Одно худое видеть… — цитата из басни И. А. Крылова «Свинья» (1811).

Ни один западник — неоконченном. — Трудно определить, какое произведение К. С. Аксакова, более всех славянофилов уделявшего внимание «миру» и «русской общине», имеет в виду Достоевский. В газете «День» часто публиковались (или перепечатывались) статьи и наброски К. С. Аксакова. В редакционном примечании к статье П. Бланка, в частности, приводятся следующие слова из записной книжки Аксакова о «мире»: «Замечательно, как, с одной стороны, народ ставит высоко мир, совет и пр., как высшее выражение ума и жизни вообще; с другой — видит в собрании людей — множество людей, толпу, и в ней силу стихийную, которая неразумна; почему толпа и может двигаться с силою, невольно все и всех увлекающею и часто увлекаемою незнанием. Мир судит бог, говорит народ, и в то же время: мир силен, как вода, и глуп, как дитя. Мир умен и мир глуп» (День. 1861. № 4. С. 7). «День» счел необходимым перепечатать и «Краткий исторический очерк Земских соборов» из вышедшего в 1861 г. первого тома Собрания сочинений К. С. Аксакова (M. 1861. С. 298–306). Очерк представляет собой вступление к «Истории земских дум», работу над которой прервала смерть Аксакова. Весьма вероятно, что именно это сочинение привлекло внимание Достоевского, и в первую очередь, должно быть, следующее место очерка: «В самых первых временах в славянских народах мы встречаем человеческое общество, мир, и необходимое проявление его существования — совещание, носившее в древности наименование Веча. Народ, живущий под такими условиями, имеет на языке русском особое наименование Земли. Этим словом обозначается общественно-человеческое начало. Дела земские есть дело народное, то есть общественно-человеческое. Такой быт народный не есть быт общественный в тесном значении этого слова, как например быт родовой: напротив, этот быт — быт общинный — есть уже дело чисто человеческого духа и потому составляет заслугу у тех народов, где он встречается. Являясь под условиями этого, быта, славянское племя является племенем не государственным, не ищущим внешнего, принудительного устройства. Самое яркое тому доказательство — это то, что совещание славянской общины требовало единогласия для решения дела, как единого истинного пути для решения. — Есть другой путь, принятый иным началом, началом внешней правды, или началом государственным, началом, зиждущимся, как сила внешняя, на принуждении. Этот путь — есть путь большинства и меньшинства. По этому началу, те, которых больше, — правее. Но здесь является внешнее насилие, побеждает множество, основываясь на счете, и принудительно налагает свое мнение на меньшинство. Мы согласны, что, с точки зрения государственности, строго развитой, начало единогласия является не практическим; но точно так же, как и любовь братская, самопожертвование, всякая добродетель и вообще вся нравственная сторона человека является непрактическою» (День. 1862. 6 янв. № 13. С. 3).

Но тот же К. Аксаков пишет статью о русской литературе… — Речь идет о статье «Наша литература», сопровожденной редакционным примечанием: «Рукопись, к сожалению, не оконченная, найденная с бумагах К. С. Аксакова и писанная им в конце 1859 г. Она принадлежит к собранию статей, которые он предполагал издавать отдельными брошюрами под общим названием «Труды и Дни» (День. 1861. № 1. С. 7).

…это самообожание в величавом отделении себя от всего с ним рядом живущего… — Достоевский иронизирует над исполненными гордыни словами К. Аксакова: «…сама история вмешалась в дело, и вопрос освобождения крестьян, возникновению которого так способствовала резко отделяющаяся от остальной литературы славянофильская дружина, — обратил на себя всеобщее внимание и вызвал дельные труды по этой части» (День. 1861. № 1. С. 8).

У него вся литература наша — иноземному идеалу. — В статье К. Аксакова утверждалось: «А мы разорвали нашу связь с прошедшим, снялись с корня, и вот причина беглого и ветреного хода нашей литературной и всяческой деятельности. Мы было прильнули к чужому самостоятельному развитию, но, лишившись всякой своей почвы, своего дна, так сказать, — мы ничего и чужого удержать в себе, как в решете, не можем. Все бежит сквозь; ничего не остается; или лучше: постоянно остается пустота. (День. 1861. № 1. С. 7).

«Портрет купца — жить должно? — К. Аксаков, прямо не называя имени A. H. Островского, рассуждал в статье «Наша литература»: «Была ловля и на купцов. Купец скорее дался, благо в нем позамерла русская жизнь, не то что в крестьянине. Вышел купец похож. И борода схожа и речь схожа: должен говорит, а не: должен, ну, и быт похож, и лед замерзшей старины, и мокрая грязь раскисшей новизны: слякоть, распутица. Сходно. А где же настоящий купец? Где душа его? где то, что в нем жить должно? где добро народно-человеческое, которое, как в грязном сундуке, в быте купеческом, и про которое прослышать можно бы? <…> Один из литераторов в особенности отмежевал себе купца» (День 1861 № 1. С. 8) Об отношении M. M. и Ф. M. Достоевских к Островскому см.; XVIII, 205, 206, 245.

...суждение барича в желтых перчатках.·— Достоевский иронически переосмысляет жанровую картинку из корреспонденции H. Б. «Было замечено в „Московских ведомостях“, помнится в одном письме из Твери, что есть посредники, которые слывут у народа за французов. Они являются на сельский сход в белых перчатках и говорят мужику «вы». Мы очень хотим верить в добрые намерения таких господ, очень сочувствуем их деликатности и вежливости в обращении с крестьянами, но положительно уверяем, что эти «вы» и белые перчатки на сельском сходе — карикатура» (День. 1861. № 4. С. 10: H. Б. Из Каширы. Письмо 2-е). Этим словам H. Б. сопутствует примечание И. Аксакова: «Конечно, карикатура, с этим мы безусловно согласны» (там же. С. 10). Достоевский вспомнит «карикатуру» в статье «Два лагеря теоретиков. (По поводу «Дня» и кой-чего другого)»: «Ну поймет ли нас народ, когда мы явимся к нему в лайковых перчатках и будем с простым мужиком обращаться на „вы“?»

…выше князя Луповицкого вы еще не подымались. — Комедия К. С. Аксакова «Князь Луповицкий, или Приезд в деревню» (1851) появилась в печати отдельным приложением к «Русской беседе» (1856. № 1). Герой комедии, вернувшись из Парижа, пытается привить крестьянам своего поместья плоды европейского просвещения, терпит в этом полную неудачу, тогда как крестьянский мир во главе со старостой убеждает его в преимуществах исконно русского просвещения над всяческой западной премудростью.