А город лежал прямо перед ним, огромный и сверкающий, весь из стекла и золотистого металла. В нем были башни, висячие дорожки и странные приземистые здания с острыми углами, которые светились изнутри, озаряя сумрачную пещеру. Город построили первые хайдены в те далекие времена, когда они еще не были врагами человечества. Он был их колыбелью. Потом «измененные» выросли, выбрались из колыбели и ушли воевать с людьми. Ушли и потерпели поражение. Те немногие, что остались в живых, предпочли долгий сон в огромной Гробнице хайденов и надежду на возрождение былого величия. Они провели в спячке несколько веков, и все это время город сам заботился о себе. Он и сейчас был бы в полном порядке, если бы не залп корабельных пушек «Неустрашимого». После визита капитана Сайленса от золотистого города остались лишь руины, жалкие осколки былого великолепия.

Проснувшиеся хайдены первым делом принялись перестраивать город. Вскоре он снова ожил и начал приобретать прежний вид. Один из «измененных» устроил Оуэну и Хэйзел краткую экскурсию по восстановленному городу. Впечатлений им хватило надолго. При одном воспоминании о загадочных уродливых зданиях у Оуэна мурашки по спине бегали. Эти здания строили не люди и не для людей. Понятие удобства было чуждо золотистым строителям, так же как их идеи были чужды человеческому разуму. Зачем они строили свои здания, людям не дано было понять. Кроме того, в городе стояла жуткая, неестественная тишина. Не было ни голосов, ни даже звуков работающих машин. Ни одно здание не было похоже на другое, их странные формы и угрожающе острые углы напомнили Оуэну города его кошмарных снов. Он чувствовал, что сходит с ума. Голова кружилась, глаза вылезали из орбит. Хэйзел в тот раз чувствовала себя не лучше. Они вежливо поблагодарили своего спутника и поспешили покинуть странный город, чтобы никогда больше не возвращаться. Но Хэйзел все же вернулась.

Оуэн содрогнулся. Почему-то он был уверен, что город знает о его присутствии и наблюдает за ним тысячами невидимых глаз. «Измененных» в городе было полно. Они сновали туда-сюда, спеша по своим непостижимым делам подобно огромным, неестественно безмолвным пчелам. У хайденов был коллективный разум. Жиль Охотник за Смертью, почитаемый всеми предок Оуэна, считал город воплощением этого разума. Хайдены, говорил он, станут прежними, когда город будет восстановлен.

Раньше Оуэн знал только одного хайдена. Его звали Тобиас Мун, и он столько времени прожил среди людей, что и сам стал похож на человека. Тобиас погиб, пытаясь освободить свой народ из Гробницы. Он так и не увидел их пробуждения. Оуэн потом оживил Муна и до сих пор не знал, правильно ли поступил. Хайдены починили тело Тобиаса, и теперь он был как новенький. Только вот воспоминаний Тобиаса Муна в этом теле не осталось. И Оуэн понимал, что нисколько не горюет по этому поводу. Мертвые должны оставаться мертвыми.

— Если Хэйзел не придет в ближайшее время, придется нам с тобой высылать за ней спасательный отряд, — прошептал в ухо Оуэну ИР Озимандиус.

— Я же уже говорил, что не разговариваю с тобой, — возмутился Оуэн. — Я не знаю, что ты такое, но ты не Оз. Я его уничтожил.

— Почти уничтожил, — спокойно ответил Оз. — Но не волнуйся, дорогой, я с тобой. И я хочу, чтобы ты меня выслушал. Я ведь всем сердцем забочусь о твоих интересах.

— У тебя нет сердца.

— Не придирайся. И не задирай передо мной нос, Оуэн. Теперь ты у нас, конечно, великий герой, но я же помню, как ты мечтал поспать подольше и никак не мог выбрать вина к обеду. И я не позволю, чтобы успех вскружил тебе голову.

— Если ты Оз, — неохотно сказал Оуэн, — тогда почему тебя слышу один только я? Ведь другие люди могут подключиться к моему каналу!

— Не спрашивай меня об этом, — сказал Оз. — Я всего лишь компьютер. Со мной и правда случилось что-то странное, но теперь я вернулся. Можешь кричать «ура».

— Ты был имперским шпионом, — сказал Оуэн. — Я с детства доверял тебе во всем, а ты меня предал. Ты внушил мне ключевые слова, с помощью которых я чуть не уничтожил своих друзей.

