Однажды Геерт подсунул ей распечатку статьи ученого из Гарварда. Молодой философ Джошуа Грин предложил свой тест совсем с другой «битвой» и назвал его выбором плачущего младенца: идет война, двадцать человек скрываются в бункере. Среди них есть ребенок, который начинает плакать. Если мать позволит ему плакать, солдаты обнаружат их укрытие и расстреляют. Спасти жизнь остальным можно, только задушив ребенка. На первый взгляд речь идет о том же самом. Здравый смысл диктует убить одного младенца и спасти жизнь многим. Но только на сей раз нет никакой стрелки и никакого поезда, который бы сделал это за нас.

И хотя, как и в предыдущей ситуации, должен победить здравый смысл, более 15 процентов опрошенных поддались эмоциям и выразили готовность пожертвовать своей и чужими жизнями ради спасения одной.

Она избегает вспоминать о том дне. Но иногда вынуждена воскрешать его в памяти. То место на автостраде и ту могилу. Просто для того, чтобы найти в себе силы жить…

У алтаря торжественная церемония, исполняется чья-то мечта. В белом платье, в белой вуали, с учащенным биением сердца, со слезами на глазах, под пение церковного хора и звуки органа. Тем временем через ряды скамей в центральной части нефа перекатывается цунами других мечтаний. Еще не исполнившихся…

Во втором ряду сидит Карла. Она двадцать лет замужем за человеком, которого уже десять лет как разлюбила. Частенько ей не хватает воздуха, когда она сидит с ним рядом дома, в тесной комнате на диване. Ночью Карла часто подсаживается к кроваткам дочек и вглядывается в их лица. Она считает, что надо отказаться от любви ради того, чтобы дети имели обоих родителей. И решила терпеть, пока младшей не исполнится шестнадцать.

За Карлой сидят Иоахим и Ева. Они в браке двенадцать лет. Бездетны. Спят друг с другом, только когда Иоахим пьян. Пьет Иоахим редко, так как его отец был алкоголиком, и он боится наследственности. Больше всего их объединяет страсть к лыжам и то, что оба любят спать с открытым окном. Даже зимой. Ева полагает, что не найдет никого лучше, хотя это вовсе не значит, будто Иоахим лучше всех. Она не изменяет ему только потому, что не хочет, чтобы он изменил ей. Иоахим так не считает, и его изменам несть числа.

В четвертом ряду дремлет Михаэль. Четвертый год он «пристегнут» к своей подружке Бьянке. Видится с ней раза два в неделю. Они редко ссорятся, у них «активный» секс, отдельное жилье и совершенно разные взгляды на брак. Михаэль раз в год повторяет Бьянке, что не вполне уверен в том, сильно ли ее любит. И вообще никогда не говорит, что просто любит. Дети для Михаэля не имеют значения, о чем Бьянка узнала в свой тридцать шестой день рождения. Бьянка терпелива и не протестует. Она надеется, что однажды Михаэль повзрослеет и что этот день наступит уже скоро. Михаэлю в этом году исполнится сорок восемь.

В том же четвертом ряду, но у противоположного конца скамьи, сидит Кристина. Она изменяет своему мужу по убеждению, так как не может отказаться ни от «опьянения страстью», ни от покоя, которое дает постоянный союз. Муж Кристины ничего об этом не знает. Возможно, он тоже ей изменяет. И она тоже ничего об этом не знает и не хочет знать.

В двадцатом ряду сидят Мартин и Сусанна. Они знакомы уже двадцать лет, женаты — пятнадцать. У них двое детей, своя четырехкомнатная квартира в центре Гамбурга и секс два раза в неделю. Они хранят друг другу верность, никогда не ссорятся, все проблемы решают спокойно и сообща. Оба считают, что общение — самое важное и именно оно объединяет людей. Сусанна всегда чувствует воодушевление, когда вывешивает в сушилке выстиранные вещи Мартина. Это образцовая пара, но истинными их отношения не назовешь.

Церковь, в которой исполняется чья-то мечта, очень маленькая. В ней всего десять рядов скамей…

В десятом ряду сижу я. Меня зовут Сильвия, я сижу возле своего мужа Петра. Через минуту, когда невеста произнесет дрожащим голосом «да» и расплачется, грянет орган, все умилятся, а я перестану смотреть перед собой и машинально протяну ладонь к сплетенным пальцам мужа, который сидит рядом и скучает или проверяет мобильный, вибрирующий в кармане его пиджака. Я сделаю это вовсе не потому, что меня охватила нежность или что-то в этом роде. Вовсе нет! Просто так я смогу убедиться, что не протягиваю ладонь в пустоту. И когда услышу это «да», особенно сильно сожму руку мужа. Он притронется к моей ладони так, словно здоровается с бухгалтершей, дотошно проверяющей его отчет о командировке, и через минуту отпустит. Потом вытащит ключи от своей «тойоты» и начнет чистить ими ногти. И тогда у меня в очередной раз появится желание его убить.

