Сделав строгий выговор швейцару, Платон Васильевич как свинцовый поднялся при помощи двух лакеев на лестницу. В передней заметил он также беспорядок. Нет ни одного человека официантов.
— Где ж официанты? — спросил он гневно, остановясь и колыхаясь, как на проволоке.
— Сейчас придут, ваше превосходительство, — отвечал Борис, — вы не изволили сказать, чтоб и сегодня все было готово к приему гостей.
— Я не сказал?… Они будут уверять меня, что я не сказал!.. Вы разбойники! Вы острамите меня!.. Где они? Подай их сюда!..
Когда собрались все официанты, Платон Васильевич начал им читать наставление, чтоб они не совались за одним делом все вдруг, не смотрели, вылупив глаза, дураками; а когда понесут чай, чтоб глядели под ноги, не спотыкались с подносами и не наступали дамам на подол.
— Лампы подготовлены? — спросил он, проходя по комнатам.
— Подготовлены, — отвечал Борис, мигнув одному из лакеев.
— Чтоб не коптели, слышишь?
— Да как же можно, ваше превосходительство, чтоб лампы не коптели; ведь это не свеча: ту взял да сощикнул, так она и ничего, особенно восковая: а эти ночники, прости господи, черт выдумал! — отвечал Борис, окончив заключение вполголоса.
— Я не люблю умничанья; все умничают, это удивительно!.. Только умничают, а дела не делают!.. Это для чего заперто на ключ? — спросил Платон Васильевич, подходя чрез уборную к девичьей.
— Как же, ваше превосходительство, оставлять комнаты незапертыми; а в девичью ход с заднего крыльца.
— А где ж горничные?
— Должно быть, здесь,
— Где?
— А бог их знает, ведь они француженки, присмотру за ними нет; так они что хотят, то и делают: так хозяйничают, что боже упаси; перед большим зеркалом вздумали было одеваться… да навели каких-то кавалеров… так я уж сказал: нет, извините, сударыни мои, это не приходится!..
— Да где ж они? — повторил Платон Васильевич.
— Не могу знать; кто ж за ними смотрит, взяли извозчика, да и поехали.
— Ай, ай, ай! — проговорил Платон Васильевич, — без всякого присмотра! Куда хотят, туда и поедут!.. Это беспорядок, это беспорядок!.. во всем беспорядок! Надо было приискать какую-нибудь степенную француженку заведовать всем в доме. Где теперь вдруг найти? Где теперь найти такую француженку?…
Платон Васильевич, толкуя о необходимости поручить весь порядок в доме в заведование умной, степенной француженки, не заметил, как Иван Иванович снова явился перед ним, крикнув:
— Еще здравствуйте, Платон Васильевич! а я воротился сказать вам слово… Славный дом! О чем это вы хлопочете? Вам, слышал я, нужна француженка! Поручите, пожалуйста, мне, я для вас всё готов сделать; я отыщу, непременно отыщу… Верно, для вашей сестры? Вы, кажется, говорили, помните?
— Да, да, — отвечал Платон Васильевич, — очень благодарен, очень благодарен…
— Помилуйте, для вас я все готов сделать… а насчет того я обдумал и решился… Если вам нельзя теперь мне дать двадцати тысяч, так я оборочусь десятью. Десять-то тысяч вы, верно, не откажете.
— Не могу, не могу, право не могу, — отвечал Платон Васильевич, торопливо выходя.
— Ну, нет, уж это нельзя же, Платон Васильевич; как хотите, я от вас не отстану.
— Ах, боже мой, ну завтра, завтра, теперь я не могу, мне надо ехать…
— И, да долго ли это задержит; такие пустяки, десять тысяч! Минуту, не более; а мне такая крайность: сегодня же надо отвезть.
— Право, до завтра.
— Нет, пожалуйста! Что это для вас значит?… Пустяки! Притом же взаимные одолжения: мне приятно угодить вам, вы не откажетесь для меня сделать маленькую послугу…
— Конечно, конечно; но теперь никак не могу!..
— Так я заеду к вам часа через два или попозже.
— Ах, нет, нет. Уж так и быть, лучше теперь…
— И прекрасно! — сказал Иван Иванович, — это короче всего.
