Уже в который раз у Джордана возникло чувство, что он заплыл на глубину и вот-вот начнет тонуть. Он никогда не был дублером, и всякий раз, когда ему доводилось сталкиваться с дворцовыми интригами, у него возникало твердое убеждение, что любой, в ком есть хоть капля разума, должен избегать их, точно чумы. В нем не было никогда сколько-либо заметных способностей к двурушничеству и предательству, поэтому необходимость следовать пути, по которому его вели, доставляла актеру немало неудобств. И уж совсем не приводило его в восторг то, что ему довелось стать дублером. Родрик и Аргент потратили немало сил, чтобы осветить перед Джорданом детали закулисной жизни двора, а Гавейн снизошел, хотя и не слишком охотно, до того, что рассказал несколько анекдотов, раскрывавших характер принца. Но что бы там ни говорилось, Джордан был актером, который привык следовать сценарию, выступать на сцене среди декораций, работать с реквизитом. Когда требовалось, он мог и импровизировать, как любой профессионал, съевший на этом собаку, но, по правде говоря, за последние четыре года ему не часто приходилось вносить изменения в свою программу. В этом просто не было необходимости. Условия, в которых ему предстояло воссоздать правдивый образ принца Виктора, оказались, мягко говоря, необычными. То, что не существовало и не могло существовать заранее написанной роли, еще полбеды, куда хуже то, что в случае провала головы ему не сносить.

Пятьдесят тысяч дукатов вовсе не казались теперь достойной платой за такую работу.

Бримстоунский холм неотвратимо приближался по мере того, как предводительствуемая графом Родриком группа людей двигалась к нему. Граф и его друг-купец словно надели маски, погрузившись в мрачное молчание; их вид вовсе не способствовал улучшению настроения Джордана. Он поравнялся с мессиром Гавейном. Рыцарь, взгляд которого был прикован к Полуночному Замку, кивнул актеру с отсутствующим видом и ничего не сказал.

– Приятно наконец-то вернуться домой, а, Гавейн? – не выдержал в конце концов Джордан.

– Этот замок не мой дом, ваше высочество, просто место, где, как это угодно судьбе, я живу. Но вы правы, и я рад, что возвращаюсь сюда. В стенах крепости мы все будем в большей безопасности. Не потому, что наши враги вдруг перестанут стремиться разделаться с нами, просто они будут действовать менее нагло и более осмотрительно, а значит, менее успешно.

– К слову, о моих братьях, – сказал Джордан, – каким образом мы собираемся проникнуть в замок незамеченными для их соглядатаев? Ведь для всех мы никуда не уезжали.

– Мы приняли кое-какие меры, ваше высочество. Глава замковой стражи – один из наших. Группа внешне очень похожих на нас людей отправилась поохотиться нынешним утром. Они исчезнут в лесу, а вместо них в замок въедем мы. Просто и действенно.

– Постойте, постойте, а как же они узнали, что мы прибудем сегодня? Ведь нас могло задержать что-нибудь в дороге.

– Между графом и начальником стражи существует особый канал связи, – ответил Гавейн. – Мне трудно вам объяснить, в чем тут дело. Это достигается колдовством, а как конкретно, я даже никогда и не интересовался.

– Можно задать последний вопрос, Гавейн? На пороге, за которым уже не будет возврата. Я действительно похож на него?

– Несомненно, ваше высочество. Просто не забывайте, что вы наследник престола, и ведите себя соответственно. Обращайтесь с окружающими, как с мразью, скандальте, когда чем-нибудь недовольны. Если в чем-то сомневаетесь, ведите себя заносчиво и нагло. Никто и не ждет, что вы будете в хорошем расположении духа после целого дня неудачной охоты, вам все будут готовы простить. Почти все.

– Нет-нет, я играю не разбойника, я играю не разбойника…

– Прошу прощения?

– Нет-нет, ничего.

