* * *
В начале войны на Ленинградском фронте, как я уже говорил, действовали разрозненные воздухоплавательные отряды. Для боевой работы в отрядах использовали привязные аэростаты с гондолой на двух наблюдателей. Оборудование гондолы бесхитростное: высотомер, полевой телефон, иногда еще массивный фотоаппарат для съемки местности. Да и сама гондола, как уже упоминалось, представляла собой простецкую корзину из сплетенных прутьев ивняка. Этот наблюдательный пункт, как принято было говорить у воздухоплавателей, сдавался в воздух и выбирался на тонком стальном тросе диаметром 4,6 миллиметра с помощью специальной лебедки, смонтированной на автомашине.
Все данные наблюдатели передавали по телефонному кабелю в штаб отряда или непосредственно в артиллерийские части, когда проводилась корректировка артогня.
Казалось бы, действительно, чего проще: сиди в корзине да передавай. Однако враг хорошо понимал, чем грозит ему поднятый в воздух аэростат наблюдения. Практически каждый подъем сопровождался интенсивным обстрелом, атаками истребителей. Как же было непросто научиться вести наблюдения спокойно и хладнокровно, когда то слева, то справа воздух разрывают снаряды, завывают "мессеры"...
Наши обстрелянные воздухоплаватели учили этому новичков и словом, и делом с первых дней совместной работы. Вместе с новичками учился и я. Однако непринужденный разговор о боевой работе порой запоминается намного быстрее любых инструкций и наставлений, прочно держится в памяти долгие годы. И ветераны-воздухоплаватели не жалели времени для молодых - передавали свой боевой опыт.
- Ну вот, - начинает рассказ Судаков, вспоминая войну с финнами, когда стало ясно, что линию Маннергейма с ходу не взять, мы получили приказ готовиться к штурму!
Для нас это - разведка, разведка и еще раз разведка. Иногда три часа болтаешься в корзине, смотришь: там финн тропинку проторил, а дота вроде нет. Зачем ходят? Прошу артиллерию: "Ну-ка, братцы, пощекотите холмик". Ага, огрызнулись. Нанесем на карту место вспышки. При штурме накроем, а пока думайте, что я вас не заметил.
Но противник был тоже не лыком шит - хитрый. Бывало, только поднимешься в небо - батареи начинают палить в открытую, да как! Поначалу-то думал: вот лопухи, раскрылись! Засечешь быстренько огневые точки. Только потом научился распознавать: коль вспышки жидковатые, значит, ложные.
- А из гондолы вам приходилось прыгать? - спрашивает кто-то из молодых.
В кругу необстрелянных Володя Судаков выглядит этаким дядей из лермонтовского "Бородино", хотя сам чуть постарше новичков, и с достоинством отвечает:
- Выло дело, пытались как-то еще на подъеме срезать. Только наши истребители перехватили "мессера" вовремя - не получилось. Да и зенитчики подстраховывают.
К рассказу Судакова охотно подключается Саид Джилкишиев:
- Мороз в тридцать девятом стоял такой, что деревья лопались. Одевались мы, правда, хорошо, да и наркомовские сто граммов помогали, но все равно ветерком-то пробирало до костей. Приходилось укутываться, на лице маска из кротового меха. Наземные виды разведки в забитых снегом лесах Карельского перешейка мало, чем помогали артиллеристам. Вот мы и висели непрерывно над вражеским передним краем. А в феврале, как наши пошли на штурм линии Маннергейма, приказ командующего артиллерией: "Не опускать аэростат, пока идет бой!"
Было дело, я и лейтенант Швиркин поднялись на аэростате БД на тысячу двести метров. Мороз вот-вот, кажется, превратит тебя в ледышку, дыхание захватывает, но мы провисели час - удалось скорректировать огонь по пяти батареям. Вот тут-то на нашем участке пехота и ожила - яростно вклинилась в проклятую линию!
В мае вместе с большой группой командиров Красной Армии Саид Джилкишиев побывал в Москве с другими самыми решительными воздухоплавателями.
- Понимаешь, - с гордостью заканчивает он свои воспоминания, - меня, Тимохина, Судакова, Басалаева в Кремль вызывали. Сам товарищ Михаил Иванович орден давал. Веришь, мы очень рады были...