Платон Васильевич торопился удовлетворить неотвязчивого Ивана Ивановича и рад был, что он, наконец, уехал, обещая непременно через неделю возвратить деньги с благодарностью.
Через неделю не возвратил он денег; но вы помните, что, встретив в клубе избавителя Саломеи Петровны из челюстей адского Цербера и узнав от него о француженке, которая ищет места, Иван Иванович, во взаимное одолжение Платону Васильевичу, тотчас вспомнил, что он ищет француженку, — и объявил об этом ее благодетельному ходатаю или адвокату Далину.
Далин на другой же день, перед обедом, отправился к Платону Васильевичу, который в это время был в сильном припадке забот об устройстве всего в доме для принятия ежедневно жданной гостьи — Саломеи Петровны с ее родителями. Только что Платон Васильевич кончил наставления официантам и начал допрашивать, не будут ли чадить лампы, вдруг стук экипажа.
— Боже мой, неужели так рано приехали? Борис, слышишь? — спросил он с испугом.
— Слышу, ваше превосходительство: кто-то приехал.
— Ах, боже мой, — повторил Платон Васильевич и побежал навстречу, к pente-douce.
— Дома Платон Васильевич? — раздался голос внизу./
— Как прикажете доложить?
— Скажи, что… А! Да вот и сам Платон Васильевич.
— Давно вас не видал в клубе, слышал, что вы больны, и приехал навестить вас, — сказал Далин, вбежав на лестницу и протягивая руку к Платону Васильевичу, который смутился, встретив не того, кого ждал.
— Я болен? Извините меня, я, слава богу, здоров.
— А! Ну, тем приятнее для меня… С каким вкусом вы перестроили дом!..
— Да, — отвечал Платой Васильевич с досадой и не трогаясь с места, — да, перестроил.
— Можно посмотреть?… А между тем мне нужно переговорить с вами об одном деле… Вот видите ли… Я слышал, что для вашей сестрицы нужна образованная, умная француженка в компаньонки?…
— Не знаю, — отвечал Платон Васильевич, — не знаю; она мне об этом ничего не писала.
— По крайней мере мне так сказали; это и заставило меня ехать к вам и удостовериться.
— Не знаю, — повторил Платон Васильевич.
— Странно!
— Француженка? — спросил Платон Васильевич после долгого молчания.
— Да. Меня просили позаботиться пристроить ее к хорошему месту. В гувернантки легко определить; но, как женщина с чувством собственного достоинства и по происхождению и по образованию, она не соглашается быть гувернанткой детей.
— Умная, степенная, женщина строгих правил?
— О, в этом я могу поручиться.
— Стало быть, ей можно поручить на руки хозяйство?
— Каким образом: то есть сделать ключницей?
— Нет, полное распоряжение хозяйством и порядком дома, чтоб самой хозяйке совершенно не о чем было беспокоиться.
— А, это дело другое; это прекрасно, особенно если хорошее содержание, помещение, экипаж и, разумеется, кушанье не со стола, а за общим столом. А для кого это, собственно?
— Собственно, для этого дома, который я хочу привести в полный порядок до прибытия хозяйки, — отвечал Платой Васильевич, пощелкивая по табакерке с какою-то особенною храбростью и уверенностью, что его счастие не за горами.
— А! прекрасно! — сказал Далин, посмотрев значительно на него, — а как вы думаете насчет вознаграждения? Тысячи четыре?
— Да, если эта дама степенная, образованная, женщина строгих правил. Я бы, впрочем, очень желал, чтоб она могла быть и для компании… Это бы не мешало… Хозяйка молодая женщина… пока будут дети… ну, иногда для выездов… одной не всегда прилично… В таком случае я бы дал и пять тысяч.
— О, будьте уверены, что она может быть другом умной женщины; притом же салон ей не новость. Вы увидите сами.
— Верю, верю; очень рад… помещение для нее будет прекрасное, я покажу вам комнаты… Но, который час… ах, мне лора…
Платон Васильевич торопливо повел Далина через уборную и спальню. Прямо — дверь вела в гардеробную и девичью; а вправо — в предназначенные детские покои.
— Бесподобное помещение, чего же лучше. Так это дело решено?
— Я уж совершенно полагаюсь на вашу рекомендацию.
— И будете довольны. Фамилия ее Эрнестина де Мильвуа.[146]