Когда лошади начали с трудом преодолевать крутой подъем Бримстоунского холма, Джордана охватила внутренняя дрожь, как впервые выходящего на подмостки новичка. Только теперь у него даже не было под рукой роли, чтобы отвлечься, просмотрев ее напоследок. Он решил использовать последнее средство и проделать несколько дыхательных упражнений, при этом насколько возможно более полно сосредоточиваясь на окружающем «сценическом убранстве». Холм, на который они взбирались, не представлял собой ничего особенного – обычный, покрытый травой пригорок. На секунду он вдруг с неприязнью подумал о кургане, ставшем могилой Кровавых Мощей, но немедленно отогнал эту мысль. Актер поднял глаза и посмотрел на крепость; во рту у него пересохло. Над ним нависали черные и абсолютно гладкие голые стены, из-за зубцов которых молчаливо взирали стражники, ни одного флага или знамени не развевалось на высоких башнях. Что-то все-таки было не то в очертаниях этого сооружения, какая-то непонятная диспропорция, сильно действовавшая Джордану на нервы. Ощущение непонятной иллюзорности восприятия делало замок еще более похожим на видение из ночного кошмара. Лошадь актера мотнула головой, и он почувствовал, что слишком сильно, до боли в руках, натянул поводья. Отвернувшись от замка, Джордан решил как следует сосредоточиться на дыхательных упражнениях.

Постепенно актер несколько успокоился. Он был не кто иной, как Великий Джордан, который просто получил очередной ангажемент. Что ему стоит сыграть еще одну роль? Другое дело, что не очень хочется… Все четверо подъехали к главным воротам. Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая, пока огромная стальная подъемная решетка медленно, дюйм за дюймом поднимется вверх, гремя и скрипя цепями и противовесами. Наконец путь был свободен, и Родрик, пришпорив коня, двинулся вперед; Джордан, проглотив подступивший к горлу ком, последовал за ним.

Внутренний двор был ярко освещен пылающими факелами. Навстречу приехавшим бросились слуги и стремянные, чтобы помочь спешиться. Джордан начал было вылезать из седла, но тут же заставил себя сесть обратно, заметив, что никто из его спутников не шевельнулся. Он терпеливо ждал, пока слуги принесут и поставят возле каждой лошади деревянные сходни. Гавейн сошел с седла на подставку, а затем спустился на булыжное покрытие двора. Джордан, нахмурив брови, последовал примеру рыцаря. Сходни, поставленные для него, были самыми роскошными. Он слегка расправил затекшие члены и, радуясь тому, что больше не сидит в седле, обеими руками размял поясницу. Ему очень хотелось сделать то же самое со своими бедрами, но он не был уверен, следует ли так поступать. Тяжело вздохнув, он осмотрелся и, взглянув на сходни, нахмурился. Почему никто не догадался предупредить его об этом? Такое незнание элементарных будничных правил легко может обнаружить в нем самозванца. Он понял: для его спутников подобный обычай был неотъемлемой частью их жизни, чем-то само собой разумеющимся, на что незачем было даже и внимание обращать. Это мало радовало. О какой еще мелочи его забыли предупредить?

Стремянные увели лошадей, а слуги с почтением приблизились к господам, протягивая влажные полотенца, чтобы прибывшие могли стереть дорожную пыль с лиц и рук, что Джордан немедленно и с большим удовольствием и проделал. Он поискал взглядом затерявшегося в толпе слугу, затем, ни секунды не колеблясь, скомкал полотенце и швырнул его через плечо.

«Я принц или кто, черт меня возьми? Принцам на все плевать!»

Актер огляделся по сторонам, ему хотелось уловить ощущения, которые вызывало в нем эта место. Фонарей и факелов, по его мнению, вокруг было гораздо больше, чем нужно, но никакой свет не добавлял двору живости. Теней все равно хватало, а черный камень стен создавал атмосферу замкнутого пространства, из которого нет выхода. Булыжное покрытие двора, казалось, поглощало все звуки, превращая их в какой-то призрачный шорох.

«Это не мой дом, – вспомнил актер слова рыцаря, – это место, в котором судьбе угодно, чтобы я жил».

Дверь справа от Джордана отворилась, и он увидел приближавшегося к нему в сопровождении двух охранников человека средних лет. Рука актера потянулась к мечу, и ему с трудом удалось удержаться от неосмотрительного жеста. Не хватало еще выказать сейчас свое волнение. Он надменно вскинул голову.