Так, день за днем, я узнавал не только своих товарищей, с которыми предстояло идти через войну, но постепенно начал определяться в деталях и круг моих обязанностей. Я все увереннее стал разбираться в оперативной работе, знакопился со всеми премудростями вспомогательных служб.
Поначалу, понятно, захватывала впечатляющая деятельность самих воздухоплавателей. Я проявлял повышенный интерес к подъемам аэростатов, к отработке взаимодействий с артиллеристами, к слаживанию расчетов, научился умело пользоваться приборами артиллерийской разведки, но очень скоро заявила о своей значимости кропотливая и нелегкая работа по обеспечению самих подъемов. Выяснилось, что одно просто немыслимо без другого. Здесь даже самый малый сбой в одном-единственном звене неизбежно сказывался на всей системе. А ведь было дело, на первых порах такая повседневная и малоэффективная вроде бы работа, как газодобывание, ремонт оболочек, укладка парашютов, не удосуживалась моего внимания, просто не замечалась.
* * *
К концу июня сорок второго командный состав воздухоплавательной части укомплектован полностью.
Секретарем партийной организации избран Владимир Сергеевич Белов, комсомольской - Аркадий Зиновьевич Карлик. Есть у нас и свой штатный агитатор - Иван Григорьевич Панин. Есть и начальник клуба, библиотекарь, киномеханик с передвижной установкой. А вот младших командиров и красноармейцев у нас пока маловато.
Но вот в дивизион приезжает вновь назначенный начальник разведки артиллерии фронта полковник Н. П. Витте. Ему впредь мы и должны подчиняться. До этого Николай Петрович, командуя 14-м гвардейским артиллерийским полком, лично проводил корректировку огня своих батарей с легкой руки воздухоплавателей и на собственном опыте познал, на что способна наша служба. Вавилонов докладывает полковнику, что так, мол, и так - никуда не денешься без~ младших специалистов. Нет лебедчиков, газодобывателей, аэростатчиков. И действительно, получается, что есть на чем подниматься, есть кому подниматься, а вот снарядить аэростат и обеспечить подъем некому.
Полковник, конечно, все понимает, сочувствует, обещает помочь, но замечает, что больно уж сейчас тяжело на всем фронте с людьми.
- А это значит, - начальник разведки артиллерии фронта выкладывает из загашника и свои требования, - что вам надо искать и искать самые эффективные методы борьбы с осадной артиллерией. Советуйтесь с артиллеристами, придумывайте, изобретайте, хватко держите любую возможность. Вот ваша задача.
Так и заканчивается первое знакомство с этим человеком. Стройный, подтянутый наш непосредственный начальник разведки артиллерии фронта. Деловит и немногословен - уверенный в себе я в правоте своего дела командир. Эта уверенность передается нам.
Вскоре мы получаем новую технику. Вопрос о комплектовании отрядов младшим командным и красноармейским составом ставится, как говорится, впритык. Вавилонов в который раз сидят на телефоне штаба фронта:
- Прошу сто человек. И хотя бы десяток-полтора из них должны иметь хоть мало-мальский опыт в обслуживании аэростатов. - Пауза, командир дивизиона терпеливо слушает кого-то и вновь твердит: - Как "где взять"? Я же писал в рапорте, докладывал полковнику Витте. Сейчас авианалетов на город вроде поменьше, вот и снимите людей с аэростатов заграждения, давайте их нам...
Вавилонов кладет трубку и вздыхает с устатку.
- Ну, кажется, доконал я их, - кивает с улыбкой на телефонную трубку. Будут люди. Давай, капитан, - глядит на Черкасова, - готовься принимать пополнение. Наберется тебе хлопот с помещениями, а паче... - здесь Вавилонов улыбается уже хитро, - с обмундированием. Девушек придется приодеть, девушек! И много - комсомольский призыв. Там толкуют, - вновь кивок на телефон, - что они защищали город, дежурили в отрядах МПВО, тушили зажигалки. Вот так-то! Да сами знаете - кто в Ленинграде не воин?! Но учить их придется. Назначай людей.
Еще день до вечера не добрался, а Черкасов и Скачков уже побывали на распредпункте и возвращаются довольные. Добровольцы-то наши почти все со средним образованием, жить можно. Ну а коль еще и опытных сержантов подкинут - быстро научим воевать.