Но это будет лишь неконтролируемый рефлекс. Такой же, как неловкая встреча наших ладоней минуту назад. Ведь тогда я осталась бы одна. Иногда я задумываюсь, не об этом ли мечтаю? Может, я все еще с ним только потому, что мне не хватает смелости? Может, перспектива остаться одной куда более привлекательна, нежели мужчина, который восьмой год подряд в годовщину свадьбы приносит мне билеты в кино и уже четвертый год приходит домой слишком поздно, объясняя это сверхурочной работой? Может, права та женщина с тонкими губами, свидетельница со стороны невесты? Она решилась и ушла от мужа. С двумя детьми. На ее лице — тревожная улыбка. Но непохоже, чтобы она была в отчаянии или печали. Совсем наоборот. Это, должно быть, фасад. Да, наверняка лишь фасад. Она в этом разбирается. Она специалист по фасадам.

Невеста тем временем осуществила свою мечту. Карла пробралась к ней с поздравлениями и старательно улыбается. Правда, забыла пожелать что-либо жениху. Возможно, по рассеянности. А может, и нет…

Поначалу я тосковала о нем. Неослабевающую боль притупляли лишь сон и литровая бутылка дешевого вина. Потом, когда он меня оставил, я стала тосковать по дню, когда о нем не тосковала. И когда не могла попомнить такого дня, пила от отчаяния и бессилия еще горше, выбирая все более дешевое вино.

Все должно было быть так хорошо. Мы обо всем условились. Сразу после окончания учебы я отправляюсь в Лондон, а он заканчивает писать работу и приезжает ко мне. Это было три года назад. Когда вы любите кого-то так, как я любила его, выражение «обо всем условиться» просто не приходит в голову. Оно прозвучало бы как фрагмент какого-то договора. А это не был договор, это было обещание. Данное шепотом, утром, в постели…

Я разбираюсь в договорах, изучала маркетинг и была совершенно уверена, что и английский для меня не проблема. Вот и поехала. Я из кашубов[2]. Из нашего городка уехали почти все. И потом, я все равно не могла туда вернуться. В родительском доме даже не было места для новой кровати. Но это неважно. Я хорошо узнала Лондон, переходя из фирмы в фирму. В одной из них «на тот момент» хватало маркетологов, зато очень нуждались в уборщице. У меня не было денег оплачивать квартиру, и я начала убирать. В том числе и помещение отдела маркетинга. Я хотела быть поближе к нему, чтобы меня заметили. Ну и, кроме того, так я могла, не кривя душой, рассказывать знакомым из Польши, что работаю в отделе маркетинга.

Я ждала его. Всем своим существом. Умирая от усталости, я возвращалась в свой полуподвал в Илинге[3], включала компьютер и делала перед камерой все, чего он только желал. И все то, чему он меня учил. Стоило ему этого захотеть. Через восемь месяцев он прислал мне e-mail из двух предложений. Сначала выключил камеру, потом сменил номер телефона. Я страдала. Однажды не выдержала. Джонатан, айтишник-ирландец, который работал в той фирме, нашел меня, когда я, пьяная, лежала на кафеле у дверей. Привел к себе домой, дал опохмелиться, вымыл, уложил в свою кровать и не занимался со мной сексом. Хотя, как он сам признается, «ему этого очень хотелось». Я была слишком пьяна, чтобы зафиксировать это в своем сознании. Я привязалась к Джонатану. И это была ошибка. Джонатан очень впечатлительный, нежный, он умеет слушать, прекрасно образован, любит Шопена, держит у себя двух осиротелых хромых котов, которых взял из приюта, усыновил близнецов-индусов, которым каждый месяц высылает деньги, и часто плачет, когда смотрит на DVD довоенные мелодрамы. Кроме того, а может, именно поэтому Джонатан «не пребывает» в этом мире. Потому вынужден, как он это называет, «отплывать». Он сказал мне, что я тоже должна это делать. Чтобы забыться. Мне не пришлось беспокоиться об оплате. Джонатан купил большую кровать, и я поселилась у него. Год мы сидели на героине и кокаине. Я почти не выходила излома. Когда мне нужен был свежий воздух, я открывала окно. Джонатан пригрел меня, как очередного кота. Только не со сломанной лапой, а с изломанной душой.