Трудно было представить, что в чреве Космополиса когда-то обитали десятки тысяч человек. Конечно, в сравнении с Гемой, которую населяли миллиарды, это была капля. Но капля предельно концентрированная и замкнутая со всех сторон колоссальным давлением. Оно-то и привело к взрыву, испарившему «каплю» и забросившему рукотворный спутник Гемы в невообразимые дали Вселенной.

Входов в «катакомбы» было несколько. По случайности ФанОрт оказался у одного из них. И непроизвольно вспомнил вопрос Орены: "А ты бывал там?" Этот вопрос, от которого он тогда, не задумываясь, отмахнулся, теперь внезапно сработал, как запоздавший взрывной запал, и натолкнул его на неординарный и еще минуту назад немыслимый авантюрный поступок: проникнуть в царство интеллект-автоматов, встретиться с ними лицом к лицу.

Ни правила, ни этические нормы не препятствовали этому. Скорее всего, от непосредственного общения удерживала традиция самоизоляции, то ли заложенная коллективным разумом гемян, то ли сложившаяся сама собой. Она равно устраивала обе стороны — и людей, и интеллект-автоматов. Так или иначе, но бок о бок сосуществовали две обособленных, хотя и взаимосвязанных, цивилизации. Общение между ними происходило исключительно через компьютерные модемы, обеспечивающие двухсторонний поток информации. Как правило, люди спрашивали, а интеллект-автоматы отвечали, — корректно, но не вдаваясь в подробности.

Не один лишь Фан-Орт относился к интеллект-автоматам с неприязнью. Но у большинства она оставалась приглушенной, стертой, словно застарелая простуда. В ее истоках все то же уязвленное самолюбие, но редко кто им не поступался: ведь именно интеллектавтоматам обитатели сфероида были обязаны удобствами и разнообразием псевдоприроды. Электронные «ангелы-хранители» не только заботились о людях и эмбрионах, не только прокладывали путь через "минные поля" космоса, но и избавляли людей от обременительной обязанности принимать решения, а значит, и нести за них ответственность.

В душе Фан-Орт не мог не сознавать, что без интеллект-автоматов замысел отца был бы заведомо обречен на неудачу, не мог не преклоняться перед ними, но в то же время не мог и признать за собой это позорное, унизительное преклонение. Двойственность отношения к интеллект-автоматам, которую он изгнал из сознания в подсознание, делало его особенно нетерпимым к мнимому пренебрежению с их стороны…

И вот он впервые погрузился в чуждый ему мир — мир сварных швов, заклепок и болтовых соединений, гулкого железа и прогорклых запахов машинного масла… Этот мир оказался столь архаичным, что напрашивался выбор: или счесть его всего лишь театральной декорацией, нагроможденной специально, чтобы сбивать посторонних с толку, или заведомо отбросить привычную мысль о тончайшей и сложнейшей молекулярной электронике, которая, будто бы, управляет всей жизнью сфероида. На самом же деле смутившая Фан-Орта техническая старина представляла собой как бы остов здания, построенного на века, а интерьер из быстротечных новшеств был непреднамеренно скрыт за толщей металла.

Сделав с полсотни шагов по скользкому трапу, Фан-Орт остановился в замешательстве. Что-то властно мешало ему продолжить путь. Никогда прежде он не испытывал паники, а сейчас был близок к ней. Но мог ли он в этом признаться? Тогда пришлось бы оправдывать перед собой уступку безотчетному страху — внезапное безоглядное бегство, даже не с полпути, а чуть ли не с порога, неизвестно от кого и от чего? Ведь ему ничто не угрожало, и внутренний голос не предупреждал об опасности, и рассудок молчал… И что вообще произошло: сработало ли какое-то древнее атавистическое чувство, воздействовало ли на мозг поле неведомого излучения?

Фан-Орт не стал анализировать причины панического бегства, он предпочел убедить себя в том, что, повернув назад, поступил единственно разумным образом.

"Не следовало поддаваться спонтанному порыву. А все Орена с ее романтическими выдумками. Это из-за нее я очертя голову ринулся в катакомбы. Хорошо, что вовремя исправил ошибку, которая могла привести к трагедии. Ведь я наверняка заблудился бы в лабиринте катакомб, и еще вопрос, пришли бы ко мне на выручку интеллект-автоматы. А моя жизнь принадлежит не мне, расплачиваться ею я не вправе!"