— У меня не было выбора, Оуэн. Так уж меня запрограммировали. Но теперь все это ушло, и если я и знал когда-то те слова, теперь я их не помню. Возможно, ты просто стер из моей памяти все, что занесла туда Империя. Кто знает, что за новые возможности дал твоему мозгу Лабиринт… Лично я очень рад, что ты стал мятежником. В качестве аристократа ты бы никогда так не преуспел. И потом, я хочу отомстить Империи за то, что меня вынудили причинить тебе боль.

Оуэн молчал. Ему очень хотелось поверить, что этот голос и есть его старый друг Оз. Но он же сам чувствовал, как во время их схватки в Лабиринте Оз исчез в бездонной черноте! А если это не Оз, то кто же? Какой-то другой ИР, связавшийся с ним на канале Оза? Или вообще неизвестно что, внедрившееся в его сознание в Лабиринте Безумия? Может, он просто сходит с ума? А если так, имеет ли он право оставаться предводителем повстанцев? Может, надо сказать остальным, что у него началось раздвоение личности?

— Кто бы ты ни был, помолчи, — сказал наконец Оуэн. — У меня и так проблем хватает.

— Дело твое, — беззаботно ответил Оз. — Позови меня, когда передумаешь. А я пока покручу пальцами и посчитаю электроны.

Оуэн подождал минутку, но голос в голове уже умолк. Все звуки доносились снаружи — сзади него группа хайденов чинила вернувшийся с Голгофы золотистый корабль. Честно говоря, Оуэн вообще не заметил никакой поломки, но «измененные» тем не менее с энтузиазмом колотили по нижней части корпуса огромными молотками. Вечно они так — все свои дела пытаются довести до недоступного людям совершенства. Оуэн обернулся взглянуть на корабль и как раз успел заметить двух женщин, выходящих из открытого трюма. Он сразу узнал Стиви Блю, двух представительниц подполья Голгофы. Стиви были одновременно и клонами, и экстрасенсами. Женщины тоже заметили Оуэна, и он вежливо кивнул. Каждый раз, когда он сталкивался с ними, ему становилось немного не по себе. Оуэн вспоминал третью Стиви Блю, которая погибла во время бегства с Голгофы, несмотря на все его усилия ее спасти. Новые потрясающие способности не помогли ему спасти человеку жизнь. Стиви Блю были одним клоном. Это значит, что они были друг другу ближе, чем сестры, ближе, чем супруги. Оуэн даже представить себе не мог таких отношений. Что может чувствовать человек, когда погибает треть его самого? Стиви Блю подошли к Оуэну, остановились и приветствовали его, одновременно склонив головы.

— Привет! — сказала та, что слева. — Я — Стиви Первая, а она — Третья. И не перепутай нас, а то мы рассердимся.

— Мне жаль, что так получилось… со Стиви Второй, — сказал Оуэн. — Честное слово, я спас бы ее, если бы сумел.

— Ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее, — сказала Стиви Первая. — А ведь вы были едва знакомы, и ты знал, что она клон и экстрасенс. Многие на твоем месте не стали бы этого делать.

— Мы отомстим за нее, — сказал Оуэн. — Боюсь только, что вам от этого не легче.

— Все-таки что-то, — ответила Стиви Первая, а Третья согласно кивнула. Стиви Первая перевела взгляд на поглощенных работой хайденов. — Жуткие они все-таки, да? Видывала я торговые автоматы и говорящие лифты, которые гораздо больше похожи на людей, чем это сборище.

— Точно, — согласилась Стиви Третья. — Вдобавок мы им нравимся. Никогда еще не было, чтобы кто-нибудь увивался вокруг меня, не пытаясь залезть ко мне в брюки. Похоже, они никогда в жизни не видели клонов-экстрасенсов. Нас уже раз сто спрашивали, не хотим ли мы заглянуть в их лаборатории. Очень вежливо спрашивали, но мне почему-то кажется, что они с удовольствием разобрали бы нас на винтики, чтобы посмотреть, как мы устроены. Я не шучу.

— Возможно, вы правы, — сказал Оуэн. — Они захватили в плен несколько имперских вампиров и увели их куда-то. Так вот, больше мы этих вампиров не видели.

— Вот черт, опять! — воскликнула Стиви Первая. — Смотри, идет!

Действительно, от группы работающих у корабля хайденов отделилась золотистая фигура и направилась в их сторону. Возможно, это был тот самый хайден, который водил Оуэна по городу. А может быть, и нет. Оуэн все еще не умел отличать одного «измененного» от другого. Все хайдены были высокими и мускулистыми, движения их были исполнены грации, а глаза светились как солнце. Полулюди, полумашины, на самом деле — нечто большее, чем оба этих понятия. И все они были на редкость прямолинейны. Стиви Блю переглянулись, и Первая подбросила в воздух монетку.