— Кому-кому, а уж сынку Владимира Романовича я предложил бы самое лучшее, что только у нас есть, — сказал директор приискового управления Сергей Михайлович Махин. — Да еще демобилизованному офицеру. Только вот беда: ни одной вакансии, кроме этой, на прииске «Солнце Урала». А ты все равно берись, Юрий Владимирович, чего там. Временно, понимаешь? Как только откроется что-нибудь посолиднее — немедленно переведем...

Он уговаривал и как бы даже утешал Юрия. А Юрия утешать было нечего: ему хотелось работать именно на этой драге. Даже сердце дрогнуло, когда услышал, что есть свободная должность на этом прииске.

— Да я согласен, Сергей Михалыч. Наоборот, меня это очень даже устраивает.

— Тогда совсем хорошо! Отлично!

Махин, казалось, не помнил, какие события связывают Юрия с прииском «Солнце Урала», с драгой-самоделкой. А Юрию сразу припомнилось то, что произошло там двадцать лет назад... Он не видел директора все эти двадцать лет. Как все худощавые люди, Махин изменился мало. Постарел, конечно, это так. Морщины избороздили лицо, седина тронула волосы, медленней и степенней стали движения. Но в остальном он остался все таким же простым и рассудительным человеком, как и раньше, каким запомнился.

— Однако ж, и вымахал ты, Юрий! — Махин вышел из-за стола. — Когда мы с тобой виделись в последний раз?

— В тридцать девятом. Перед самой войной.

— Да, да, вспомнил! На прииске «Солнце Урала»... Только что пустили драгу... Был ты мальчишкой, а теперь... Время-то как бежит! В каком чине демобилизовался?

— Старший лейтенант.

— В армии задержка получилась?

— Да так сложились обстоятельства.

Они поговорили еще о том, о сем. Потом Махин проводил Юрия до дверей кабинета:

— Что ж, Юрий Владимирович, берись за драгу. Поработать придется крепко — машина уже состарилась. Берись, берись! Желаю успеха!

Отдел кадров не задержал оформление.

В полдень Юрий спрыгнул с попутной машины, проезжавшей дражный поселок Солнце Урала. Отыскал заезжую квартиру, оставил чемодан, вещмешок и отправился отыскивать драгу-самоделку.

Судно не стояло на месте эти двадцать лет. Пришлось порядочно пошагать, прежде чем увидел за грядами отвалов мачту с выцветшим и основательно потрепанным вымпелом. Теперь сухопутный комбайн золотодобычи неподвижно замер на зеркальной глади небольшого пруда.

Драга не работала. И не работала уже давно: остановившиеся на полпути массивные чугунные черпаки обсохли, на них проступили яркие пятна ржавчины, а вода под черпачной рамой стала совсем прозрачной, рабочая муть успела осесть на дно. Людей нигде не было видно, хотя из глубины, доносились звонкие удары молотка о металл, а к железному борту была причалена лодка-плоскодонка с веслами в уключинах.

— Эй, на драге! — что есть мочи крикнул Юрий.

Никто его не услышал. Звонкие удары молотка не прекращались. Он покричал еще, уже не надеясь кого-нибудь вызвать, и отошел к росшему неподалеку мелкому березняку. Там можно было хоть по плечи укрыться в короткой полуденной тени от палящих лучей солнца. Голова прямо-таки гудела от того множества впечатлений, которые навалились на него за последние дни, после того, как приехал из армии. А тут еще эта жара — с ума сойти можно!

Юрий снял фуражку с черным околышем и положил на жухлую, опаленную зноем траву — пускай обсохнет от пота. Звездочку и погоны он спорол давно, а вот с армейским обмундированием, надо полагать, еще долго не расстанется. Гражданского у него пока ничего нет. Отцовское несуразно сидит на нем: короткое и чересчур просторное. Никогда бы не подумал, что отец, когда-то казавшийся таким могучим и статным, всего-навсего коротконогий толстячок. Или он стал таким за эти годы? Вчера примеряли отцовский костюм, и висел он балахон балахоном: брюки чуть не до колен, а в пиджак можно запихнуть еще одного такого же, как Юрий.

