 10/22 марта 1854 — Изд. 1984. Т. 2. С. 209) (Э. З.).

Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21.

Списки — Альбом Тютчевой (с. 143–143 об.); РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об. — 56; ед. хр. 184. Л. 57 об. — 58 об. Список рукою А. П. Елагиной.

Первая публикация — РА. 1867. № 12. Стлб. 1638; вошло в Изд. 1868. С. 166–167; Изд. СПб., 1886. С. 210–211; Изд. 1900. С. 210–211.

Печатается по первой публикации с уточнением по автографу: слово «Божьих» в 14-й строке было заменено по цензурным причинам на «тяжких» (Изд. 1987. С. 399). См. «Другие редакции и варианты». С. 285^*.

Спорным остается вопрос о датировке. В примечании к первой публикации П. И. Бартенев, издатель РА, писал: «В начале 1855 года нам довелось услышать эти стихи в одном тесном приятельском кружке; но они были весьма мало распространены, почти вовсе не ходили по рукам, как другие тогдашние произведения, и до сих пор мы не встречали их в печати. Между тем стоит перенестись мыслию к злосчастной эпохе Альмы и Инкермана, стоит вспомнить напряжение всей Европы, тогдашнюю общественную и политическую духоту, чтобы понять, какой животрепещущий смысл имело это стихотворение для того времени. Нельзя не признать за ним высокого историко-литературного значения. Мы испросили у автора обязательного дозволения закрепить печатью эти удивительные в их поэтической чуткости строфы» (РА. 1867. № 12. Стлб. 1638–1639). В РА, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886, Изд. 1900 опубликовано под заглавием «На новый 1855 год», в Изд. 1900 датировано 1854 г. В списках дата уточняется: «31 декабря 1854» (Альбом Тютчевой). Под заглавием «На 1-е янв. 1855 г.» записано в альбоме Е. Ф. Тютчевой, «На 55 год» — в списке Елагиной. Между тем в альбоме писателя Г. П. Данилевского (1829–1890) произведение озаглавлено: «1856», а записка, предшествующая тексту стихотворения, датируется следующим образом: «С.-Петербург. 31 декабря, 1855» (см. Лирика I. С. 166, 409). Время создания, указанное в списках и печатных изданиях, свидетельство Бартенева и текст автографа (с чередованием глаголов прошедшего и будущего времени, характеризующих действие наступающего года) позволили А. А. Николаеву высказать предположение, что заглавие «1856» в альбомной записи вызвано актуальностью пророчеств Тютчева не только для 1855 г., но и для следующего года (Изд. 1987. С. 399).

В записке, адресованной владельцу альбома Г. П. Данилевскому, Тютчев пишет: «Вы спрашиваете, милый поэт мой, нет ли у меня мысли о наступающем годе?.. У меня собственно — никакой. Назвать вам мысль — чужая. Чья же именно?.. Это довольно трудно объяснить — да и не нужно». В записке и в тексте стихотворения содержится намек на спиритические сеансы, популярные в светских кругах во время Крымской войны. П. И. Бартенев вспоминал, «как в 1853-55 годах в Москве почти в каждом сколько-нибудь барском доме до поздней ночи засиживались за вертящимися столами, а в магазинах продавались особые приспособления карандаша для таинственных начертаний. Занятия эти внушили Ф. И. Тютчеву его пророческие стихи: «Стоим мы слепо пред Судьбою…» (в декабре 1854 г.)» (РА. 1892. № 8. С. 482).

По всей видимости, стихотворение, созданное под новый, 1855 г., поэт вписал в альбом Данилевского годом спустя.

Осмысляя события Крымской войны, Тютчев писал в письме Эрн. Ф. Тютчевой от 21 мая 1855 г. о «недомыслии, которое наложило свою печать на наш политический образ действий» и сказалось «в нашем военном управлении». «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели» (Изд. 1984. Т. 2. С. 231).

Образ с кровью творимой молитвы «Черты его ужасно строги, Кровь на руках и на челе!..» подчеркивает и безмерность страданий русского народа, и поругание самого святого. В конце 1853 г. в письме к жене Тютчев с горечью отмечал, что в Петербурге очень много людей, которые, «благодаря своему положению», могут причинить России «гораздо больше вреда», чем ее нынешние враги (цит. по: СН. 1914. Кн. 18. С. 61–63. Письмо от 24 ноября 1853 г.). Поэт был возмущен непатриотизмом людей, стоящих у власти, и беспечностью, равнодушием светского общества. После севастопольской катастрофы он согласился с женой: «…О да, ты вполне права, — наш ум, наш бедный человеческий ум захлебывается и тонет в потоках крови, по-видимому — по крайней мере так кажется, — столь бесполезно пролитой…» (Письмо от 17 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 238).

В письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 20 июня 1855 г. поэт говорит о предощущении переворота, который «как метлой» сметет «ветошь» русского общества». «Пока у нас все еще, как в видении Иезекииля. Поле усеяно сухими костями. Оживут ли кости сии? Ты, Господи, веси! Но, конечно, для этого потребуется не менее чем дыхание Бога, — дыхание бури…» (там же. С. 235).

Крымскую войну поэт воспринимал как величайшую катастрофу. «…Никогда еще, быть может, не происходило ничего подобного в истории мира: империя, великая, как мир, имеющая так мало средств защиты и лишенная всякой надежды, всяких видов на более благоприятный исход» (там же. С. 239). Виновным в сложившемся положении Тютчев считал императора Николая I. «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах», — писал Тютчев жене 17 сентября 1855 г. (там же. С. 239).