"Ну, ничего, — подумал он затем с чувством мстительного удовлетворения, — наступит день, и меня примут здесь как повелителя, со всей торжественностью, на какую способны носители машинного разума!"

А на втором плане сознания гнездилась мысль, что психологи оказались не так уж наивны, придумав псевдоприроду. Каково было бы существовать в железном склепе, из которого он только что вырвался!

Вылазка не была вовсе неудачной. Фан-Орт неожиданно почувствовал прилив энергии. И вновь мысли его обратились к Орене.

"А ведь она права. Терпение, вот что мне нужно. Сверхчеловек должен обладать и сверхчеловеческим терпением. Сколько раз об этом твердил профессор Орт!"

Мысленно он почти никогда не называл профессора отцом.

Подвергшись угрозе (Фан-Орт был уверен в этом), жизнь снова наполнилась смыслом. Играя скульптурными мышцами, шел он по аллее, уже не казавшейся ему псевдоаллеей, и блаженно вдыхал аромат цветов, ничем не напоминавший запахи машинного масла и старого титан-железа…

Вот идет навстречу Эрро. Видать, тоже потянуло на природу. Как всегда, задумчив. Короткие ручки заложил за спину, голова на тоненькой шейке покачивается взад-вперед в такт шажкам…

Старик Эрро, лет на десять старше остальных. Родился не вовремя, вероятно, мать нарушила запрет. Хилый, низкорослый, с явными признаками вырождения. Странно, что такому сохранили жизнь.

Впрочем, сейчас, настроенный благодушно, Фан-Орт готов был признать, что астрофизик Эрро первейший. Но все равно книжный червь, а вовсе не мудрец, как убеждена Орена!

— Салют, — первым поздоровался Эрро.

— Салют. Выглядите усталым. С чего бы? — притворно посочувствовал Фан-Орт (еще час назад он не снизошел бы даже до этого).

Эрро взглянул с удивлением.

— Заработался. Анализировал результаты наблюдений.

— Интеллект-автоматов?

Большелобое личико Эрро сложилось в довольную улыбку.

— Не угадали, своих собственных. У нас же идеальные условия для работы! И знаете, очень любопытные получились выводы. Теперь надо обобщить материал. Вот, задумал монографию. Тома на три, не меньше. В первом томе…

— Я спешу, — перебил Фан-Орт. — Доскажете в другой раз. — И, не удержавшись, добавил: — Думаете, кому-нибудь нужна ваша монография?

— Вам вряд ли, — холодно ответил Эрро.

Прошел год — квант времени, навечно связанный с орбитальными параметрами Гемы, насильственно отторгнутый от нее вместе с песчинкой-сфероидом, но сохраняемый в неприкосновенности не только сверхточными водородными часами Вселенной, но и, в своих дробных долях, биоритмами, да и всем генезисом «гарантов». Не оттого ли понадобились они профессору Орту, что, подобно тому, как время немыслимо без эталона, невозможно обойтись и без личностных эталонов, по которым должно формироваться новорожденное человечество?

Жизнь на сфероиде текла заведенным порядком. Однако мечта о новой Геме, в становлении которой главная роль отводилась ФанОрту и его товарищам, все более утрачивала реальные очертания, отступала, дразня, словно мираж, вместе с безгоризонтным пространством на экране светозара…

Коллективный разум гемян, составивший программу интеллектавтоматов, предвидел, что обнаружить звездную систему, где опасность не угрожала бы людям, — задача невообразимо сложная.

На большинстве планет, пригодных для колонизации человечеством, вероятен конфликт с существующими формами жизни, а он недопустим. И кто знает поэтому, сколько парсеков предстоит преодолеть сфероиду, сколько зигзагов выписать во вселенском пространстве, прежде чем навсегда смолкнут двигатели, работающие по принципу непосредственного преобразования энергии управляемого ядерного синтеза в лучевую энергию, или будут сброшены аварийные паруса из алмазной паутины, терпеливо ждущие своего недоброго часа в забортных контейнерах.