Рядом с фуражкой Юрий постлал старенькую плащ-палатку и улегся. Надо дождаться, когда выберется на палубу дражная команда. Не вечно же они будут сидеть в трюме! Ну и жара! Эти чертовы кусты почти не дают тени. Уж не гроза ли собирается? Нет, небо совершенно чистое.

Такая же жара стояла в тот день, когда он первый раз увидел эти места. Увидел... Откуда же он их увидел? Да, вот с той самой лысой макушки, которая и сейчас видна над долиной. Правда, тогда она была ближе — за двадцать лет драга порядочно отошла от горы, но все еще хорошо видна. Да, день был такой же, как сейчас: солнечный, сухой, жаркий... И они, как шальные, сломя голову мчались с горы. Дед пригнулся, точно старался, чтобы его не увидели раньше времени. А он, Юрка, летел открыто, пыля полушубком по высохшей рыжей траве. И нечего греха таить — выронил на горячую землю не один десяток прекрупных слезинок. Творилось тогда вокруг него что-то не совсем понятное. Он не знал, чем закончится такое паническое бегство, ну и дал реву, хотя и был, помнится, мальчишкой не робкого десятка.

А все дед, все он, почтеннейший Роман Егорыч!

Причуда старика Корсакова была известна не только семье — о ней поговаривал весь прииск Пудовый. Когда Юрке было восемь лет, он попытался даже проникнуть в дедову тайну. Предприятие это было неудачным. Долгое время Юрка, вспоминая о нем, морщился и недовольно сопел.

Все началось с того, что он услышал разговор отца с дедом.

Они вдвоем сидели на лавочке за воротами. Юрка неподалеку ремонтировал самокат.

— Чудишь ты все, батя! — сказал отец. — И чего только ты каждое лето в горы уходишь?

Юрка увидел, как жует тонкие и сухие губы дед, как ехидно посматривает он на отца.

— Почему бы мне и не ходить, Володюша?

«Володюша», ха! Потеха! Отец — главный механик над всеми приисками, его тысячи людей слушаются, как скажет, так и делают, а дед «Володюшей» зовет. Он, Юрка, не стерпел бы такого!

— Пойми, Володюша: родимый Урал мне поглядеть охота — это тебе раз. Кто его знает, сколько еще проскриплю, вот и дайте мне вдосталь полюбоваться нашей красотой. А кроме всего — это мне отдых после зимнего ненастья. Зимой куда пойдешь? Летом, пожалуйста, на все четыре стороны топай. Вы там в разные санатории ездите, а я к такому не приученный. Мне дикий лес подавай, крутогорье выложи — вот тогда я отдохну, сил для зимушки наберусь.

— Так-то оно так, батя. Да ведь старый ты. Вдруг в лесу что-нибудь случится? Сердчишко подведет? — озабоченно проговорил отец. — Мне же говорить станут: зачем отпустил старого? Верно?

— В лесу ли, на печи ли — не все ли равно, где случится? Чему быть, того не миновать. А на людской разговор ты наплюй, Володюша. Вот так-то!

Они завели разговор о другом. А Юрка решил, что без него тут не обойдется. Непременно надо узнать, какие могут быть у деда дела в горах. И начал следить за стариком. Однажды утром услышал, как прозвонил свою мелодию дедов сундук. Это значило, что дед достает полушубок и прочую припасенную с зимы походную снасть. Загремела крышка у чайника. Легкие шаги раздались в сенях, звякнуло кольцо на выходной калитке. В окно Юрка увидел: дед уходит. На спине поматывается мешок из промасленного брезента. За лямки просунут плотно скатанный полушубок. Дед уходил, уходил в свой дальний поход, в горное Темное царство...

Юрка заметался по кухне, спешно собирая и свое походное снаряжение. Он догнал деда на выходе из поселка. Миновав мост через Соболку, Роман Егорыч поднимался в гору по дороге, широкими петлями ведущей к перевалу.

— Деда! — окликнул Юрка. — Обожди! Я с тобой пойду.

Прыгали доски настила. Сквозь щели виднелась пенистая вода стремительной Соболки. Юрка казался себе образцом мужества и решимости. Он ни на минуту не сомневался, что дед будет приветствовать его, что называется, и руками, и ногами...